Разноцветные дни

В интонации агронома чувствовалось и беспокойство за порученное дело, и готовность идти по новому пути. А я про себя подумал: «Настоящий хозяин!»

На прощанье Нурилла пригласил к себе.

— У меня такой виноградник! — подмигнул он. — А чорас — пальчики оближете.

Звенит вода на крутых перекатах, разбивается в брызги, торопится и торопит вперед. Вода — венец всего живого на земле. Поэтому с незапамятных времен наши предки строили свои жилища близ воды. Недаром археологи чаще всего по берегам рек или их древних русел находят и первобытные кузницы, и каменные жернова, и черепки глиняной посуды, и многое другое.

На одной из наших стоянок Алексей ушел побродить по берегу, изучая окрестность. Вскоре он вернулся с каким-то то ли обуглившимся, то ли ржавым предметом. Скорее всего, это было железо, а еще точнее, нож. Покрытый несколькими слоями ржавчины, быть может, окалиной веков. Интересно, кому служил этот нож? Честному скотоводу, храброму воину или услужливому брадобрею? А может быть, разбойнику?.. Попробуй отгадай древнюю тайну!

А еще через полчаса Алексей нашел нечто похожее на металлический браслет. Ну, конечно же, он был нам подарком от какой-нибудь древней красавицы, спешившей некогда по утрам с кувшином за водой.

И мы еще раз убедились, с каких отдаленных времен люди здесь добывали руды, выплавляли, выковывали необходимые предметы для себя, для обмена и продажи — для жизни.

Вечерний бивуак, по причине неудобного, камнями заваленного прибрежного участка, на сей раз пришлось разбить подальше от реки, на пятачке, окаймленном жиденьким рогозом. Алексей отправился за сушняком. Я же нырнул в палатку, выставив наружу босые ноги — пусть отдыхают. И тут произошел казус. Я уже задремал, когда почувствовал, что кто-то щекочет мне пятки. Этот «кто-то» мог быть только Алексеем, больше некому. Я сердито проворчал:

— Перестань, Алексей, нашел время! — а сам перевернулся на другой бок.

Но щекотка не прекратилась. Более того, стала еще усерднее: будто влажным наждаком по пятке кто-то водит: ширк-ширк!

— Кому говорят, брось! — сказал я уже громче.

И тут услышал неподалеку от себя дрожащий от смеха голос Алексея:

— Ты что, па, ругаешься… посмотри… кто к тебе пожаловал в гости!

Я выглянул из палатки и с испугу чуть не шарахнулся обратно. Передо мной торчала добродушнейшая морда коровы пегой масти. Мы с Алексеем расхохотались.

Корова подняла голову и с недоумением на нас поглядела: дескать, чего тут смешного?

— Да-а, — сказал Алексей. — Вот Робинзон Крузо обрадовался бы. У них с Пятницей была только коза, а тут — корова!

— Все это, разумеется, хорошо, — согласился я. — Но как она сюда забрела?

— Может, отбилась от стада или ушла из стойла, — предположил сын.

— Так или не так, — заметил я, — однако надо же вернуть добро хозяину.

Мы стали осматриваться по сторонам. Вокруг было пустынно. Далеко-далеко слева прорисовывалась дорога, окаймленная тополями, — ни домика, ни кошары; а справа, если смотреть на Кураминские горы, — сплошные поля. Вот там-то мы и разглядели какой-то помост.

Раз есть помост — должен быть и сторож. Уж он-то укажет, чья корова.

Мы с сыном увязали вещи, уложили рюкзаки вместе и накрыли все палаткой, а сами взяли по хворостине и погнали корову в сторону помоста.

Не доходя до него метров сто, мы увидели, что по шаткой лесенке кто-то торопится спуститься к нам.

Это был старичок лет за семьдесят. В мягких сапогах и в светлом халате в апельсиновую полоску, подпоясанном зеленым бельбагом. Одеяние очень шло к его морщинистому лицу и белой бородке — символу долголетия и мудрости.

По обычаю поприветствовали друг друга на узбекском языке (мы с сыном неплохо на нем изъясняемся). Я объяснил, что корову мы встретили на берегу — могла уйти дальше, вниз. Вот-де решили вернуть… Но не знаем, чья. Может быть, ваша?

— Моя, моя! — закивал бородкой старик. — Еще в обед ушла, вместе с колышком. А скоро внучка придет — время доить. Вот хорошо, вот помогли!

