Клён и братья Гнева

– Вы так и будете тут ошиваться? – рявкнул Тео.

Я спешно подтолкнула малышей:

– Идите умойтесь. И вы тоже, – кивнула Юсе и Ранко. – Проследите, чтобы они сделали это правильно.

– Вы будете ругаться? – шепнул мне напоследок Юса. – Клен, задай ему жару!

Когда две пары близнецов скрылись из вида, застучав по лестнице, ведущей вниз из оранжереи, я повернулась к Тео. Наверное, нужно разозлиться, но я была просто выбита из колеи его странным поведением.

– Этот мальчишка, – процедил Тео сквозь зубы. – Он лапал тебя.

– Что?! – это уже не входило ни в какие ворота.

– Как и тот… – упрямо продолжил Тео. – Вчера, на рауте.

– Лей Кайли? Он даже не дотронулся!

– Потому что я вовремя пришел. Они все… И ты позволяешь.

– Черт побери, Тео, – сказала я, прекрасно зная, как раздражает его это «черт побери», невесть откуда взявшееся у меня. – Я стараюсь для тебя же. Всегда старалась. Понимаю, что проявления Гнева доставляет тебе неудобства, но не ты первый, не ты последний, кто учится уживаться с ним, и я думаю, что не все юноши, испытывающие приступы, изощренно портят жизнь родным и близким.

– Не Гнев, – щеки Тео уже пылали, то вспыхивая красным, то мгновенно переходя в бледность. – Это не Гнев. Это ты. Из-за тебя…

Я опустила глаза на перемазанные землей руки, и вдруг почувствовала, как подозрительный ком собирается перекрыть горло. Не хватало еще расплакаться перед этим мальчишкой! Чтобы он обрадовался, получив желаемое, – довел старшую сестру до слез.

Сглотнула, забивая поглубже обиду. Напомнила себе, что это не Тео – мой заботливый, милый брат – старался уязвить меня поосновательнее, ударить посильнее. Это Гнев, который он еще не научился до конца контролировать, делал его таким.

– Слушай, – почти миролюбиво произнесла я. – Тебе не кажется, что ты просто слишком много берешь на себя? Отчитываешь меня, как несмышленого малыша, указываешь, что должна делать. Почему ты был так груб на рауте с той девушкой… Как ее? А, Вирой из Дома Крозе. Только потому, что она довольно мило заговорила со мной? Я взрослая, Тео. И сама могу решить, с кем и как мне общаться.

Тео сжал кулаки. Он не хотел, чтобы я заметила это, но я все равно увидела.

– Клен! – сказал он, стараясь казаться спокойным. – Ты понимаешь, что теперь совсем другое время?

– Какое время? – не поняла. – Я не спрашивала тебя, что мне делать, пока малыши росли. И ты не спрашивал, что я для этого делаю. Мы старались поднять на ноги Ранко, Юса, Юля и Роса. Я засеивала огород, пахала на нем, как проклятая, и собирала урожай. Так мы выжили самый трудный год. И ты никогда не спрашивал, почему я каждый день встаю затемно и иду на поле. А теперь мне нужно во всем отчитываться перед тобой?

– Это было во время неразберихи Вторжения. Мы тогда просто выживали. И я был еще совсем ни на что не способным. Но теперь… Теперь, Клен, жизнь приходит в норму. И все равноправие закончилось. Теперь я – Хозяин.

– Для других – да. Конечно, мы соблюдаем новые правила приличий, чтобы не уронить честь дома Шиори. Я понимаю, что иначе ты не будешь иметь уважения у Старших, и согласна подыгрывать тебе. Но – между нами, Тео?! Как это может быть правдой, когда мы наедине?

– Вот так, – сказал он. – Теперь даже когда мы наедине, я все равно – Хозяин Дома Шиори. И только я принимаю решения. Запомни это хорошенько, Клен. Я – твой Хозяин.

В тот момент я еще думала, что это просто неудачная шутка.

***

Вышла из Дома. Сначала просто, чтобы успокоится. Огород, разбитый на задворках большого сада, окружавшего поместье, сейчас, когда дела пошли в гору, потерял свое основное жизнеобеспечивающее значение. Но меня так успокаивало прикосновение к земле, что я неизменно сажала и выращивала овощи и зелень. Может, по привычке, а, может, из укоренившегося страха голода. Погружая руки в рыхлый чернозем, я чувствовала правильность сущего, его неизменный ритм, радость цветения и мудрость увядания.

То, что сначала делалось по необходимости в отчаянном нежелании, вдруг стало отрадой для души. Рыхлить оттаявшую землю, чувствовать, как она оживает, бросать в нее семена и следить с замиранием сердца за робкими ростками, которые вытягивает из-под земли солнце. И в самом деле, никогда не знаешь, какая из мук обернется для тебя желанным благом.

