Жизнь взаймы

— Ты… это… совсем? — От волнения Татьяна даже перешла на ты, только что пальцем у виска не покрутила. — Нет ценности во вселенной величайшей, чем разум!

Сама того не замечая, она слово в слово повторила слова НикИва.

— Не ты сам подарил себе жизнь, не тебе её у себя отбирать!

— Да что ты в этом понимаешь, доктор, — горько усмехнулся собеседник.

Татьяна подалась вперёд.

— А ты расскажи!

Турист подумал мгновение. Протянул ей чашку.

— Нальешь ещё кофе?

Щупы мгновенно унесли чашку вверх.

— Кашу съешь, — беззлобно сказала Татьяна и подвинула ему нетронутую тарелку. — Может быть, сытый подобреешь…

У неё аппетит пропал совсем. И страх перед собеседником исчез. Она видела, что тот психически нормален, просто находится в постшоковом состоянии, и потому резок в словах.

Встав, Татьяна прошлась по кухне. Сюда бы НикИва с его язвительными, наизнанку выворачивающими вопросами! Вот кто быстро вывел бы этого Туриста на чистую воду.

Снова вспомнилась Майрами — белая целина светилась перед глазами, будто зазывала. Побывав на планете, Татьяна понимала теперь Ту-Ропа, тоскующего про простору и свободе, тому, что Туманный Айсберг безвозмездно дарил своим детям и тем, кому случилось побывать в его мире.

Её пациент, похоже, не любил свободное пространство. Вот и умирать отправился туда, где не было ощущения свободы, где древесные кроны, наоборот, создавали впечатление уютного и укромного уголка.

Берёзы…

Ту-Роп!

Неожиданно два воспоминания слились в одно. Перед глазами будто воочию встала оранжерея и отдельно растущее дерево, названное ту «белым». Ту-Роп сказал, что росток привез на М-63 выходец с Земли, которого он не видел. А Ларрил потом дополнил его слова рассказом о человеке по прозвищу Турист!

— Ты бывал на М-63, да? — развернувшись к собеседнику, спросила Татьяна. — И знаешь командора Ларрила? Ведь это ты привёз в оранжерею саженец берёзы?

— Я привез пять саженцев берёзы и два ольхи, — уточнил тот, с явным удовольствием поедая кашу. — Но, к сожалению, прижился только один берёзовый. Тот, что был доминантным для всей партии.

— Доминантным, то есть тем, из которого ты клонировал остальные? — уточнила Татьяна.

Турист кивнул. Прикончил кашу и отодвинул тарелку.

— Откуда ты знаешь, что я бывал на станции?

— Мне говорил о тебе помощник командора, Ту-Роп. А после Ларрил называл твоё прозвище.

— Как давно это было! — усмехнулся Турист. — Ладно, раз убивать меня обратно ты не собираешься, придётся рассказать тебе биографию.

Татьяна Викторовна взглянула на него возмущённо, но поняла, что он шутит, стремясь скрыть собственную нервозность. Села напротив, приготовилась слушать.

— Я родился в 2272 году, — начал Турист и испытующе взглянул на собеседницу — не вмешается в рассказ?

Она молчала. Кажется, её уже ничто не могло удивить.

— После окончания Всемирного энергетического института в должности энергетика поступил служить на один из кораблей — разведчиков дальнего космоса. В седьмом рейсе мы попали в аномальную зону, вследствие чего на корабле отказали все системы. Он превратился в мёртвое тело, кружащееся на орбите одной из тамошних планет. Для сбора данных об атмосфере, почве, энергетической и биологической опасности на неё была отправлена разведгруппа, в составе которой находился и я, на тот момент главный энергетик экспедиции. Мы собирались послать направленный сигнал бедствия, основать колонию и попытаться продержаться до прихода помощи — другого выхода у нас не было. А потом случился… — Турист запнулся, — …катаклизм. Искривление пространственно-временного контура в зоне нахождения корабля. Оно прошило его, превратив в пыль. По непонятной причине избежали гибели лишь те члены экипажа, что находились на планете. Но ненадолго. Катаклизм сопровождался всплеском неизвестного нам жёсткого излучения, приводящего к поражению тканей, подобному радиационным. Последним из оставшихся в живых оказался я…

Рассказчик замолчал.

Спустившиеся с потолка щупы деликатно поставили перед ним чашку со свежезаваренным кофе.