Мы было хотели вернуться, но старик обиженно замахал руками:

— Как можно! Гостями будете, — и он указал на широкий помост.

Не хотелось обижать старого человека и мы пошли за ним следом.

Старика звали Тилля-бобо. Всю жизнь проработал в колхозе. Мальчишкой батрачил на бая, а подростком вместе со взрослыми устанавливал в долине Советскую власть. Потом была Великая Отечественная. Воевал на Воронежском фронте. Был ранен, демобилизовался. Имеет боевые награды. Вернулся в родной колхоз, где трудится более полувека. Сейчас персональный пенсионер. Только душа не велит сидеть дома. Вместе со старшим сыном по семейному подряду сняли у совхоза два гектара земли под бахчевые. Дыни уже начали созревать. Со дня на день надо собирать урожай и сдавать совхозу. Деньги те же, что и на базаре. Зато не надо возиться с транспортом, стоять на базаре и зазывать покупателей. Удобно.

Тилля-бобо вскипятил на каменном очаге чай. Алексей поднял закопченный кумган на помост, а старик стал вышагивать вдоль грядок. Довольно долю что-то придирчиво выискивал, а потом наклонился, чиркнул ножичком и в руках засияла круглобокая дыня — настоящее чудо земли узбекской.

Хорошо отдыхать на широком помосте! Ни жары тебе, ни комаров, ветерок овевает со всех сторон лучше всякого кондиционера. А дыня! Что за прелесть! Сочная, душистая, сладкая.

Честное слово, в последние лет двадцать мне такая не попадалась. Сам собой вырвался вопрос:

— Что за сорт?

— Обыкновенная красномяска, — глаза Тилля-бобо, и без того узкие, лукаво сощурились.

— Не может быть, по вкусу, аромату она намного выше мирзачульских или бухарских — из исконно «дынных» мест Узбекистана.

— Э-э, все дело в том, кто как выращивает, — приоткрыл секрет старый бахчевод. — Эту дыню я вам принес с особой грядки.

— То есть как, с особой?

И старик «поделился опытом». Оказывается, вырастил он дыню по «рецепту» своего отца. Весной приметил на своем участке поля кусты верблюжьей колючки. Тракториста попросил не трогать их. Когда основное поле было вспахано, «привил» к колючкам дынный привой. Это старый способ. О нем еще прадеды ведали. Вот и взрастали дыни на естественной влаге. И колючки заменили им почву и селитру. А вот если сорвать дыню с другой грядки, вкус у нее уже будет не тот.

— Почему же вы не на всем поле посадили дыни таким способом?

— Об-бо! — вскинул жилистые руки Тилля-бобо. — Где мне взять столько колючек?

Мне стало неловко за свой вопрос, и я подумал не без горечи: сколько мудрости хранит народная память, сколько уже забыто из векового опыта простых земледельцев, замечательных народных селекционеров без академических дипломов?!

И почему бы не взять сегодняшним бахчеводам на вооружение этот метод? Чтобы не было стыдно, проходя каким-нибудь Алайским базаром, мимо дынных или арбузных пирамид, читать успокаивающие таблички санэпидстанции: «Проверено».

Без селитры урожайность ниже? Зато плоды вкуснее, полезнее, раскупаются лучше. А то ведь сколько из нынешних «рекордных» урожаев гниет, не дойдя до покупателей.

Простой труженик Тилля-бобо еще раз подтвердил печальный парадокс, что все новое — это хорошо забытое старое…

Солнце уже глядело «вполглаза», прячась за горы, и мы засобирались обратно. Но Тилля-бобо опять просительно посмотрел на нас: может, останемся? Здесь и переночуем, одеял всем хватит. Нам все равно на работу завтра не надо, а ему, старику, одному скучно.

Мы с Алексеем переглянулись. Вещи? Так кто их возьмет?

— Так и быть, отец, остаемся! — ответил я за обоих.

Алексей заметно повеселел.

Вскоре внизу показалась внучка старика. Девушка лет четырнадцати-пятнадцати, в выцветшем платьице из хан-атласа. Она принесла деду сверток со свежими лепешками и курагой. Слегка удивилась нежданным гостям, но не смутилась, улыбнулась. Потом подняла хворостину и бойко погнала корову домой в кишлак. А мы продолжили приятное чаепитие.