Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 93



По этой записке видно было, что сведения собирали второпях, не успели их систематизировать, проанализировать. Но для меня и этого было достаточно.

В тесном коридоре показался начальник поезда. Протискиваясь мимо меня, он дал мне знак следовать за собой. Мы зашли в купе, где стояла у окна Елена и, не отрываясь, глядела на перрон. Она даже не оглянулась. Я забросил свой чемодан на верхнюю полку, повесил пальто и шапку на вешалку. Усевшись в уголок возле двери, закурил папиросу. Но женщина не обращала на меня никакого внимания.

Поезд дрогнул, дернулся и медленно отошел от вокзала. Я вышел из купе и стал напротив открытой двери, наблюдая за женщиной. Постепенно набирая скорость, поезд приближался к Дидубе, но Елена все стояла неподвижно, прижавшись лбом к оконной раме. Скорый поезд, не останавливаясь, простучал по скрещению рельсов на станции Дидубе и несколько раз отрывисто прогудел. Елена обернулась, словно ожидала этого сигнала.

На нижней скамье лежали два чемодана, снизу — большой, сверху — маленький, с орлом на чехле.

Я с интересом стал всматриваться в лицо женщины, но тотчас же заставил себя отвернуться, чтобы она не почувствовала моего пристального внимания. Но очень трудно оказалось оторвать взгляд от ее огромных синих глаз. Перехватив мой взгляд, она скромно потупилась, опустила ресницы. Теперь уже я разглядывал ее без стеснения, стараясь запомнить каждую черту. Черные волосы густой волной ниспадали на лоб, окаймляя белое, чуть удлиненное лицо.

Не поднимая глаз, она отерла ладонью щеку, потом решительным движением скинула пальто и небрежно бросила на чемоданы. Моему взору открылся высокий стройный стан, высокую шею прикрывал тяжелый узел косы.

Я зашел в купе и сел на скамеечку возле окна. Женщина стала устраиваться на нижней полке.

В дверь нашего купе заглянул Пиртахия — беззаботный, улыбающийся, в общем — простецкий парень, душа нараспашку.

— Ого, князь, однако вы устроились с удобствами, — пробасил он и засмеялся своей шутке. Я искренне обрадовался его появлению — молчание становилось тягостным, а я все не мог найти повода для разговора. Владимир же отлично чувствовал себя в своей новой роли и вел себя естественно и непринужденно.

Елена недовольно взглянула на непрошеного гостя. Но Владимир, не обращая никакого внимания на ее недовольство, вошел в купе и по-хозяйски расположился на полке. Елена демонстративно отвернулась и стала смотреть в окно.

— Я не виноват, что происхожу от князей! — ответил я и стал придумывать, как бы более или менее уместно упомянуть о фамилии Миндиашвили, которую я решил взять на это время. Владимир и здесь вполне естественно подыграл мне:

— Уж в этом-то деле вам со мной не советую тягаться, дорогой. Я написал книгу по генеалогии грузинских фамилий...

— Неужели? — совершенно искренне удивился я. Меня каждый раз поражала способность Пиртахия находить какие-то неожиданные и остроумные ходы. Услышав, что имеет дело с представителем столь редкой научной специальности, наша попутчица несомненно должна была заинтересоваться разговором.

— Итак, историю какой фамилии вы желаете услышать? — тоном заправского лектора спросил Пиртахия.

— Расскажите о своей фамилии — Цхакая.

— Мой покойный дед утверждал, что мы дворяне. Но ни один документ не может подтвердить этого. Сколько я ни искал, нигде не нашел, чтобы кто-либо из царей жаловал моим предкам это звание. Могу рассказать, если хотите, откуда возникло это убеждение у дедушки.

— Пожалуйста, — дорога дальняя, — согласился я, устраиваясь поудобнее.

Елена, как мне показалось, с любопытством прислушивалась к нашей беседе. Как видно, она примирилась с непрошеным вторжением незваного гостя.

— Итак, мы начинаем! — Владимир уселся рядом с женщиной. — В ту эпоху, когда сотни чающих удостоиться дворянства прибегали к различнейшим способам добиться своей цели, мой дед Мангария поступил просто и остроумно. Он представил документ, подтверждающий его дворянское звание. Это было письмецо мегрельского правителя Левана Пятого к имеретинскому царю. Леван писал: «Прошу переслать подаренного вами породистого мула через предъявителя сего, дворянина Цхакая». Письмо было скреплено подписью и печатью правителя.

