Копытные хроники

Киун молчал. У него стучали зубы, и он слабо корчился под моим копытом, как придавленная ящерица. Вдруг что-то с плеском упало в придорожную канаву, и сейчас же, словно для того, чтобы заглушить этот плеск, он отчаянно крикнул:

— Ну, вешай! Вешай, предатель!

Я перевел дыхание и отпустил Киуна.

— Я пошутил, — сказал я. — Не бойся.

— Ложь, ложь… — всхлипывая, бормотал Киун. — Всюду ложь!..

— Ладно, не сердись, — сказал я. — Лучше подбери, что ты там бросил, — промокнет…

Остаток пути мы прошли молча. Киун, надувшись, изображал из себя обиженного, хотя я явно чувствовал исходившее от него облегчение и даже интерес к моей персоне. Этот Киун явно узнал меня. Впрочем, как я говорил ранее — это не так уж и трудно. Все в Арканаре и даже в Ирукане знают Румату Эсторского. А если не знают, то хотя бы слышали описание обруча с камнем, что я ношу на лбу и моих острых мечей. Но этот Киун не посмел отвлекать меня разговорами, а мне разговаривать и вовсе не хотелось — я всё ещё ждал какой-нибудь неприятности, что неожиданно вылезет из темноты. Однако, мои опасения не оправдались — остаток пути прошёл без происшествий.

Вскоре первые лучи солнца показались из-за горизонта, осветив стоящую чуть в дали от нас таверну. Та стояла у развилки дорог, объединяющей широкий королевский тракт и нашу узкую тропинку. Я ожидал, что на улице не будет ни души, но ошибся. На крыльце таверны стояли, едва держась на ногах, двое пьянчуг в мерзких серых балахонах. Они никого не стесняясь и не озаботившись дойти до нужника, мочились прямо с крыльца, с весёлыми шутками соревнуясь в том, кто пустит струю дальше. Я хотел прокомментировать Киуну эту забавную сцену, довольно забавно придумав как связать поведение этого быдла с происхождением дона Рэбе, но, как оказалось, Киун пропал! Что ж… ему лучше знать, как избежать неприятностей. Мне же, благородному дону Румате Эсторскому, не пристало бояться всякой серой швали. Так что состроив самую надменную мину на морде, легко, словно танцуя, звеня подковами из отличной стали, украшенными затейливой резьбой ируканских мастеров, взбегаю на крыльцо и иду внутрь. Полностью игнорирую этих серых, что занимались таким низменным занятием.

Однако, просто пройти мимо этого быдла мне было не суждено. Серые увидели меня и видимо решили, что я вполне подойду им в качестве очередного развлечения.

— Эй, к-кык… как тебя там! Блахарод… ик… ный! — раздалось у меня за спиной.

Первый из серых, что рванулся за мной, не удержался на ногах и запнувшись о ступеньку, с весёлым перестуком костей скатившись по ступенькам, упал в канаву. Но его речь тут же продолжил другой серый, что был, однако, не сильно трезвее первого. Он даже голову не мог держать прямо и она всё норовила упасть меж передних копыт.

— Д-давай… п-подо-рождую! Слыш-шы-ишь м-мня, блгыы-родный?!

— Для чего вам подорожная, отребье?! — не выдержав, развернулся я. — Вы же всё равно читать не умеете!

— Т-тков… пр… прядок! — заявил первый серый, всё ещё бултыхаясь в канаве. — Так чт… шта… гони подр… подорожн… ю… или мы т… тбя!

Этот оратор завозился в канаве, пытаясь взвести пружину самострела, но у него что-то не очень-то получалось. Его напарник красноречивым жестом вытащил из ножен короткий тесак, больше похожий на орудие мясника, чем на оружие. От этих двоих пахнуло пряным запахом жажды наживы. Думаю я, они уже мысленно делили между собой мои нехитрые пожитки. Вещички, надо сказать — дрянь, а не вещи. Что после дальней дороги годились разве что на выброс. Но это для меня, а для них… для них всё это представляло целое состояние.

