Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 72



Крепатуры многовато, конечно, но он и сложён так, что его кости ломают в полёте каменные глыбы — ревниво сравнила японка увиденное с иллюзорным идеалом.

— А почему тогда ты ногами не пользуешься в бою? — спросила она в следующую секунду. — Ну, почти не пользуешься.

— Там, где учился я, удары ногой по верхнему уровню считаются танцевальным элементом, а не боевым, — словно за что-то извиняясь, пояснил он. — Есть связки, захваты, которые уязвимость задравшего ногу страусом увеличивают в разы.

— У корейцев в тхэ-квон-до ноги — целая идеология. «Вышибить всадника из седла» — сложнейшая система прыжков и ударов в полёте. Там руки — вспомогательный элемент.

— Это как ты моего одноклассника в горло в прыжке подловила? — оживился товарищ. — Когда я трупом валялся? Когда мне лёгкие сожгли?

— Ага.

— Хороший удар, — Ржевский задумался, потом выдал. — Знаешь, я понял разницу в подходах. Если масса тела маленькая, как у тебя или у твоих стройных соотечественников, а из подручного оружия — только эти ваши палки на верёвке, то возможно стратегия использования ноги в качестве основного поражающего элемента против конника и неплоха. Не сильно умно завернул?

— Нормально… У тебя ж предок кавалерист! — сообразила она в следующую секунду, пытаясь проанализировать конкретный пример глубже. — Ты конную тему должен хорошо знать!

— Ну, положим, моего предка уже не спросишь, — рассудительно заметил блондин. — А я в седле в жизни не сидел. Мне кажется, выбивание всадника из седла ногой в прыжке — это, во-первых, если всадник и конь без доспеха. Только против лёгкой конницы сработает.

— А во-вторых? — она видела, что он опять мнётся и опять чего-то недоговаривает.

— Ну, у кого тело слабое, тот вынужден изощряться, — нехотя пояснил Ржевский. — А если ты кулаком разбиваешь кубический фут Королевского Мрамора, подброшенного в воздух, — он красноречиво хмыкнул. — То… Я коня могу кулаком убить, мне против всадника нет нужды подпрыгивать. Я седока и так из седла добуду.

— У тебя очень закалённое тело, — согласилась Шу. — Прямо как живая иллюстрация старинных трактатов, в которые никто уже не верит.

— И голова, — серьёзно продолжил Дмитрий. — К каждому закалённому кулаку должна прилагаться в три раза более закалённая голова.

— Это постулат твоей школы? До-дзё, в котором ты тренировался?

— Да, первейшая аксиома. Её инструкторы новичкам прежде азбуки вбивают. Сорри, сенсэи, — поправился он. — У вас есть какой-нибудь квалификационный экзамен на разбивание твёрдых предметов?

— Тамэсивари? — она задумалась. — Канонизированно — нет. Так, как дополнение к турнирам. Квалификационные экзамены у нас состоят из спаррингов.

— Спарринги — то вторая часть. Само собой, потому что культура движений и техника тоже роляют… Но перед допуском к спаррингу есть первая часть теста. Она, кстати, и по деньгам недешёвая, — ухмыльнулся товарищ, что-то припомнив.

— Расскажи?

— Любая ударная поверхность, — он сжал кулак, — должна держать нагрузку не только в субмаксимальном режиме, но и в крейсерском. Причём одну и ту же нагрузку.

— Не поняла? — Шу нахмурилась.

Друг вроде говорил по-японски, каждое слово в отдельности было понятным — но в сумме смысл не ловился.

— Разбила ты кулаком кирпич в воздухе, — вздохнул Ржевский. — Самый обычный белый силикатный кирпич…

— Хороший уровень. Очень хороший уровень, — перебила азиатка. — Первый дан наверняка за плечами.

— Вот. Так и думал, что у вас на этом всё.



— А у вас?

— А у нас этот экзамен длится полчаса. — Партнёр по бизнесу помолчал и добавил, — для правой руки. Потом полчаса для левой. Потом полтора часа для головы. Ещё — локти, колени, пятки, рёбра ладоней, основания ладоней, но это всё опционно.

— Ты полчаса разбиваешь кирпичи только правой рукой⁈ — удивилась она.

Ничего себе. Как такое возможно.

— И полтора часа головой, — весело подтвердил Ржевский. — Только не кирпичи, кирпич даже ребёнок разобьёт.

Норимацу могла бы поспорить, но не стала: в такие моменты постигшего глубочайшие мудрости Пути надо слушать молча, а не перебивать якобы на равных.

— Мраморные монолиты, — продолжил товарищ. — В идеале — белый пиленый мрамор. Он попрочнее силикатного кирпича будет.

— Если не в идеале? — ей было не просто интересно.

Она понимала, что напарник сейчас делится примерно тем же, что стоит столько же, сколько и участок земли, который он на неё переписал.

Только в отличие от пары драгоценных антикварных домов в Золотом Квадрате, это знание было вообще бесценным — землю теоретически можно как-то купить.

— Если не в идеале, значит, ты из бедной семьи, — вздохнул Дмитрий. — Значит, пиленый мрамор тебе не по деньгам. Тогда гранит можно, он подешевле будет. Но в нём песка много, — товарищ опять что-то припомнил и поморщился. — Гранит — это чит, если честно. Его и четыре часа можно стоять да разбивать без вреда для здоровья.

— Дай скажу, что поняла, — японка положила пальцы на локоть друга, останавливая его тираду. — Человек приходит на экзамен и полчаса разбивает в полёте правым кулаком пиленые мраморные кубики. Правильно?

— Ага, примерно вот такие, — Дмитрий показал руками. — Строго кубический фут, это канонический размер.

— Фигасе, — впечатлилась Норимацу.

— И бросают их с интервалом не больше полутора секунд, — продолжил товарищ. — Как правило, секунда — секунда и две десятых, это важно.

— Какая колоссальная нагрузка.

— Ударная поверхность, — напомнил Ржевский, снова сжимая кулак. — Боевая, по вашему. Физика процесса такая: по мере эксплуатации под любой механической нагрузкой любая поверхность разрушается. Грубо говоря, ты можешь чудесно разбить десять тысяч кирпичей, но на каком-то этапе регенерация в теле начнёт подвисать: сосуды забьютс…

— Я понимаю. Да.

— Вот полчаса с бросками мрамора через секунду — это хорошая нагрузка для одной поверхности. Если твой кулак поразил не менее девяноста девяти процентов целей, значит, экзамен ты сдал.

— Хренасе. — Она даже употребила слово не из своего лексикона. — И это только правая рука?

— Конечно! Ты же должен знать ресурс своего организма в бою!

В принципе, логично. Он прав где-то.

Ничего себе, насколько одновременно высоки и глубоки, как оказывается, вершины Искусства.