Страница 116 из 130
Вильга получил приказ свернуть на дорогу, идущую на юг, и ехать со всем обозом прямо в Бари. В этом путешествии его сопровождал один из студентов Падуанского университета, который согласился быть переводчиком. а местная знать выделила для охраны и безопасности обоза вооруженный отряд. Вильга перестал хмуриться, страна была прекрасная, солнце пригревало изрядно, а италийское вино оказалось вкуснее меда и пива, — он и решил, не мудрствуя более, выполнять лишь то, что ему приказано. Сама Бона из Венеции до Бари решила добираться морем.
Венецианский дож принял королеву Польши с такими почестями, будто она все еще была правительницей Короны и Литвы. Изящные венецианские синьорины, представительницы древнейших родов, сопровождали ее в позолоченной гондоле до дворца маркграфа Феррары, там ей была предоставлена временная резиденция.
Пир, устроенный дожем в ее честь, был таким пышным и торжественным, что ничего подобного Бона уже давно не помнила. Она сидела на самом почетном месте между дожем и папским нунцием, напротив ее восседал посланник испанского короля. Ее удивило, что дож не назвал этого вельможу представителем императора, и только здесь она узнала, что во время ее длительного двухмесячного путешествия император Карл, «кроткий, словно агнец», как осторожно заметил дож, отправился в монастырь на покаяние, где намерен говеть и в предстоящие пасхальные празднества, в апреле. Что он задумал, пока никто сказать не может. Говорят, устал управлять своей обширной империей, где никогда не заходит солнце; а быть может, его утомило собственное величие? Месяц тому назад, когда Бона была в дороге, он отказался от императорского титула в пользу своего брата, римского короля Фердинанда, а Испанию вместе с Нидерландами, завоеванной частью Италии и колониями в Новом Свете передал своему сыну Филиппу.
Это известие омрачило Бону. Карла она знала и надеялась, что император, владеющий чуть ли не половиной Европы, не станет тягаться с ней из-за столь небольшого герцогства, как Бари и Россано.
Она была даже готова кое в чем пойти на уступки, подкупить его советников, но теперь, не зная намерений Филиппа, пребывала в растерянности. Одно было ясно: тот, у кого лишь титул испанского короля и кто не так всемогущ, как новый император Фердинанд, не так-то легко откажется от вассальной зависимости наследной герцогини Бари и, конечно же, от самого герцогства.
Тем не менее от ее внимания не ускользнуло, что во время ужина папский нунций ни разу не обратился к сидящему напротив него послу испанского короля Филиппа, он как бы вообще не замечал его. Позже, вернувшись в свою резиденцию и уже готовясь ко сну, она не вытерпела и ппиткаи тс себе Паппакоду, спросила, о чем он так оживленно беседовал со своим соседом. Что нового узнал?
— Многое, государыня. Благородный господин, с коим я разговаривал, — это граф Броккардо, он сопровождает посла испанского короля. Филипп послал их обоих в Венецию не только приветствовать вас на земле ваших предков, но и для того, чтобы попытаться склонить дожа заключить союз против папы Павла Четвертого.
— Он обезумел! — воскликнула Бона.
— Но не до такой степени, как его светлейший родитель. Филипп жаждет новых завоеваний и не намерен ни от чего отказываться.
— Стало быть, готовится к походу?
— Должно быть. Для войны ему нужны деньги на наемное войско и поддержка дожа. Этот испанский гранд весьма интересовался вашими повозками, теми, что свернули из Падуи прямо в Бари.
— Моими повозками? Из этого следует, что мое золото весьма пригодилось бы Филиппу?
— Должен заметить, вы очень точно угадали мысли некоторых особ.
— На его месте я именно так бы и подумала, но это не значит, что он легко получит то, чего так жаждет. А папский нунций? Значит, ты знаешь, почему он столь нарочито не замечал испанского посла?
— Как утверждает Броккардо, король Филипп, прежде чем двинуться с войсками на юг Франции, хочет при поддержке Венеции захватить Рим. Таким образом, речь идет не об одном походе, а, пожалуй, о двух.