Турист смотрел на чашку, но не видел. Наблюдая, как расширились его зрачки, как ходит ходуном грудь, исторгая тяжёлое дыхание, Татьяна Викторовна понимала, что он памятью вернулся в прошлое. Туда, где друзья умирали у него на руках, оставляя его в одиночестве чужого мира. Безнадежном. Невыносимом.

Турист, наконец, заметил чашку. Залпом выпил обжигающий напиток. Посмотрел на Татьяну и продолжил:

— Я знал, что и меня скоро не станет, но ожидание конца в одиночестве под чужим небом — не самое приятное занятие, доктор. Поэтому я покинул шаттл, взяв с собой запас кислорода и воды, и отправился, куда глаза глядят. Думал, буду идти, пока не упаду — или кислород кончится или я. Там странный пейзаж… Глядя на скалы кажется, что они были водой, в один момент замороженной дыханием ледяного великана. Они застыли волнами, покрыты инеем и блестят так, что больно глазам… Почва в некоторых местах спеклась в стеклянные сладжи, по которым идёшь, видя собственное отражение. Я шёл, глядя по сторонам, как вдруг стало тяжело дышать и колени подогнулись. Веришь, Лу-Танни, я даже обрадовался… что скоро буду не один! Однако вместо того, чтобы умереть, услышал Голос. Он ввинчивался в сознание, причиняя боль. Голос сообщил мне, что катаклизм не просто уничтожил корабль и экипаж, но выкинул из своего времени в прошлое. И с того момента для выживших членов разведгруппы была навсегда утеряна темпоральная вариабельность. Даже располагай мы возможностью вернуться в своё время — у нас ничего бы не вышло. То есть мы все фактически умерли тогда, продолжая жить в настоящем, являющимся для нас глубоким прошлым.

Он замолчал, глядя в столешницу. Если бы взгляд мог сжигать — прожёг бы не только стол, но и уровни до самого основания станции. Татьяна не торопила рассказчика. Тихо ходила туда-сюда, раздумывая над тем, что она на Майрами оказалась в похожей ситуации, а чувство безнадёжного и невыносимого одиночества испытывала не один раз в жизни.

— Я никогда не верил в Бога, — спустя несколько минут вновь заговорил Турист, — скорее, в некую вселенскую схему, который всё подчинено. Но ощущения, которые я испытал, разговаривая с Голосом, и вопрос, который он мне задал, заставили меня сомневаться… во всём. Он спросил меня — хочу ли я жить? И я вдруг понял, что стою на краю, и любой мой ответ, любой шаг приведёт в бездну. Я бы хотел выбрать из двух зол меньшее, но как определить, где оно, если ни одного, ни другого курса не можешь высчитать? Такой простой вопрос… а я никак не мог дать ответ! Видимо, физиология сыграла со мной дурную шутку, потому что я вдруг почувствовал, как меня охватывает паника — рефлексы кричали, что надо спасаться, что тело хочет жить. Такой, знаешь, животный страх перед смертью. Никогда не думал, что он может быть настолько силён, когда ты совсем один в чужом мире. В чужом времени. И тогда я ответил ему: «Жить!», а он сказал: «Будь по-твоему…». Потом я потерял сознание, а пришёл в себя уже на Наутилусе. Конечно, он не назывался так. Он вообще никак не назывался — чужой и чуждый мне пугающий организм, то ли машина, то ли живое существо. Это потом уже, сжившись с ним, я придумал название, раз суждено мне было странствовать по Галактике вне временных рамок.

Корабль стартовал с планеты, едва я добрался до рубки и сел в кресло, не совсем соображая, как я здесь очутился, и что вообще происходит. Я был как в тумане — не помнил Голоса и разговор с ним, не помнил вопроса и своего ответа. Воспоминания вернулись чуть позже, когда мы покинули сектор Криз-зон пять и отправились на окраины известного пространства. Наутилус подчинился мне, а я научился обращаться с ним — несколько курсов обучения, самостоятельно загрузившиеся в моё сознание, пока я спал, вполне этому способствовали. С тех пор прошло двести тридцать семь циклов по меркам Ассоциации. Я побывал на сотнях планет десятка звёздных систем, воочию увидел войну сатианетов и гоков, но так и не смог понять, кто подарил мне жизнь с кораблём в качестве бонуса. Кораблём, который с тех самых пор поддерживал биение моего сердца и ток моей крови. С тех самых пор и до того момента, как я решил, что такой жизнью сыт по горло!