Станция

— Отчего вы грустите? — не сдержавшись, спросила она. — Ведь они радуются!

На мгновение ту напрягся — Татьяна Викторовна ясно почувствовала горячую волну сомнения, исходившую от него. Ещё мгновение, и он должен был что-то сказать ей, но в этот момент один из ветроягодников с шумом лопнул прямо над их головами, раскидывая во все стороны золотистую пыль, подобную пыльце с крылышек фей.

Это было так красиво, что Татьяна забыла и про собеседника, и про тампов, и застыла с открытым ртом, наблюдая, как, посверкивая, пыльца опускается и искорками исчезает в траве. Ту наблюдал за ней с доброй усмешкой.

— Вам надо непременно побывать на Райе! — сказал он. — Это очень необычная планета! Создавая её, вечность не пожалела красоты!

— Может, когда-нибудь побываю, — пробормотала Татьяна, вспоминая сенсорер Ларрила.

Остатки цветка, теперь похожие на побуревшую тряпку, упали неподалёку.

— Идём дальше? — предложил Ту-Роп и рыкнул, призывая обоих тампов.

Через «кессонные» двери прошли в жёлтый сектор. В воздухе, богатом углекислотой, человек и ту продержались бы не более получаса. Растения в этом секторе явно экономили пространство обитания. Листья имели плоские, с острыми краями, формы лаконичные — то ли пенёк, то ли камень, но и здесь было на что посмотреть: пластины Трисской гуравы, плотно улёгшиеся друг на друге, образовывали невысокие пирамиды, подозрительно похожие на инкские. Самый старый лист был самым большим, имел цвет насыщенно-коричневый и держал на себе вес остальных листов, черенки которых располагались все с одной стороны, сплетались в толстенький пупырчатый стебель. Самый юный лист имел размер с ладошку и цвет — как у земного клена в сентябре. Татьяна поулыбалась его радостной окраске и поспешила дальше.

Так, двигаясь по кругу, обошли все сектора, кроме центрального. В самый красочный и необычный сектор пришлось заглядывать через толстые овальные защитные окна, ибо атмосфера внутри зелёного сектора царила самая что ни на есть кислотная. Татьяна вновь подивилась разнообразнейшим оттенкам фиолетового и багрового, синего и оранжевого, летающим радужным пузырям, которые оказались спорами, и сочащимися дымящейся кислотой растениями с красными, толстыми, покрытыми блестящей плёнкой листьями.

Вдоволь наглядевшись на кислотный мир, спутники вновь вернулись в красный сектор. Татьяна удивлённо огляделась.

— Опять? — спросила она Ту-Ропа. — Вы же обещали мне кусочек Майрами!

Хитро улыбаясь, ту потянул её в сиреневые заросли, скрывающие обширный, похожий на ртутную каплю павильон.

— Ждите здесь! — сказал он и исчез ненадолго.

Татьяна приложила ладони к стене сооружения — они были очень холодными.

Ту-Роп вернулся, неся какой-то объёмный мешок. Развязал горловину и вытряхнул к ногам Татьяны Викторовны целый стог белоснежной шерсти.

— Что это? — изумилась она.

— Это тепло, которое дарят на Майрами в знак дружбы, — пояснил ту, и лицо его ярко заголубело. — Безрукавка, связанная из нашей шерсти согреет в любой холод. Вы — подруга моего друга Ларрила. Мне не понять чувства, которые связывают двух разнополых существ — вы же знаете о нашей анатомии и физиологии, доктор. Но мне бы хотелось, чтобы вот тут, — он гулко стукнул себя в грудь, — вы сохранили тёплое воспоминание обо мне, даже если окажетесь далеко от М-63...

Ту-Роп внезапно запнулся, совсем смутился и невпопад тихо довершил:

— Как есть такое чувство у меня!..

Дрожащими от волнения руками Татьяна подняла легкую, почти невесомую тунику, искусно сплетенную из шерсти, и набросила на себя. Туника оказалась ей ниже колен — видимо, Ту-Ропбоялся ошибиться с длиной и сделал покороче — но все равно не учёл разницу в росте человека и выходца с Майрами.

— Вы связали это сами, Ту-Роп? — изумлённо сказала она, ощущая, как начинает припекать, согревая, белоснежный мех. И тоже запнувшись, поправилась: — Ты. Ты связал это сам, мой друг?

