Станция

И опять Татьяна отвела взгляд. А в душе нарастало возмущение — глухое и неприязненное. Кому какое дело до их с Ларрилом отношений?

— Какое вам дело до наших с Ларрилом отношений? — неожиданно для себя спросила она, по-прежнему не глядя на Ту-Ганна.

Тот покачался с мыска на пятку. Были бы в шкуре ту карманы, наверняка засунул бы в них руки с глубокомысленно-насмешливым видом.

— Бог позволяет каждому из нас идти своей дорогой, доктор, — медленно заговорил он. — Единственной. Верной. У каждой расы так же есть свой вектор движения. Негоже смешивать вектора вопреки воле божьей! Рано или поздно вы поплатитесь за это...

Татьяна быстро подавила подступающее негодование и успокоила занывшее сердце. Ту-Ганн имел право на своё мнение. Оно и было верным — но только для него самого!

— Я думаю по-другому, — она взглянула на него потемневшими глазами. — А моя расплата не должна вас беспокоить, доктор, так же, как и мои отношения с кем бы то ни было.

Ту-Ганн смотрел на неё, нахмурившись. Кончики белых клыков показались из-под верхней губы.

— Но почему-то беспокоит! — рявкнул ту.

— Это ваши проблемы! — ответила Татьяна и сама себе удивилась. Раньше смолчала бы или ушла прочь. А нынче...

Вспомнились горячечные ночные поцелуи, сила рук проангела... И нежные прикосновения его крыльев. Пришло понимание того, что никому и ничему, кроме Лазарета, не будет позволено встать между ними!

Татьяна отвернулась от ту, продолжающего сверлить её взглядом глубоко посаженных глаз, и сосредоточилась на работе.

— М, транспортируй тело обратно. И доставь номер первый из мертвецкой.

— Будете вскрывать всех? — удивился Ту-Ганн. — Это работа не для такого хрупкого существа, как вы!

— Вы ничем не поможете, — пожала Татьяна плечами, наблюдая, как Икринка трепещет, растягиваясь, чтобы вновь накрыть стат-бокс. — У вас нет необходимых хирургических навыков. Ассистировать мне будет М. А вас я попрошу запросить у командора информацию о наличии полевых сред в местах обнаружения тел. Насколько я знаю, они должны были снять все контуры. Конкретно меня интересуют виды и мощности излучений, которые избирательно воздействуют на клеточные стенки. И еще уточните у него, пожалуйста, какой вид запрещённого оружия наносит подобные повреждения, и какова вероятность его появления на М-63. Ступайте.

Она проговорила это спокойно и чётко, вовсе не обращая внимание на оскаливающегося ту. Однако тот не стал перечить. Ещё раз окинул её фигурку уничижительным — с высоты его роста — взглядом, и покинул помещение.

Татьяна Викторовна проработала до поздней ночи. А потом неожиданно осознала, что силы кончились. Несмотря на помощь ассистирующих щупов, которым приходилось уделять повышенное внимание, полостное вскрытие само по себе было тяжёлой физической работой. Среди умерших не было ни одного ту. Лишь проангелы и юмбаи. То, что осталось от единственного попавшего в эту компанию гока, Татьяна оставила напоследок. Когда она поняла, что руки начали дрожать, а пальцы, сомкнувшиеся на рукояти лучевого скальпеля, его вовсе не чувствуют — свернула последнее исследование и устало опустилась в кресло, в котором ранее сидел Ту-Ганн. Несколько минут она сидела с закрытыми глазами, а под веками всплывали картины вскрытия, оргсистемы, хитросплетения кровеносных сосудов, сероватые сети гравинейров проангелов и мерцающие зелёным внутренние вместилища головомозга юмбаи. Причину гибели нервной системы следовало искать именно в мозге. В случае с пока ещё живым юмбаи Гиши процесс старения нервных клеток начинался в базальных ганглиях и оттуда распространялся по всей системе, захватывая и крупные узлы, и периферические нейросети. Но пока он не достигал некоей критической точки — ничего не происходило. Создавалось впечатление, что в нейросетях копилась пока неизвестная Татьяне энергия, чтобы потом резким выбросом, сжигающим нервную ткань, привести её владельцев к мгновенному летальному исходу.

Татьяна Викторовна ещё немного посидела, вытянув ноги и откинув голову на спинку кресла, и жалея, что находится не в стенах Лазарета. Там, кажется, и думалось легче! Затем поднялась и направилась к выходу. К её удивлению по пандусу нервно вышагивал Ту-Роп. Увидев Татьяну, он быстро подошёл к ней и, без слов шлёпнув её по наружной стороне кисти, прилепил чёрный квадратик уже известного устройства — туммера.

— Ларрил пытался связаться с вами с того момента, как вы вошли в клинику, доктор Лу-Танни. Но Управляющий Разум М раз за разом отклонял запросы и сообщал моему командору, что вы просили не беспокоить.

Татьяна нахмурилась, припоминая. А ведь, действительно, перед тем как приступить к вскрытию, пробормотала себе: «Лишь бы нам никто не мешал!», имея в виду Ту-Ганна с его каверзными и ехидными вопросами. Управляющий Разум, видно, счёл это призывом к действию.

