Другая сестра

Сообщением от Сюзанны, которое, как он думал, ему приснилось, он наслаждался в одиночестве. Ни маме, ни друзьям он уже давно ничего про нее не говорил. Ни один человек не знал, что девушка из Архангельска, с которой он имел непродолжительный роман, до сих пор занимает его мысли.

Вэл тщательно обтерся и, повязав полотенце на бедрах, босиком прошел на кухню.

— Чем завтракаешь, мамуль?

— Доброе утро, сынок. Ты сегодня рано проснулся, я еще не успела ничего приготовить.

— Это не намек. Ты же знаешь, в меня утром ничего не лезет.

— Тогда чайку?

— Да, пожалуйста.

Вэл вернулся в свою комнату, чтобы надеть трусы и взять телефон — несмотря на то что его рабочий день начинался после обеда, важные звонки порой начинали поступать с самого утра. Когда телефон оказался в его руке и на экране высветилось имя Сюзанны, он как раз сбросил полотенце. И так и замер посреди комнаты — голый, недоверчиво пялящийся в экран и почесывающий мокрую бороду.

Смахнув наконец вверх, он увидел текст сообщения: «Привет! Буду в московском офисе через две недели». И как это понимать? Начало общения? Предложение встретиться? Или «когда я буду в офисе, постарайся не попадаться мне на глаза, вообще, желательно, умри к тому моменту»? Или, что страшнее всего, она его разлюбила, простила обиды и готова общаться как со старым знакомым? Может быть, она забыла добавить, что приедет не одна и вообще уже вышла замуж? Или что ей надо написать заявление на декретный отпуск? Хотя нет, для этого не обязательно лететь в Москву. Скорее всего, намечается совещание региональных руководителей, или она, как в прошлый раз, будет в Москве проездом и потом улетит в Германию.

Чтобы немного приостановить бешеный хоровод догадок в своей голове, он написал: «Встречу тебя в аэропорту, скинь рейс». Тут же пришел ответ: «Не надо, Палыч обо всем позаботится, ты же знаешь».

«Ты же знаешь». Он ясно представил ее лицо, взгляд в этот момент, голос, которым она всегда говорила эту интимную фразу. «Я не люблю клубничное мороженое, ты же знаешь». «Я не крашу волосы, ты же знаешь». «Я предпочитаю сверху, ты же знаешь». Три слова, которые сводили его с ума. Эти три слова она написала ему сейчас. И что бы она там ни думала, теперь он точно знает, что она жаждет и боится встречи так же, как и он.

Он примчался в офис раньше обычного в надежде поскорее наведаться к Палычу, хотя тот тоже редко находился в телецентре с самого утра. Но сегодня Вэлу повезло. Он услышал недовольный (ну и черт с ним) голос шефа, едва выйдя из лифта.

Дождавшись, пока Палыч раздаст указания нерадивым сотрудникам, Вэл зашел к нему кабинет. Его целью было насколько возможно завуалированно узнать о визите Сюзанны. Но Палыч быстро его раскусил и на первый же вопрос про архангельский филиал раскрыл рот в радостном удивлении.

— Опачки! Сердце здоровяка еще не остыло! Эта Снегурка тебя пришпилила не на шутку!

Вэл смотрел на него исподлобья, поджав губы, чтобы не выдать по-детски смущенную улыбку. Ему не хотелось юлить, он был слишком счастлив и не в силах этого скрывать.

— Давно ничего от них не слышно, — сказал Вэл, разглядывая эмблему телеканала за спиной Палыча.

— Твоя зазноба будет здесь проездом в июне. У нее намечается командировка во Франкфурт.

— Ясно… Ну, я пошел.

— И даже спасибо не скажешь?

— За что?

— За то, что я не настоял, чтобы она возглавила немецкий филиал и осталась в Германии.

— Ты ей такое предлагал?

— Ничего себе! Я думал, вы общаетесь.

— Некогда, в июне с ней поговорим. Так что она ответила на твое предложение?

— Отпирается, как может. Готова летать туда хоть каждый месяц, лишь бы не оставаться надолго среди фрицев.

Он вышел от шефа, почти пританцовывая, и, несмотря на то что первой, кто встретился на его пути, оказалась улыбающаяся Аглая, он не скривил физиономию. Он так любил в этот момент весь мир, что просто был не в силах презирать ее одну.

Он мысленно расстался с намерением серьезно поговорить с друзьями, чтобы предостеречь их от этой коварной соблазнительницы, — пусть каждый делает, что хочет. Пусть меняется, ошибается, набивает шишки, чтобы рано или поздно обрести счастье и успокоение. Он сам уже не тот, что вчера, не тот угрюмый пассажир этого мира, кое-как карабкающийся по лестнице жизни с шутками и прибаутками, но при этом с неизменной тоской в глазах. Сегодня он наполнен светлой энергией, надеждой и обещанием любви!

На своем рабочем столе он нашел брошюрку-приглашение на речную прогулку — корпоративную вечеринку в стиле Гэтсби. «Маркетингу, что ли, скучно живется?» — подумал он. Завлекательные строки гласили: «Живая музыка 20-х годов! Окунитесь в ту вседозволенность, которую могли позволить себе только аристократы! Насладитесь виртуозной игрой джаз-банда, почувствуйте себя элитой общества по примеру Гэтсби!»

— Копирайтера — на мыло, — выразил он мнение коллегам.

— Да ладно тебе, Валяныч, будет весело! Такая неожиданная щедрость от руководства! Наверное, из-за того, что пришло много новеньких, решили устроить тимбилдинг.

— Да иди ты! Натуральный маскарад же!

Он поискал на брошюрке дату мероприятия. Следующая суббота. Едрить-колотить, Сюзанна приедет позже. А ведь было бы здорово, если бы она попала на этот праздник жизни, и их повторное сближение случилось под яркими звездами, отражающимися в ряби Москвы-реки, под звуки низкого соло контрабаса, в полумраке шика и блеска…

Он поднял глаза, и его сентиментальный романтический настрой разом улетучился. С другого конца опенспейса Аглая приветливо махала ему этой же брошюркой, как бы говоря: «Здорово, не находишь?»

Он плюхнулся на стул, отодвинул в сторону цветастую бумажку с призывом к всеобщему веселью, включил монитор и подумал о том, что придется наведаться к Палычу еще раз. На сей раз — с предложением пригласить региональных сотрудников на Гэтсби-вечеринку. Или скорректировать под нее расписание Сюзанны. Чего уж там, он и так в курсе его сердечных мук.

— Элюшка, это фантастика! Если это твой Мика так на тебя подействовал, я его расцелую!

— Давай не будем про него. Тебе правда понравилось? — Эля сидела на своей кухне в шелковой пижаме и запивала вином легкий салат из овощей и зелени.

В Москве был вечер, а на семь часов отстающий Нью-Йорк звучал в трубке раздражающе бодро. Но Эля все равно улыбнулась своей способности радоваться похвале.