— Санта Мадонна! — вздохнула Бона. — Я приехала в Италию полечиться и отдохнуть, но вижу, что здесь будет куда беспокойнее, чем в Польше…
В ту ночь Бона почти совсем не спала, ей чудились то скрип возов с золотом и стук копыт, то звон сабель и шум битвы. Карл… Быть может, он правильно поступил, спрятавшись от шума мирского в тиши монастырских стен? Власть не принесла ему счастья, с ней не знал он покоя. А золото? Разве у золота есть такая власть, чтобы сделать человека счастливым?
Бона задремала под утро, когда уже начало светать. Солнце… Она приехала сюда, чтобы согреться в его лучах, испить целебной воды… Но теперь следует немедленно отправиться в Бари и там как следует обдумать, чью сторону взять. Ибо то, что ее не оставят в покое, она хорошо понимала…
В тот день, когда корабль приплыл в Бари, весь порт был украшен гирляндами зелени, цветами и флагами. Бона долго не могла оторвать взгляда от милой сердцу дуги рыбачьего залива, которую воспел в своих песнях Гораций, от льва Святого Марка. Этот лев напоминал жителям Бари, что более пятисот лет тому назад сарацины угрожали городу, но венецианцы поспешили на помощь, прибыли морем, и враг в панике бежал. Дож Лоренцо Приули… Перед его дворцом стоит точно такой же лев, она хорошо его запомнила. Принимали ее в Венеции, согласно давней традиции, как герцогиню дружественного, спасенного в те далекие века государства. А сейчас Филипп Второй, король Испании, рассчитывает на такую же помощь Венеции в борьбе против папы. Ох, как не просто решить, чью принять сторону: поддержать Венецию в знак благодарности за спасение Бари или же папу, тогда можно добиться его согласия на развод Августа с австриячкой?
Все это пронеслось в голове Боны, пока корабль подходил к берегу. Вот она ступила на родную землю и с улыбкой глядит на приветствующую ее толпу, целует ладанку с прахом святого Николая, любезно протянутую епископом Бари. Боже, епископ в торжественном одеянии хорошо ей знаком, это духовник ее матери, принцессы Изабеллы.
— Монсеньор Битонто Муссо? — спросила Бона с надеждой в голосе, а когда священник утвердительно склонил голову, воскликнула: — Санта Мадонна! Как высоко поднялся молодой викарий, благословивший меня в далекий путь много-много лет тому назад в нашей дворцовой часовне!
Он ответил с улыбкой:
— Наш всемилостивый бог предначертал взойти на еще более высокую вершину принцессе Боне, герцогине Бари…
— Принцессе? — недовольно насупив брови, повторила Бона. — Нет! Я стала государыней великой северной державы титулуют меня…
Вслед за епископом почтительно склонили головы знатные синьоры и духовные лица.
— О, ваше величество, простите меня, — прошептал Муссо, — и позвольте представить вам вашего давнего знакомого, приближенного умершей принцессы Изабеллы, синьора Антонио Виллани, вот уже тридцать восемь лет он бургграф Бари и Россано.
Виллани, в свои шестьдесят с лишним лет выглядевший весьма моложаво, сделал шаг вперед и протянул на серебряном подносе два позолоченных ключа.
— Умирая, ваша мать, принцесса, поручила мне хранить замок в Бари и передать вашему королевскому величеству все богатство рода Сфорца.
— Благодарю вас, благодарю! В моей памяти вы всегда были верным слугою моей матери. — Взяв ключи, Бона передала их стоящему рядом Паппакоде. — Скажите, а кто еще из приветствующих помнит меня? — спросила она, вглядываясь в совершенно ей незнакомые лица.
— Пожалуй, только Гаэтано, — ответил бургграф. — Это он учил вас садиться на лошадь. Прошу вас, посторонитесь, дайте пройти…
Свита расступилась, к ней подошел совсем старый, но все еще статный человек и преклонил колено.
От радости Бона всплеснула руками.
— Гаэтано! Мой верный конюший! Когда я первый раз упала с лошади, он осмелился рассмеяться.
Да, осмелился. Ты помнишь?
— Да! Помню! Меня тогда обругали.
— Правильно сделали. Разве можно смеяться над герцогиней?!