Совершенно непочтительно Ту-Роп схватил её руку и потащил прочь из клиники. Но привёл не в Поток, где она рассчитывала поесть, а к дверям незнакомого жилого сектора.

— Завтра утром не вздумайте ускользнуть в клинику! — Потребовал ту. — Я зайду за вами, и мы отправимся встречать корабли, дополнительно выделенные Ассоциацией для охраны М-63 на время визита ганногана. А сейчас — ужин!

Он коснулся пальцами панели управления и, когда створки раскрылись, аккуратно переставил ошеломлённую Татьяну через порог и ушёл, посмеиваясь и качая лобастой головой.

Татьяна Викторовна застыла, даже не успев оглядеться. Запах первым нашёл её — аромат свежего ветра, пронзающего пространство, пахнущего так терпко и остро, что защемило в груди. Раскинувшийся вдаль луг был огромен, трава высока, и на каждом удлиненном, покрытом серебряными волосками стебельке горел неярко, но ясно, маленький белый огонёк. Их мириады превращали поле в опрокинутое на землю небо, на котором созвездиям не было числа. Правее, в круге примятой травы, на треножнике плясало синее бездымное пламя, отсветами превращая бутоны неизвестных цветов в сапфировые капли.

...Мгновенный порыв ветра. И вот уже чёрно-белый шатер скрывает свет и звуки, а горячие губы кружат голову сильнее запаха ночного ветра.

— Я ждал!

— Я скучала...

Шорох одежды, и два тела сплетаются на ненастоящей траве под ненастоящим небом, полным чужих созвездий.

— Оглядись, Танни, — шепчет Ларрил, — это Райя, моя планета. Пусть хоть так, но я хочу познакомить тебя с ней!

А потом слова перестают быть нужны, ибо остаются запахи и звуки, ночь и её светящиеся стражи...

После Ларрил поднялся и принёс от костра дымящееся питье.

— Выпей, это придаст сил!

— Что это?

— Диканкоро.

Проангел устроился рядом, совершенно не стесняясь собственной наготы, и укрыл плечи

Татьяны крылом, словно пледом.

— Как ты это сделал? — она повела рукой вкруг, восхищённо оглядываясь.

Ларрил рассмеялся — весело, как прежде, запрокидывая голову и блестя зубами и глазами.

— Это разновидность сенсорера, Лу-Танни. Лишь треножник и огонь настоящие... И мы с тобой...

Горячий неведомый напиток полнился тем же запахом, что и ветер. Будто маленькое солнце зажглось изнутри, теплом растворяя усталость и боль в натруженных мышцах. Ларрил притянул Татьяну на себя, укрыв вторым крылом. Почти сразу она ощутила лёгкость во всём теле, а восприятие окружающего мира изменилось, будто чуть сдвинулся ракурс. Собственно, так и было. Не засыпая, двое парили в объятиях друг друга почти до самого утра, лишь изредка негромко переговариваясь. Любовались звёздами и сонным колыханием луговых огней. Слушали ветер и далёкие крики ночных птиц, негромкое жужжание насекомых, которых привлекало мерцание распустившихся бутонов... И лишь когда бледно-синяя полоска рассвета разогнала небесные светила, сон накрыл лёгкой, ароматной вуалью мир, которого не было.

Татьяну разбудил шум воды в санитарном модуле. Она полежала, не открывая глаз, тихонько улыбаясь себе самой и звёздам, которые с ночи так и застыли под веками. А когда встала и огляделась, ощутила мгновенное и болезненное, словно укол декапода, разочарование. Не осталось ни следа ночных огней и голубого бездымного пламени. Стандартный жилой блок не отличался от предоставленного ей поначалу, если не считать множества стеклянных, каменных и металлических статуэток разной формы, да пары голографических изображений неба Райи, по которому плыли бесконечной чередой пуховые облака. По центру правой от входа стены парила низкая овальная стойка, удерживаемая гравизахватами. На стене над ней висело одно из изображений неба, а на матовой поверхности стояла длинная деревянная шкатулка, ажурный узор на которой неизвестные мастера вывели столь тонко, что он казался микроскопическим. Слабый солнечный луч, которым светила голограмма, был направлен вниз, на шкатулку, отчего та переливалась, как драгоценный камень. Свет перетекал из выложенных перламутром лакун на открытой крышке в узорчатые своды, изрезавшие стенки, где дрожал маленькими радугами. Татьяна поднялась, закуталась в мягкое покрывало, которым была укрыта, и, не в силах сдержать восхищения, поспешила туда. Стабилизатор, встроенный в дно шкатулки, удерживал на весу иглу, кажущуюся на вид каменной, длиной примерно с Татьянино предплечье. От её острия до середины шёл спиральный рисунок, украшенный прихотливыми завитками. Шкатулка была настоящим произведением искусства, но от иглы тянуло таким ощущением древности, что Татьяне стало не по себе. Не в силах противостоять зову времени, она протянула руку, желая потрогать непонятную вещь — то ли оружие, то ли ритуальное украшение, как вдруг на неё налетел вихрь в облаке брызг и оттащил назад.