Страница 6 из 93
— Будьте спокойны, все сделано.
Я раскрыл папку и стал читать описание внешних примет подозреваемых:
«Борис Саидов. Среднего роста. Плотный. Круглое смуглое лицо. Коротко подстриженные, черные как уголь усы. Черные беспокойные глаза. Тонкий удлиненный нос. Губы полные, слегка раздвоенные посередине. Волосы — курчавые, спадают на лоб до бровей. Говорит густым низким голосом. Возраст — около 30 лет. Одет в черный костюм, черное драповое пальто, белую сорочку, под пальто — красное в белую горошину кашне. На голове — черная кепка... С правой руки не снимает коричневую кожаную перчатку — должно быть, потому, что на этой руке не хватает среднего пальца.
Сергей Стась. Высокий. Слегка сутулится. Плечи и грудная клетка узкие. Длинное лицо с густыми усами, прикрывающими верхнюю губу. Глаза — большие, голубые. Нос — орлиный. Говорит тихим тонким голосом. В противоположность Борису Саидову, который оставляет впечатление смелого, решительного человека, Стася отличает чрезмерная осторожность, пугливость, молчаливость. Часто оглядывается по сторонам, всматривается в прохожих. По возрасту — примерно ровесник Саидова. Одет так же, с той разницей, что на голове у него — серая кепка, сорочка — синяя, на шее черное кашне».
— Мне интересно твое мнение — напали мы на след подлинных преступников или нет? — спросил я.
Пиртахия удивленно посмотрел на меня и, не задумываясь, ответил:
— Конечно. Они от нас не уйдут. Да и икона тоже.
— Ты так думаешь?
— Я в этом уверен. Мне чутье подсказывает, что икона в том маленьком чемоданчике, который они таскают с собой. А орел на чехле — условный знак для встречи на харьковском вокзале с Бернардом Кавригой.
— Значит, Бернард и Надежда не знакомы друг с другом?
— Мне кажется, не должны быть. Иначе зачем эти елочные украшения на чемодане?
— На чемодане с иконой богородицы? — переспросил я.
— Точно, — решительно отрезал Пиртахия.
У нас это было своеобразным методом: подтверждение своих предположений и их всесторонняя проверка путем подобного взаимного «допроса». Я снова прошелся мысленно по всей цепи логических заключений и в конце сказал:
— Коли так, надо торопиться! Как только наша мнимая «Надежда», — я убежден, что это вымышленное имя, так же как и Бернард Каврига, — покажется на улице с чемоданом, ее надо задержать. А потом — и тех двоих!
Владимир улыбнулся:
— Хочется поскорее разделаться с этим делом? Хорошо, если бы так, но...
— Что еще?
— Мы имеем дело с бандой профессиональных преступников и, как выясняется, — с широко разветвленной. Не лучше ли пройти по следу до конца, узнать, куда он ведет, может быть даже, — проследить цепочку и за пределами нашей страны? Ведь нашему «доморощенному» бандиту икона вообще-то без надобности! Последуем по ниточке за Надеждой до Харькова, а дальше нас поведет таинственный Каврига. Клубок надо распутать.
— Скажи-ка мне, мой Шерлок Холмс, кто, по-твоему, эта Надежда?
— Думаю, что скорее всего — та самая женщина, которая так горячо замаливала в храме свои грехи.
Я хлопнул Владимира по плечу и воскликнул:
— Я тоже так думаю. Мы оба ошибаться не можем.
— Я бы сказал осторожнее, — поправил меня Пиртахия: — Возможность такой двойной ошибки маловероятна.
Схватив папку с надписью «Дело о похищении иконы богородицы из Сионского собора», я направился к двери.
— Куда ты? — спросил оперуполномоченный.
— Доложу начальнику. А ты разыщи Антису. Пусть к шести часам будет на вокзале возле московского поезда и опознает ту женщину.
— А вдруг они заметят Антису на вокзале?
— Это уже твоя забота. Наряди ее в другое платье... И поручи кому-нибудь из наших все время быть рядом с ней.
— Монахиням, кажется, по обету нельзя надевать мирское платье? — продолжал сомневаться Пиртахия.
— Вижу, ты стал разбираться в монашеских законах! Уговори, убеди, объясни. Скажи, что это необходимо для вызволения богородицы из рук неверных, что это не грех... Словом, разбейся, но приказ выполни. — Я пошел к начальнику, а Пиртахия, вздохнув, направился к гардеробу.
