Станция

Опознав, наконец, серафиду с Крелоса Татьяна отступила на шаг и автоматически отхлопала ладонями затейливую мелодию, которой научил её Лу-Тан. Ритмические хлопки передавали пожелание жизни, полной глубоких, как вода океана, мыслей, и ярких, как лучи солнца, откровений мироздания.

«Я не ошиблась, — в словах незнакомки звучало неприкрытое изумление. — Кто ты, дитя, говорящее любезно с напугавшей тебя?»

«Меня зовут Лу-Танни», — с трудом подумала Татьяна.

Словно на чужом языке заговорила. Одно дело думать для себя, то есть просто думать, и тогда мысли текут легко и свободно, и порой ты их даже не замечаешь, и совсем другое — думать целенаправленно, обращая мыслительную способность в сторону собеседника!

«Я была ассистентом...».

«...Лу-Тана, Стража порога, доктора Лазарета сектора Див! Ну конечно! — мысленно воскликнула серафида. — Волны касались меня, но слишком слабо. Я — Крагге ди Аллиен, Странствующая Певунья Двора!»

И серафида, разбрызгивая воду во все стороны, отбила лапами ответную мелодию — пожелала терпения, упорного, как волны, и выразила свою радость от встречи, искрящуюся, как залив на закате.

«Мне странно узнавать эту мелодию, — продолжила серафида, — ты — тот и не тот, кто пронзает Океан...».

И она так требовательно посмотрела на Татьяну, что той невольно захотелось сделать книксен. Путаясь в мыслях и образах, она попыталась объяснить Крагге своё нынешнее положение. Явственный вздох был ответом. Серафида подплыла к краю мостика, мощным прыжком выкинула тело наверх и буро-коричневой глыбой нависла над Татьяной, невольно попятившейся назад.

«Не знаю, как удалось Лу-Тану сделать то, что он сделал с твоим разумом, дитя, — зазвучало в голове у Татьяны Викторовны. — Ты можешь пользоваться ментальным языком креллов, но, похоже, тебя никто не учил правилам. Я воспринимаю твои мысли сумбурной мелодией, в которой утеряны ритм и тональности. Так дело не плавают!»

Под пристальным взглядом Крагге Татьяна поспешила одеться. Что ответить серафиде, она не представляла. «Учитель не успел!..» — только и мелькнула мысль, однако собеседница тут же подхватила:

«Вполне могу понять! Возможно, он не желал подстёгивать твои новые возможности обучением. Ждал, когда они проявятся в полную меру, перестанут пугать...».

«Они никогда не пугали меня! — возмутилась Татьяна. — Удивляли, приводили в восторг — да! Но не пугали!»

«Значит, он не просто знал, что делал, но и не ошибся в тебе! — серафида удовлетворённо заворчала. — Надо же, а я всё гадала, что занесло меня на эту узкую тропу, затерянную в галактике! Оказывается — ты!»

«Я не понимаю!»

«Ты передаёшь мне раздражение с песчинкой возмущения, дитя. Это острые эмоции, их грани ранят того, кто их испытывает, и направлены ранить того, к кому обращены. Потому они даются тебе легко! А теперь попробуй передать мне интерес к тому огромному миру, свидетелем которого ты стала, ощущение нехватки знаний, которое ты испытываешь постоянно, и своей растерянности и даже вины за то, что подводишь Лу-Тана».

Татьяна села на одно из вдавленных, похожих на след неведомого животного, пружинящих сидений. Требование серафиды ошеломило не сколько невозможностью сделать то, о чём она просила, сколько тем, как чётко считала гостья с Крелоса скрытые мотивы Татьяниного испуга и нежелания ментального общения с живыми существами. Выражение пучеглазой морды неуловимо изменилось: уголки большого рта приподнялись, губы раздвинулись, и Татьяна разглядела желтоватые хрящевые пластинки, заменявшие серафидам зубы.

«Ты пытаешься вести себя, как взрослая, — Крагге покивала головой, подтверждая свои слова, — но в прибое ты — маленький головастик, впервые выплывший из родного кгаккса! Тебе дана возможность видеть Океан, а ты предпочитаешь разглядывать лагуну. Попробуй увидеть мир объёмно!»