Тут я почувствовал, как гнев застилает мне разум. Неожиданно стали до того противны эти пропитые серые морды, что я сам не заметил, как встал на дыбы, а в моих копытах появились обнажённые мечи.

— Ага, канальи! Подорожную значит вам надо?! Оружие на меня поднять посмели, подонки?! Кровушки благородной захотелось, олигофрены позорные?! Ну я вам сейчас покажу благородную кровь!

Я, скорчив самую свирепую мину на своей благородной морде и грозно крутя восьмёрки мечами, так что лезвия мечей слились в мерно жужжащие серебристые плоскости, налетел на этих серых. Я почувствовал как хмель разом слетел с «грозных вояк» и в воздухе ощутимо запахло горьким страхом. Оба серых разом завизжали, вмиг превратившись из грозных хищников в жалкие жертвы — самым основанием пищевой пирамиды. А один из них, похоже, ещё и обделался.

— П-пощады! Прощения просим, благородный дон Румата! — выпалил тот, что ещё недавно держал тесак. — Не признали сразу вашу милость! Но не из злого умысла, милорд! Не-е-е-ет!.. токмо от скудности ума и излишнего усердия!

Вот сволочь какая! Надо же как загнул, а?! Серость полная, а как жизнь припрёт, такие чудеса словесности из себя исторгает!

* * *

Столица бурлила словно кто-то всесильный разложил под городом костёр, чтобы вскипятить всю эту разномастную поньскую массу. И теперь вся эта масса кипела, бурлила, перемешиваясь в однородное варево, жадно впитывая в себя всё новых и новых пони.

А я, не желая стать частичкой этой аморфной массы, упрямо продвигался к своему дому. Без каких-то сомнений и рефлексий используя для ускорения копыта и зубы. Щедро отоваривая тех, кто не хотел меня пропускать. Толпа скалилась и шипела в ответ, но никто пока не желал померятся со мной силой. Тем более, что мои знаменитые мечи были со мной. Хотя, как бы они мне помогли в этой давке? Однако, даже если кто-то и понял это, проверять свою догадку — храбрецов не нашлось.

Но вот и мой дом. Хорошо. Дом выглядит целым и невредимым. Окружённый бурлящей толпой, он казался ледоколом, что рассекал эту толпу своим могучим телом. Скоро я увижу свою милую Найти! Вот я уже на крыльце:

— Дорогая, я дома! — кричу я, как только верный Уно открыл мне дверь.

Я радостно улыбнулся, увидев как моя любимая со всех ног бежит ко мне, уселся на круп и широко расставив передние ноги, приготовился обнять кобылку. Но тут её взгляд изменился, а вместо сладкой любви и радости от Найти шарахнуло ужасом! Она гигантским прыжком бросилась на меня, грудью сбивая меня с ног!

Неладное я учуял ещё внизу, когда лёжа на полу уловил исходящий от Уно ужас. А потом увидел её. Моя любимая, драгоценная Найт Стар лежала так, словно она спала. Только вот я не чувствовал от неё ничего — не было привычных эмоций живой кобылки! Словно не она всего мгновение назад одаривала меня своей вкусной любовью!

Я в оцепенении смотрел на тело любимой, что лежала передо мной. В этой картине, в которую я никак не мог поверить, было что-то такое, странное, что я никак не желал принять. Слишком неправильным, не реальным было то, что я видел. Наверное… Наверное это те две арбалетные стрелы, что она буквально перехватила своим телом, когда оттолкнула меня в сторону? Найти, милая, любимая моя, за-зачем ты так?!

Но моя Найти, что практически без слов понимала меня, буквально предвосхищая почти все мои слова и желания, в этот раз молчала. Только тонкая струйка ярко-красной крови стекала из её приоткрытого рта, пачкая алым серую шёрстку.

Я встряхнул тело любимой, словно это действие могло бы разбудить её, но всё было напрасно — только голова мёртвой пони бессильно мотнулась из стороны в сторону, оставляя на моём проявившемся хитине несколько тёмных пятен. И вот тут я всё понял, осознал реальность происходящего. Осознал то, что запах крови, который я ощущал уже некоторое время — настоящий. И что Найт Стар реально мертва!