Ту-Роп разулыбался во весь двойной ряд великолепных зубов.

— Я! Мак кор! Я, Лу-Танни. Мой друг Ларрил — настоящий командор, и я безмерно уважаю его. Но душа его спала, пока он не узнал вас... А теперь, он будто проснулся. И это радует и восхищает меня, ибо мы, ту, знаем, что после смерти нет ничего, кроме бесконечных Коридоров Памяти. Жить, и радоваться жизни надо здесь и сейчас — спящие же проходят мимо, и зачастую так и умирают, не проснувшись, блуждают бесплотными тенями в Коридорах, не познав ни горя, ни радости, ни того, что вы, люди, зовете любовью.

— Ты и про любовь знаешь! — воскликнула Татьяна.

Ту смущённо потупился.

— Я изучал информацию о вашей цивилизации, Лу-Танни. После того, как познакомился с вами. Мне нравится изучать новое.

Татьяна благодарно погладила собеседника по плечу.

— Ты покажешь мне свой мир?

— Я хотел бы показать тебе Майрами, — вздохнул ту и активировал двери, из которых пахнуло паром и холодом. — Настоящий мир Майрами, а не малюсенький кусочек!

Яркий свет заливал пространство в несколько сот квадратных метров. У стен помещения лежали ледяные торосы, намороженные до самого потолка. Снег — пушистый толстый ковёр, заскрипел под ногами, когда Татьяна Викторовна переступила порог. На её взгляд здесь должно было быть около тридцати, тридцати пяти градусов ниже нуля по Цельсию. Однако в уютной безрукавке ту было тепло, да и защитная сфера немного сдерживала наступление холода и даже, сгустившись, потемнела, чтобы предохранить зрение от белоснежной ярости зимней пустыни.

Ледяные стены выбрасывали отростки к центру помещения. Сверху, наверное, картина напоминала то ли бутон розы, то ли лабиринт.

— На Майрами много простора, — начал говорить ту, неспешно ведя Татьяну вдоль одной из стен, — настолько много, что здесь мы никогда не сможем повторить его. Можно скользить на дохане день и ночь, и ещё день — и не встретить ни камня, ни скалы, ни ледяных завалов, которые мы зовем кегатами. Единственное, чего не хватает всем ту в разлуке с родной планетой, это пространства. Виртуальные симуляторы немного скрашивают наше положение, но периодически каждый из нас возвращается ненадолго на Майрами, чтобы всеми порами впитать и запомнить его свободу. Кегаты образуют причудливые ледяные города-лабиринты. В них изредка селятся дворхи и другие звери, но ту никогда там не живут. Мы предпочитаем строить свои жилища под землёй. Наши предки селились в расщелинах скал и пещерах, которых на Майрами достаточно. Когда нас стало много, мы полюбили одиночество. Общность народа для ту — это осознание, что у него обязательно есть сосед, жилье которого не ближе чем в двух днях пути. Поэтому едва технологии достигли необходимого уровня, мы стали копать мёрзлую землю, и глубина защищала от опасности лучше, чем камни и каверны скал. Если вы когда-нибудь будете на Майрами, вы вдохнёте одиночество полной грудью и поймёте, что истинная свобода разума наступает только, когда он один!

— Я слушаю тебя с огромным удовольствием, мой друг, — призналась Татьяна. — Твои рассказы звучат как сказки моего родного мира, завораживающие, волнующие. Но они ценны ещё и тем, что всё это действительно существует.

Ту-Роп лукаво улыбнулся в ответ и вдруг прижал огромную теплую ладонь к её губам.

— А теперь тихо, доктор! — шепнул он. — Это значит — вообще не звука. Иначе мы не увидим, как поет сактус!

Он двинулся вперёд, крадучись и абсолютно бесшумно, словно большой кот. И глядя на то, как плавно перекатываются его чудовищные мышцы под мохнатой шкурой, на которой оседал иней, Татьяна содрогнулась, представив, каким страшным противником может быть подобное существо в схватке. Она старалась идти максимально тихо, наступая в следы ту — так снег почти не скрипел. Но, конечно, до беззвучной походки снежного великана ей было далеко.

Ту-Роп предостерегающе поднял руку. Из-за поворота ледяного «завитка» в два человеческих роста высотой выплеснулся дрожащий призрачный свет.