Беззвучный голос Странствующей Певуньи становился глубже и значимее, проникал в отдалённые уголки сознания, выворачивая наизнанку. Казалось, тёплые пальцы чужого разума играют неузнаваемую пока мелодию на волнах мозгового излучения. Татьяна сама не заметила, как закрыла глаза и поддалась чарующему зову. Как тихонько закачалась, обхватив себя руками и поджав колени к животу — словно маленькая девочка, сидящая на берегу кажущегося огромным озера, в глубине которого плавали неспешно разноцветные и причудливые рыбы чуждых мыслеобразов. Рыбы собрались в стаю, дружно подняли блестящие головы и уставились на неё сотней глаз, подобных мягко вспыхивающему янтарю. Они ждали той мелодии, что Татьяна захотела бы им пропеть. Вот только петь она не умела!

Татьяна вновь почувствовала тепло воды Лагуны Ушедших за горизонт, отстранённый холод Звёздного пути, дружественные касания разумов Танов. Следуя их зову, попыталась передать Крагге своё одиночество после ухода Учителя и испытанное в Лагуне чувство — найденной потери; интерес и настороженность к тем существам, в чьих жилах текла кровь Лу-Тана.

Ответная волна эмоций накрыла её с головой, но дружеский разум не давал захлебнуться в потоке, вёл, удерживая и направляя. И неожиданно Татьяна ощутила сразу несколько десятков креллов — на Крелосе и вне его, будто наяву отхлопавших ей весёлые, обнадёживающие и подбодряющие приветствия, во всех оттенках которых она ещё не смогла разобраться. Таны говорили с ней хором — беззвучно, через огромные расстояния галактического пространства передавая родное тепло сердец, а она отвечала, как умела, передавая радость и изумление, и что-то, чему никогда не нашла бы названия. Мир раздвинулся...

«Хорошо! — прозвучал тихий голос, явно не желающий напугать её. — Головастик впервые выплыл из бухты! Хватит на сегодня, дитя. Нового нельзя есть много!»

Мироздание сузилось до Квиллиниума. Потрясённая новыми ощущениями, Татьяна Викторовна открыла глаза и поняла, что раскачивается на сидении — совсем так, как когда-то маленькие зелёные «прынцы», синхронизирующие своё сознание с сознанием матери.

Буро-коричневое пятно медленно плавало под водой вдоль бортика бассейна, но, едва мир перестал качаться перед глазами Татьяны, вынырнуло, обернувшись ухмыляющейся мордой Крагге. Серафида лучилась довольством. И более не стесняясь, Татьяна ответила ей всем спектром испытываемых эмоций, поделившись собой, как когда-то делилась с Управляющим Разумом Лазарета.

Широкая лапа высунулась из воды и довольно похлопала по мостику, отчего тот ощутимо закачался, едва не сбросив Татьяну обратно в бассейн.

«Я не задержусь здесь надолго, дитя, — сказала серафида, — но пока эта вода чешет мне бока, буду помогать тебе учиться петь, как поют креллы и мы. Во всей галактике нет более существ, умеющих объять разумом другой или пересечь пространство лучами ментальности, как это сделала ты, побывав в Бухте Ушедших За Горизонт. Перед отлётом с Крелоса я тоже была там. Видела новую клановую фигурку среди Танов и не понимала — у кого же их них появилось потомство? Ведь я редко бываю на родной планете, Лу-Танни. Песни Путей гонят меня из семейного кгаккса, и я странствую между звёздами, чтобы слушать и запоминать их, а потом петь Императору Влажного легиона, помогая познать далёкие миры, где он никогда не побывает!».

«Менестрель... — подумала Татьяна. — Межзвёздный трубадур». Мысль возникла ассоциативно — так же легко, как когда-то родилось имя «Ирбис» для гостя из неведомой, клубящейся темноты.

«Пожалуй, — Крагге довольно заворчала, — транслируемые тобой смыслы, в которые завёрнуты слова, вполне подходят. Я буду ждать тебя здесь, отдыхая — межзвёздные перелёты утомительны для серафиды в возрасте, поэтому не беспокойся о времени встречи — когда бы ты ни пришла, найдёшь меня здесь!»

И Крагге ди Аллиен, Странствующая Певунья Двора, опустилась под воду. Татьяна наблюдала, как замерцал свет над подводными створками в покои, куда гостья М-63 вплыла величаво, словно многотонный лайнер.

Она проводила серафиду взглядом и вдруг поймала себя на том, что посылает ей вслед такое же тёплое, дружественное чувство, как и креллы, разбросанные по всей галактике — ей самой, совсем чужой для них женщине с Земли.