Осень уже веяла замораживающей все живое прохладой по ночам, и перепутанные стебли выглядели неопрятно и жалко. В темно-зеленой, почти бурой поросли проглядывали бледные, чуть тронутые красным плоды. Последние помидорки, которым так и не суждено набрать цвет, сок и размер.

Я открыла небольшой сарайчик, в котором держала садовый инвентарь, и достала с полки, заваленной всякой пыльной всячиной, небольшую плетеную корзинку. На ее дне красовалось веселое солнышко из плотной материи: заплатка, поставленная кем-то еще до Вторжения. Наверное, мамой. Кем же еще? Я любила эту старенькую корзинку за солнышко. И за тепло, которое всегда ощущала, когда брала ее в руки.

– Не волнуйтесь и не стыдитесь, – сказала я помидоркам, опускаясь перед кустами на корточки. – Вы совсем не бесполезные. А очень даже нужные. Необходимые. И пусть не смогли в срок набрать силу, я соберу вас – всех до единой. Сделаю салат.

Успокоив помидорки, я принялась исполнять обещанное.

– Он так возгордился, когда стал Хозяином Дома, – жаловалась им попутно, – что совершенно не думает, как это чувствуем мы все. Сами увидите, когда попадете на кухню. Малышей вообще не замечает, а на Юсу и Ранко только орет. Его Гнев по мере того, как становится все сильнее и сильнее, словно меняет его личность. Тео всегда был немного психованным и раздражительным, но он никогда не становился при этом таким отстраненным, как в последнее время. Будто он чужой, держит нас на расстоянии. Я понимаю, как ему тяжело, но не мог бы Тео немного…

С овощами приятно разговаривать хотя бы потому, что они тебе ничего не отвечают. Не перебьют в самый разгар откровений. Не заставят продолжать фразу, которую ты начала, но уже не хочешь заканчивать. С ними легче думать. Мысль летит стремительно, не встречая препятствий в виде чужого мнения.

Когда все запоздалые помидорки уютно устроились в корзинке, я принялась собирать мелких и противных жуков, облепивших картофельные кусты. А потом решила прополоть грядки. А потом… В общем, мне показалось, что солнце пролетело по своему вечному пути на небосклоне с особой стремительностью, и день как-то сам собой стал заканчиваться.

Я как раз заметила, что на мой огород легла предсумеречная тень, и оставшиеся на листьях капусты жуки принялись сливаться с ними, когда…

– Ле?! – до боли знакомый голос заставил меня поморщиться. Вот такое вот вопросительное «Ле» сулило новые заботы. Кому-то что-то от меня нужно.

У Роса под мышкой торчал здоровенный том. «Легенды и предания», Гнев их забери! Такие толстые, Рос сам бы ни за что не удержал бы книжку так долго в руках. Но сзади ее старательно придерживал Юль.

Что им от меня было нужно, гадать долго не приходилось. Все – передо мной.

– Хорошо, – сказала я, поднимаясь. Все равно уже темнеет. Рановато, но что поделаешь: осень на носу. – Несите в «шкурную». Сейчас помою руки и приду.

Я сама ввела эту традицию. Хоть весь мир перевернется вверх дном, но по вечерам мы все собираемся в гостиной со шкурой неизвестного зверя на полу, чтобы вслух почитать «Предания». Тео говорит, что это важный учебник истории, но мне они кажутся просто детскими сказками. Не верю, что Тео до Вторжения начинал учиться по нему. Слишком там все было… Сказочным.

– И шагнули из пещеры братья Керро, все шестеро разом, крепко держась за руки. Прямо под огненный ливень, испепеливший все в округе. Дым от пожарищ стелился по пропахшей гарью земле, и было очень тихо: даже птицы не кричали в небе, полным огня. Когда первые капли попали на их едва прикрытую потрепанными рубашками кожу, боль пронзила братьев, но они сжали зубы, чтобы не закричать. Исчезли надежды, что они сразу, в одно мгновение, сгорят под смертоносным огнем. Прошла минута, вторая, а они все еще были живы, хотя и испытывали невероятные муки. Медленное и мучительно умирание грозило им. И тогда сказали трое из них: «Мы отдадим всю свою силу, чтобы оставшиеся выжили». И отдали своим близнецам свою силу, а сами упали замертво на землю. И закричали трое в смертельной тоске, но остались в живых и смогли принять жуткий дар огненного ливня, пришедшего с запада. И нечеловеческое отчаяние от потери своих половин переполнило троих, и злость пронзила их, но она и дала им возможность выжить и выстоять. А кожа их, принимая дар ливня, навсегда покрылась знаками пламени. И дали братья имя ему…