Страница 13 из 30
— Они и открыты — днем.
— В любое время.
Кристоф рассердился еще пуще. Спесивая кровь взыграла в нем — младший сын военного, внук и правнук победоносных рыцарей, благородный — вынужден разговаривать среди ночи с каким-то италийцем, по виду простолюдином, с порочным лицом, при лунном свете — какого дьявола!
— Сейчас я позову слуг, — сказал он, — и тебе влепят по шее.
— Да? — задумчиво произнес Бенедикт. — Ну, что ж. Не получилось по-хорошему — стало быть, перейдем к административным мерам.
— Да, иди, жалуйся! Кардиналу какому-нибудь, папскому прихвостню!
— Это ни к чему. Моих собственных полномочий хватит, чтобы приструнить невежду.
Кровь ударила Кристофу в голову.
— Ах ты наглец! — сказал он. — Полномочия? Я тебя сейчас…
Вытащив правую руку из-под мантелло, Бенедикт поднял ее к самому носу Кристофа. Лунный луч отразился от одной из граней перстня и на мгновение ослепил аббата. Кристоф отшатнулся, завороженно глядя на перстень, а затем упал на колени перед Бенедиктом и склонил голову.
— Прости меня, мой повелитель, — сказал он тихо.
— Возьми ключи и пойдем.
— Прости.
— Прощаю. Быстрее.
Кристоф кинулся к шкафу, выволок из него массивную связку ключей и, пригнув голову, встал рядом с Бенедиктом.
— Я в твоем распоряжении.
Фраза рассмешила Бенедикта, но он сдержался, не улыбнулся. Они вышли из флигеля и проследовали к главному входу храма. Кристоф отпер дверь и снял со стены горящий контрольный факел.
— К алтарю, — велел Бенедикт.
У алтаря Бенедикт взгромоздился на подиум, с которого священники читали проповеди, и оглядел зал.
— Здравствуйте, добрые люди, — сказал он зычно. Послушав эхо, он чуть повернул голову и повторил, — Здравствуйте, добрые люди. Хо-хо. — Он еще чуть повернул голову. — Да, здравствуйте. Вот так лучше всего, пожалуй. — Мрачно посмотрев на Кристофа, он приказал, — А ну, встань вон туда, в проход. Чуть левее. Отступи на шаг. Скажи, «Я умный».
— А? — не понял Кристоф.
— Скажи, «Я умный».
— Я?
— Ты.
— Я умный.
— Громче.
— Я умный!
— Скажи, «Я очень умный!»
— Я очень умный!
— И я прекрасен!
— И я прек… хмм…
— Не стесняйся. Говори. И погромче.
— И я прекрасен.
— Теперь подпрыгни.
— Как?
— На месте. Подпрыгивай. Ну же!
Кристоф подпрыгнул.
— Еще раз.
Кристоф подпрыгнул еще раз.
— Иди сюда.
Кристоф подошел.
— Завтра… Когда у вас утренняя служба?
— В семь часов.
— Нет, это рано… То есть, проводите, конечно, я не возражаю. Но в полдень… Пусть архиепископ оповестит прихожан, что приехал вельможа из Рима, приближенный Папы Римского, и будет читать проповедь забавную. Захватывающую. Только пусть не говорит, что сам Папа приехал, иначе я ушлю его миссионерствовать к халифам. И тебя тоже. Запомню, затаю в себе зло — и напишу приказ. Я вообще очень злопамятный, это все знают. Мстительный я. Ежели решил кого-нибудь со свету сжить, то непременно сживу. Такая натура у меня. Понял?
— Понял.
— Когда я проповедь буду читать?
— В полдень.
— Правильно.
— В полдень мало народу.
— Ничего. Жахнете в колокол лишние пару раз, так сбегутся. Правителя и двор можешь позвать тоже, целиком. А вот скажи… как, бишь, зовут тебя?
— Кристоф.
— Вот скажи, Кристоф. Я похож на Ирода?
— На…
— На Ирода. Который хотел, чтобы Иисус ему чудеса показывал?
— Нн… нет.
— А на императора Клавдия?
— Нн… не знаю, сеньор.
— Ага. А на святую Женевьевь?
— Нет.
— Ни на кого я не похож, — огорчился Бенедикт. — А хочешь предаться плотским утехам со мною? А ну, подойди поближе.
— Нет, нет, что ты, — Кристоф попятился.
— Ну — не хочешь, не надо. Да и не слишком ты красив, Кристоф. Ты, конечно, думаешь, что совершенно неотразим. А ты не думай, это не так. Лицо у тебя постное, да и угловатый ты. А еще мне известно, что заговоры против меня строят. Козни всякие. Скажи, строят?
