Страница 10 из 89
Я пожарила картошку и приготовила салат; пока Мария-Альба возилась с ростбифом.
Мария-Альба стала составлять тарелки на поднос, а я заканчивала приготовление ужина для Офелии.
— Войдите, — ответила сестра, когда я постучала в дверь ее комнаты. Она лежала на постели, и ее длинные золотистые волосы спадали вниз до самого пола.
— Еда? — В ее голосе прозвучало отвращение. — Я не ем такое, ты же знаешь. Креспен не звонил?
— По-моему, нет.
— Ты даже представить себе не можешь, что для меня значит вся эта история с папиным арестом. — Ее глаза заблестели от раздражения. Нельзя было сказать, что мне не действовало на нервы ее недовольство, к тому же и без того хватало отрицательных эмоций и потрясений. — Мать Креспена, завистливая и ревнивая сучка, обязательно этим воспользуется, чтобы нас рассорить.
— Что за ерунда, если он тебя любит…
Креспен Майе, признаться, никогда не производил на меня впечатления человека страстного и преданного, скорее, напротив — он был мелочным и осторожным, слегка походившим на пугливого хитрого зайца, особенно из-за его торчащих передних зубов.
— Эта корова, — продолжала сестра, имея в виду леди Майс, — хочет женить его на Генриетте Слоттс, папаша который хваток до денег, как голодный пес до костей.
— Она что, нравится Креспену?
— Он как-то сказал мне, что она напоминает ему собаку, которую очень любил в детстве. У нее нос крючком и накладные волосы, но это уже не важно.
— Бедняжка, в таком случае у нее нет никакой надежды выиграть этот тендер рядом с тобой.
— Я бы так не сказала. У Креспена, благодаря стараниям его мамочки, нрав как у капризного ребенка. Если Слоттс к нему хорошенько подольститься и найдет, чем его утешить, у нее появится несомненное преимущество, особенно теперь, когда случилась такая неприятность с отцом.
— Успокойся, не думаю, что он не звонит, потому что знает об аресте, поужинай и позвони ему сама.
— Милая моя сестричка, ты так мало знаешь мужчин. Я никогда никому не звонила и не буду звонить. Ни в коем случае нельзя показывать, что он тебе хоть чуть-чуть интересен. Запомни: ледяное спокойствие — самое надежное средство влияния и оружие защиты. В субботу он попытался меня поцеловать, и это ему дорого стоило.
— Не знаю, у каждого свое мнение по этому поводу. Тебе пора поесть, иначе все остынет. — Я переставила поднос на тумбочку поближе к постели. — Я волнуюсь за Порцию. Прочитай вот это.
Я подала ей письмо. Офелия быстро пробежала его глазами и отложила в сторону.
— Вообще-то Оксшотт в Серее. Довольно далеко.
— Я ничего не слышала от нее об этом Дмитрии.
— Да он наверняка какой-нибудь бандюга, если у него столько телохранителей. Порция — просто дура.
На секунду мне стало ужасно одиноко. Я вдруг подумала, что вся наша семья состоит из самовлюбленных эгоистов, не желающих ничего знать о проблемах друг друга. Легкомыслие Офелии меня удручало, так же как отрешенность мамы и ее привычка смотреть на все как на театральную игру, тогда как в жизни иногда случаются настоящие неприятности, требующие серьезного отношения и решительных действий.
— Поедешь завтра со мной к папе?
— Зачем? Ему наверняка не хочется, чтобы мы приходили посмотреть на него, когда он вынужден сидеть, как обезьяна в клетке.
С Офелией было бесполезно разговаривать на эту тему. Все равно я не смогла бы переубедить ее. Мне оставалось только уйти и спуститься вниз, чтобы не сказать ей что-нибудь обидное и не поссориться на ночь глядя.
Мария-Альба, Корделия и я за ужином в основном молчали. Нам просто не о чем было говорить. Но внезапно Корделия отложила вилку и, посмотрев на меня, спросила:
— Ты завтра поедешь к папе? Я тоже хочу его увидеть.
Я переглянулась с Марией-Альбой. Она пожала грузными плечами.
— Почему нет? — сказала она, поднося ко рту ложку с черничным пудингом. — К тому же, может, завтра выяснится, что они ошиблись.