...До отхода поезда остается минут сорок. Я и Пиртахия прогуливаемся по перрону. На Владимире — синий костюм, модное светло-коричневое пальто и серая шляпа. Я одет более строго — по возрасту! — черный костюм, черное пальто, черная кепка. Мы отправляемся в Харьков, вслед за орлом с распростертыми крыльями. Начальник поезда, которого мы посвятили в курс дела, обещал устроить меня в одно купе с «Надеждой». С нее нельзя спускать глаз ни на минуту. К тому же неплохо познакомиться с ней, узнать, что это за человек.
Сообщение о нашей операции уже передали в Харьков. Там нас должны встречать на вокзале товарищи, которые возьмут на себя дальнейшую заботу о «Надежде». Они узнают нас с Владимиром по светлым кожаным перчаткам. В Тбилиси остальные участники нашей группы установят постоянную слежку за Стасем и Саидовым. Однако до моего возвращения их должны были оставить на свободе...
Уголком глаза я заметил, что в многолюдной толпе на перроне появилась Антиса. В нарядном, суживающемся книзу платье, она ступала с трудом, как стреноженная лошадь. Ей явно непривычен был весь этот наряд — туфли на высоких каблуках, дорогой полушубок, шляпка с павлиньим пером... Монахиня выглядела смущенной и несчастной. Рядом с ней шагал наш сотрудник Катамадзе, человек пожилой и солидный. Я улыбнулся, увидев, что в толстом стеганом пальто и каракулевой шапке он чувствовал себя не лучше монахини. Достойная пара прошествовала мимо нас и стала чуть поодаль. Пока все шло по намеченному плану.
Ко мне подошел работник нашего сектора, поздоровался и громко сказал:
— Будьте добры, передайте, пожалуйста, это моему брату. Тут я посылаю немного денег.
Он протянул мне запечатанный конверт, в котором, как я знал, должны были быть уточненные сведения о «Надежде». Ребята моей группы спешно собирали все, что можно, чтобы успеть до нашего отъезда.
«А вот и они», — подал мне знак стоящий в стороне Пиртахия, показывая глазами на двух мужчин, которые молча шли рядом по перрону. Я сразу узнал по точным описаниям наших работников Саидова и Стася.
«Пора бы и даме появиться», — подумал я. Как раз в это время, будто угадав мои мысли, Пиртахия отвернул рукав пальто и посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось пятнадцать минут.
И так же одновременно мы увидели, как из двери вокзального ресторана на перрон вышла женщина с большим чемоданом в одной руке и маленьким спортивным чемоданчиком — в другой. Белый чехол, красный орел, — констатировал я. — «Надежда».
Я видел, как Антиса торопливо направилась к ней и, проходя мимо, еле заметно кивнула головой. Женщина не обратила на монахиню никакого внимания. Она направилась прямо к международному вагону, быстро поднялась и лишь тогда обернулась к стоящим на перроне сообщникам. Саидов удовлетворенно улыбнулся, но женщина так же, не произнеся ни слова, не подав ни одного знака, скрылась в вагоне...
Я поспешил вдогонку за Антисой — в перронной суете моя торопливость не могла вызвать подозрений. Монахиня глянула на меня покрасневшими глазами и снова кивнула головой. Да, это она.
Когда я поднялся в вагон, Пиртахия уже стоял в коридоре и с беззаботным видом смотрел на перрон. Я остановился неподалеку от него и вскрыл конверт, пересланный мне из угрозыска. Вот что я прочел:
«Женщина, известная нам под именем «Надежда», на самом деле Раиса Миндиашвили. Близкие называют ее также Еленой. Ее отец — Федор Ильич Миндиашвили — рос и воспитывался у известного дрессировщика лошадей Никитина. Он перенял искусство своего учителя. Лет десять назад он стал выступать на арене цирка самостоятельно. Но вскоре заболел воспалением легких и скончался в Свердловске. Елена осталась без отца в возрасте шестнадцати лет. И тогда же ее мать — Ирина Прокофьевна Рехвиашвили — выдала девушку замуж за некоего Петра Таманова. Елена прожила с Тамановым пять лет, пока однажды он не исчез бесследно. С тех пор, вот уже пять лет Раиса-Елена с матерью безвыездно проживают в Тбилиси. Ни мать, ни дочь нигде не работают, однако живут в достатке и нужды не испытывают».