Страница 73 из 91
****
Генрих вышагнул из марева и ругнулся, натыкаясь на стул, по рассеянности оставленный мною недалеко от середины комнаты:
— Надо тебе найти квартиру побольше, — сказал вместо приветствия и улыбнулся, не решаясь приглашающе раскинуть руки.
Люмос со вчерашнего дня гудел о том, что Его высочество только закончил процедуру Владычицы и получил благословение. Во дворце состоялся торжественный приём, а я, хоть и имела возможность попасть туда по пропуску, не пошла. Мне отчего-то было страшно увидеть Генриха недосягаемым и, возможно, ощутить небезобидные эмоции, как в случае с Райаном. Да и стоять с плотно сжатыми коленями, думать о разливающемся в чреслах огне было бы совсем неприлично…
А он изменился. Вспомнила слова Райана: корона старила, то есть, в случае с Генрихом, взрослила. Он словно прибавил лет пять к возрасту. На лбу залегла первая морщина, и в углах зелёных глаз добавились лучики; сейчас он ещё больше сутулился, напоминая отца, Роланда Второго. Жюстокор отливал серебряными нитями, а прежде золотые пуговицы заменили на серебряные — и эта смена шика на утончённый намёк о свете Владычицы подчеркнула обновлённый статус.
— Боишься? — по-доброму усмехнулся он, читая мои мысли и расстёгивая верхнюю одежду.
— Боюсь, — призналась, приближаясь и помогая освободиться от внешней царственной обложки.
— Я голодный. Не поверишь, только что с торжественного семейного ужина, на котором невозможно было спокойно набить желудок, — Генрих откинул снятый жюстокор и прижал меня к себе и невесомо поцеловал меня в макушку. — Я всё знаю: видел. Попросил тебя показать… Птички долго смеялись с твоего разорения гнезда необручниц… Что ты чувствуешь?
Я прекрасно поняла, о чём он. Это мне и самой хотелось бы определить. Как и прежде, мне было уютно, а недавняя встреча с Райаном подчеркнула спокойную ауру нашей связи с Генрихом. Конечно, странно было дать такое определение, когда набирал силу огонь желания, но да — с Генрихом точно было по-другому.
— А тебе можно после посвящения?
Он гладил меня по спине, не опуская руку ниже, и для меня это было дурное предзнаменование. Отодвинулся, поднял пальцами моё лицо за подбородок и заглянул в глаза:
— Не совсем. Ты правильно чувствуешь: нам надо поговорить.
Я вспомнила про то, что мой гость голодный, засуетилась. В квартире очага не было, да и хранить портящиеся продукты было сложно. Всё, чем я была богата — купленные сегодня свежие булочки и пироги в лавке неподалёку да немного фруктов. Поставила греться воду для отвара и старалась не оборачиваться, чтобы Генрих не увидел моё мокрое лицо. Наконец, столик был накрыт — пришлось обернуться. Король Роланд Третий сидел в кресле и, сложив пальцы у рта, ждал. Я присела рядом.
— Покажи кольцо, — Генрих протянул руку. — Я не поверил сначала, всё это слишком невероятно… Забавная сказка для взрослых, тем не менее, оказалась правдива, — он провёл ногтем по выгравированной надписи и вернул мне кольцо. — Это семейный артефакт одной девушки, которая жила примерно триста лет назад. И была одной из первых пожертвовательниц малого Ирминсуля. Там, на кольце, надпись на древнелюмерийском: «Чистота, благородство и справедливость», — это был девиз одного из древних домов, пока юная магесса не полюбила троих братьев и не отдалась каждому из них, чтобы никого не обидеть, ведь она им тоже нравилась.
О! Я знала эту сказку, «Многомужняя жена» она называлась. В Лапеше на лумерских вечерних встречах частенько упоминали эту историю, чтобы заставить нас, честных девушек, покраснеть.
В сказке десять братьев занимались любовью с единственной женой пятьдесят дней и ночей, чтобы удовлетворить её похоть, и потом, когда они сами устали, а жена продолжала их призывать, тогда они взмолились Владычице, и она ответила. «До тех пор, — было им сказано, — пока от каждого она не понесёт по ребёнку, будет длиться ваша связь бесконечно!». Переругались тогда братья, ведь каждому хотелось побыстрее избавиться от страстной любовницы. Потом придумали: стали бросать жребий на очерёдность. Рожала им многомужняя жена двадцать лет, нарочно растягивала удовольствие, ведь только один брат становился свободным с рождением каждого ребёнка, и сначала девять, потом восемь — и так далее — продолжали служить страсти общей жены. А когда родился последний ребёнок, с нею остался последний брат: он так привык к ней за эти годы, что смирился со своей участью.