Я была настроена менее оптимистично насчет скорого разрешения этой проблемы. И вдруг до нас донеслись звуки шопеновского этюда — мама с братом играли на пианино в гостиной. Я ничего не ответила Марии-Альбе, надеясь, что папу и вправду быстро отпустят и все окончится счастливо.
Глава 6
Меня разбудил телефонный звонок. Открыв глаза, я почувствовала боль от синяков и ужасную разбитость. Когда-то давно воспитательницы будили нас по утрам, чтобы заставить прочесть молитву. С шестнадцати лет я открыто заявила о своем атеизме и больше никогда не брала в руки молитвенника, но теперь вдруг ощутила горячее желание обратиться к Богу за помощью. За окном начинался отвратительный, пасмурный день.
Телефон продолжал дребезжать, и это приводило меня в бешенство, я надеялась, что хоть кто-нибудь догадается снять трубку. Полночи я не могла заснуть — всякий раз, закрывая глаза, вздрагивала и просыпалась от начинавшегося мне сниться кошмара. К тому же то ли от пирога Елл, то ли от усталости у меня подступала тошнота к горлу, и я никак не могла успокоиться.
Телефон все звонил. Столкнув на пол упитанного и ленивого Марка-Антония, я накинула халат и прямо босиком спустилась вниз.
— Алло…
— Инспектор Фой.
— Это Хэрриет, — тут же проснувшись, отозвалась я.
— Мне нужно поговорить с вашей матерью.
— А который час?
— Четверть восьмого.
— Вы не могли бы перезвонить позже. Она очень не любит, когда ее беспокоят раньше половины десятого.
— Прошу вас, передайте ей, что мистер Бинг сегодня должен быть в суде в десять часов.
— О Боже! Боже! — Я похолодела от ужаса.
— Не волнуйтесь. Это чистая формальность. Сегодня будет предварительное слушание дела. Вам не обязательно приезжать.
— Может быть, его все-таки признают невиновным?
— Хэрриет, послушайте меня. Ничего, что я называю вас по имени? Вы должны набраться терпения, сделайте это ради себя и ради вашего отца. Британская следственная система работает очень медленно, и даже внешне неоспоримые вещи всегда тщательно проверяются, собственно, это и делает наше правосудие наиболее безошибочным из всех существующих в мире. Я знаю, как вам тяжело, но, поверьте, я ни за что не допущу, чтобы невиновного человека отправили в тюрьму, я все сделаю, чтобы этого не случилось. Пожалуйста, наберитесь терпения.
— Да, спасибо вам, — прошептала я в ответ.
— Хорошо. Не оставляйте его без вашей поддержки, но пока вы можете отдохнуть, — с ним мистер Силкерт-Грин, и все идет нормально.
— Да, я поняла. Спасибо вам, — повторила я, понимая, как глупо себя веду, выражая благодарность человеку, который собирается обвинить моего отца в убийстве.
— Не унывайте…
Инспектор повесил трубку. И я тоже медленно отошла от телефона, направляясь к себе, когда раздался еще один звонок.
— Добрый день, это Креспен. С кем я разговариваю?
— Хэрриет.
— Очень рад, — у него был обычный сдержанный тон — так он говорил со всеми знакомыми.
— Позвать Офелию? — спросила я.
— О, нет. Не стоит ее беспокоить. Просто передайте ей, что я звонил.
— Что-нибудь еще?
— Э-э-э… Передайте, что я уезжаю на несколько дней в свой загородный дом. У дяди день рождения. Мне придется присутствовать на торжествах. Ему исполняется девяносто.
— Не знаю, поздравлять вас или выразить сочувствие.
— Скажите Офелии, что я позвоню, когда вернусь. До свидания.
На кухне Мария-Альба мыла посуду, оставшуюся со вчерашнего вечера.
— Что такое? Ты неважно выглядишь.
— Ерунда, я в порядке… — Как могла, я притворилась веселой и жизнерадостной. — Я почти привыкла, это вчера у меня был шок. Скоро совсем приду в себя.
Я улыбнулась ей и, повернувшись к окну, вдруг вскрикнула от неожиданности. Несколько человек с фотоаппаратами и камерами стояли около дома, один даже подбежал совсем близко, увидев меня в окне кухни.
— Негодяй! — воскликнула Мария-Альба и, схватив попавшийся под руку половник, бросилась к выходу в сад. — Чтоб вам в аду гореть!..