— И все?

— И все. Мой дед утверждал: если бы Цхакая не были дворянами — правитель не мог бы написать этого. И подал прошение.





— Как же сохранилась эта пустячная записка столько времени? — удивился я.

— Ну, это уже не наше дело, — хитро улыбнулся Пиртахия. — Но, между нами говоря, не так трудно было обвести царя вокруг пальца. Документик-то, — Владимир с таинственным видом зашептал, — составлен был у нас в селе писарем Соломоном Ашордиа.

Я от души рассмеялся. Елена повернулась к нам, не сдерживая улыбки. Она свободно вступила в разговор:

— Так вы, значит, дворянин ашордиевского происхождения? — Женщина улыбнулась.

— Точно! — коротко ответил Владимир и снова повернулся ко мне. Женщина, очевидно, не привыкла, чтобы к ее красоте проявлялось такое равнодушие, и с любопытством посмотрела на Владимира. Я же, делая вид, что ничуть не интересуюсь происходящим, закурил папиросу и, между прочим, спросил:

— Теперь послушаем рассказ о моих предках.

— Ваш предок Миндиа спустился с гор, спасаясь от своего господина Звиада, и пристроился в долине к какому-то князьку. Новый хозяин взял его к себе конюхом. Миндиа, в страхе перед прежним господином, до самой смерти скрывал свою настоящую фамилию. И потому весь род получил прозвище по своему основателю — Миндиашвили. Так говорит предание...

Я краем глаза наблюдал за Еленой. Услышав фамилию Миндиашвили, она широко открытыми глазами уставилась на меня, словно хотела что-то спросить. Но в последний момент сдержалась, глубоко вздохнула и тихо проговорила:

— Миндиашвили...

— Да, это моя фамилия, — сказал я и, засмеявшись, добавил: — Наш ученый утверждает, будто мой предок — беглый крестьянин, конюх! — Недоверчиво махнув рукой, я вышел из купе, словно вспомнив, что невежливо курить при даме...

По-моему, всю эту сцену мы с Владимиром разыграли очень удачно. Фамилию мы упомянули просто так, кстати, внимание женщины привлекли и даже разговорились с ней, причем по ее инициативе. Я слышал, как из купе доносился веселый голос Владимира и смех Елены — он продолжал развлекать ее веселыми историями, которых у него в запасе было множество. Потом мы с ним пошли в вагон-ресторан поужинать. В общем, я вернулся в купе уже часам к двенадцати.

Я осторожно отодвинул тяжелую дверь купе. Под потолком тускло синел ночник. Женщина уже улеглась. Несмотря на полутьму и на то, что ее лицо скрывала густая тень от верхней полки, я увидел: она не спала, глаза ее были широко открыты. Большой чемодан был закинут наверх, на багажную полку. А чемодан с орлом Елена положила под голову.

Я скинул пиджак. Елена кашлянула. Я удивленно взглянул на нее, словно только сейчас заметив, что она не спит.

— Я разбудил вас? — встревоженно спросил я.

— Нет, нет, я не спала. Вы много выпили?

— Одну каплю. Я вообще не большой поклонник этого дела, — ответил я, развязывая галстук. — Наверно, вы боялись заснуть при открытых дверях, — сказал я, хотя в глубине души был уверен: единственное, что ей мешало сейчас спать, — это моя фамилия.

— Нет, нет, что вы! Я просто ждала вас... Хотела спросить: вы откуда, из каких Миндиашвили? — Елена улыбнулась. Но я не мог понять, что означала эта улыбка: искреннюю радость, или же женщина маскировала ею пробудившееся подозрение. На всякий случай я предпочел уклониться от ответа.

— И только из-за этого вы не спали до полуночи? — расхохотался я с видом человека, разгадавшего, что над ним подшучивают.

— Не удивляйтесь, ради бога, — забеспокоилась Елена, приподнимаясь. Рукой она стягивала на шее ворот полосатой темно-вишневой пижамы, которая так красиво контрастировала в полутьме с ее белым лицом. — Я очень интересуюсь всеми, кто носит эту фамилию.

— Чем заслужил род Миндиашвили ваше благосклонное внимание? — засмеявшись, спросил я.