— В сказке было десять, — заметила я.
Генрих вернул мне кольцо:
— На то она и сказка, чтобы развлекать народ. Трое, их было трое. Но в остальном мораль не изменилась: с рождением ребёнка от каждого связь с братьями ослабела, и девушка смогла, наконец, выбрать себе мужа.
— И он воспитывал двоих племянников как родных? — мне уже стало дурно от намёка Генриха.
Он кивнул:
— Братья были родными, так что и дети выглядели похожими, позор невесты скрыли… Но род потом потух, к сожалению. Сами себе создали проклятие и выродились, как следствие. Всё, что от них осталось — одна сказка и кольцо, которое оставила у Ирминсуля влюблённая девушка с просьбой помочь определиться в выборе мужа.
Я содрогнулась и отложила кольцо: слишком зловещий артефакт:
— Обязательно верну его, когда поеду в следующий раз к Ирминсулю. Но почему такое сложное условие — родить каждому? Я тоже должна это сделать? Родить сиру Брису, тебе и Райану? А если откажусь?
Генрих показал пальцем на закипевший чайник:
— Эдрихамам не нужно, согласно договору, ты им помогла родить двоих — одного Амели, второго — Брису… Тише, тише!
У меня кружки выпали из рук: Генрих знал всё, и о нас с госпожой тоже! Краска залила мне лицо.
— Пошалила ты на славу, — рассмеялся он, — но что сделано, то сделано, тем более — ты не виновата. Дело было на Адноде. Амельдина, и правда, перестаралась. Меньше надо было слушать сирру Парсалию. И, кстати, говоря, малыш Мио тоже связан с тобой, так что всё честно. Ты уже мать троих детей, образно говоря.
— Что-о? — я обернулась и увидела, как Генрих посмеивается:
— Эдрихамам не говори, они заплатили хорошую цену, им не стоит этого знать. Брису сложно было от тебя отвыкнуть, и только рождение дочери разорвало вашу привязку. Амели сделала выводы, к счастью для неё самой.
От неожиданной новости я присела в кресло. Невероятно, непостижимо! В голове будто сорвался с места пчелиный рой.
— Ты, правда, всё знаешь? И как? — я сглотнула ком страха, — как ты с этим живёшь? А спать по ночам как?
Генрих перестал улыбаться, ответил серьёзно, оставив для тени улыбки — лучики в углах глаз:
— Хорошо я спал, сегодня, по крайней мере. Знания не обуревают потоком, а приходят как рыбы, которым ты закидываешь крючок с наживкой, — по требованию. Ты права, иначе можно сойти с ума. Но будущее мне пока не доступно и вряд ли будет в полном понимании этого слова. Я смогу сложить часть картины из судеб отдельных людей. Всех, кроме тех, с кем меня объединяет кровь рода. От меня закрыто будущее Риза, например. Я вижу только его настоящее.
— А я, моё будущее? — голос мой сел от страха, что сейчас промелькнёт тень на лице Генриха, и он попытается скрыть что-то печальное. И я буду думать об этом до своего последнего дня.
На моё счастье Генрих покачал головой:
— Не могу. Пока между нами связь как между мужчиной и женщиной, что-то вроде брачного союза. Это тоже препятствие. Точно так же я не вижу будущего Хетуин.
Шальная мысль блеснула в моей голове, я закусила губу.
— Значит, ты не видишь моего будущего? — уточнила я, поднимаясь с кресла. — И не знаешь, что я могу сделать, например, через минуту?
— Нет, — морщинки сложились у зелёных глаз.
— Лжец, — я опустилась на колени перед ним и потянулась к ремню на брюках, — всё-то ты знаешь…
Но Генрих потянул меня вверх:
— Не гневи матушку, начни с этого, — меня поцеловали, переходя с нежных касаний на более глубокие.
Эмпатоморфии не было, но отчего я так остро чувствовала его горечь в поцелуях? Грусть и сожаление — всё-то он знал, мы расстанемся, это был всего лишь вопрос времени.