Кристоф стал прозрачно-бледный как водянистое молоко, и не догадался отодвинуть факел от лица.
— Что ж молчишь ты, Кристоф?
— Я…
— Не участвовал ли и ты в таких заговорах?
— Что ты, нет, конечно.
— Участвовал, — протянул уныло Бенедикт. — В них все участвуют. Собираются и начинают рассуждать, как бы им Папу скинуть, и нового на его место поставить. Особенно Венеция свирепствует. А знаешь ли ты, Кристоф, чем я их всех якобы не устраиваю? Ты скажешь — блудом, мол, папский престол на посмешище всему миру выставил. Соблазнитель чужих жен, мужеложец, пьяница, и так далее. Но это они так говорят только, Кристоф. Ты не верь. Не поэтому вовсе я им не нравлюсь. Вовсе нет.… Ладно. Третью Заповедь помнишь?
— Э…
— Скажи Третью Заповедь.
В голове Кристофа сделались туман и сумбур. Возлюби?… Нет… Не сотвори?… тоже нет.
— Эх ты, — сказал Бенедикт. — Аббат огородный. Тумбочка франкская. Пойду я, ты мне надоел. Чтобы завтра к полудню мне тут народ был.
Подбоченясь, Бенедикт прошел по нефу, сопровождаемый Кристофом с факелом, и вышел из храма.
— Спокойной ночи, — сказал он.
— И тебе… сеньор…
Перевозчик, как и обещал, ждал Бенедикта. Запрыгнув в лодку, Бенедикт сунул ему дукат. Несколько взмахов весла — и вот опять Левый Берег.
— Не скучай, гондольер, — сказал Бенедикт. — Напевай себе что-нибудь, не дремли. От скуки злодейства случаются.
Напевая себе под нос «Не играй красавица сердцем артиста…» он углубился в один из стратов. Сначала прямо, затем направо, в проулок, думал он, затем будет широкий старт, и по нему семь кварталов красивым, размеренным шагом. Что-то я не вижу дозоров. В столице страны — нет ночных дозоров? Странно. Вот ведь глушь какая, франкское логово. Позвольте, если нет дозоров и ночные прохожие предоставлены самим себе, значит, грабителям простор. Как же так. Ведь это в какое искушение вводят город по ночам, а? Где дозоры? Да я бы сам стал ночным грабителем при таких обстоятельствах! Дикие они здесь. А ведь со мной нет никакого оружия, подумал он.
И именно в этот момент луна зашла за облако. Стало непроглядно темно. Куда ни повернись — чернота. Нужно держаться забора. Где забор?
Забор не находился.
Так. Спокойно. Страт этот — шириной в двадцать шагов. Не больше. Шел я прямо. Если я повернусь вправо на девяносто градусов и пошагаю, то упрусь в забор максимум через двадцать шагов. Правильно. Спокойно.
Он так и поступил, но через двадцать шагов забора не оказалось, и у Бенедикта стали подкашиваться от страха колени. А ну нападет кто! В полной-то темноте! Впрочем, грабителям тоже… не видно ничего… или видно? Может, они привычные. В Риме везде дозоры с факелами, и на стенах факелы…
Значит, подумал Бенедикт, я до этого вертелся туда-сюда, как дешевая путана, и стоял лицом не в перспективу страта, а к забору, а когда повернулся, то и пошел — по страту вдоль. Поэтому сейчас нужно снова повернуться на девяносто градусов, и идти, и меньше, чем через двадцать шагов забор будет.
Забор не повстречался ему и на этот раз.
Это потому, что и в первый, и во второй заход, Бенедикт пересекал улицу по диагонали — что он и осознал, как только из-за угла появились двое с факелом и осветили местность.
На дозор двое с факелом похожи не были, и Бенедикт еще больше перепугался. Но тут он сообразил, что на идущих — робы. Типа монашеских. Или алумни. Спрятав страх поглубже, он пошел им навстречу — выхода не было, бордовый мантелло, который его угораздило нацепить, заметили.
В Италии монахи одеваются… хмм… робы у них не такие… совсем… Наверное эти люди — монахи. Тогда все хорошо. Но не могу ж я им просто так вот взять и сказать — я Папа Римский! А вдруг они вовсе не монахи. Что-то дрожу я весь, спина влажная стала.
— Мир вам, добрые люди, — сказал он беззаботным голосом. — Я тут давеча уронил факел в реку. Не окажете ли вы мне услугу, не проводите ли меня до Рю Гарсон Мове — это совсем рядом. За вознаграждение, конечно.