Еретик Жоффруа Валле

Однако не прошло и четверти часа, как Пий, тяжело дыша, ввалился обратно в комнату.

— Ты уже сбегал? — удивился Базиль. — И выполнил все мои поручения?

Ответить Пий не успел. Внизу послышались удары в дверь и ругань. Затем дверь внизу отворилась, и шум сделался сильнее.

— Я точно видел, как он скрылся в этом доме! — грохотал неизвестный голос. — Проклятые гугеноты! Когда над святой церковью и королевством занесен вражеский меч, они отсиживаются по своим норам да еще зарятся на чужое добро. У меня в кошельке было семь золотых экю. Я племянник отца Мишеля, каноника Нотр Дам. Ни один человек из этого дома не улизнет от виселицы.

Дрожа от страха, Пий искал глазами, куда можно спрятаться, и явно собирался залезть под кровать.

— Э, малыш, — остановил его Базиль, — ты много раз удивлял меня. Но до подобного у нас еще не доходило. Спустись-ка вниз и верни племяннику достославного каноника то, на что у тебя осмелилась подняться рука. 

— Не выдавайте меня, ваша милость! — взмолился Пий. — Ведь меня в самом деле повесят. Мне было очень жаль ваш камешек. Иду, а этот племянник расплачивается у ларька. И положил на прилавок кошелек. Если бы я знал, что в таком драном кошельке могут лежать целых семь золотых экю, то никогда в жизни не взял его.

— Мне жаль тебя, — вздохнул Базиль. — Но я ничем не могу помочь тебе. Идем.

И он подтолкнул Пия к двери.

— Вот он, гнусный вор! — обрадовался племянник каноника, увидев на лестнице Пия. — Где мой кошелек, разбойник?

Светло-зеленый камизоль и пышными шарами штаны из той же ткани показывали, что племянник каноника достаточно богат. Однако пошлое желтое перо, торчащее из дорогого бархатного барета, говорило об отсутствии у него хорошего вкуса.

Пересчитав деньги и убедившись, что содержимое кошелька осталось в целости, гость несколько снизил тон. Однако по отношению к Пию он остался непреклонным. Не тронуло его и то, что Пий грохнулся на колени и пытался поймать губами его руку.

— Зря стараешься, — был ответ. — Я ненавижу гугенотов. Шагу нельзя ступить, чтобы они не заглянули к тебе в карман. И все оттого, что дали людям волю. Распустились так, что скоро вообще перестанут верить в бога. Каждому гугеноту конец один — веревка.

— Сударь, — позволил себе вмешаться Базиль, — мой слуга совершил бесчестный поступок и достоин наказания. Я с вами согласен. Но к гугенотам, заверяю вас, он не имеет абсолютно никакого отношения. Клянусь честью. И если...

— Вы-то чего извиняетесь? — удивился гость. — Не потому ли, что заодно со своим мошенником?

— Сударь, — проговорил Базиль, — я понимаю ваше состояние. Подчас в запальчивости мы произносим то, о чем затем жалеем. Я снисходителен и удовлетворюсь тем, что вы принесете мне свои извинения.

— Что?! — воскликнул племянник каноника. — Меня обокрали, а я должен извиняться? Экая наглость! Гугеноты — они и есть гугеноты. Стража! Где же, черт подери, городская стража?

— Поднимись с коленей, Пий, — сказал Базиль. — Этот господин без греха и потому привык швырять камнями во все порочное человечество. Милосердию он у Христа не научился.

— Сударь, вы оскорбили меня! — вскричал гость, хватаясь за шпагу.

— Не нужно, — остановил его Базиль. — Я слишком хорошо фехтую. Вам будет трудно. Я — учитель фехтования. А жизнь прекрасна. Особенно когда семь золотых экю снова звенят в кармане и с утра плотно позавтракал. Вы сегодня завтракали? А я, признаться, еще не успел. Простите великодушно моего слугу, а я прощу вас. И разойдемся по-хорошему. Мне хочется есть так сильно, что даже кружится голова.

— Трус! — вскипел гость. — Или вы защищаетесь, или я проткну вас без предупреждения.

— Но ведь не здесь вы собираетесь протыкать меня, — улыбнулся Базиль. — Уважающие себя люди выясняют отношения на Пре-о-Клер. Это рядом. Кроме того, мы ведь не какие-нибудь мужланы, чтобы драться без секундантов. Пий живо слетает за моим другом Клодом Борне. А вы тем временем тоже подыщете себе секунданта.

— Пре-о-Клер? Где угодно! Но никаких секундантов. Я и так потерял с вами уйму времени.

— Пий, шпагу, — устало сказал Базиль. — Перчатки и барет. Мы идем подышать свежим воздухом на Пре-о-Клер. А ты ступай к господину Раймону Ариньи и делай то, что я тебе приказал. Да, кстати, возьми-ка вот все- таки мешочек с камнем и отдай его Раймону. Мало ли что может случиться. Еще чего доброго останусь вечным должником собственного друга.

Ничто так не возвышает настоящего мужчину, как поединок со смертельным риском. И непременно под окном женщины или у ступенек королевского трона. Однако ввиду того, что окон в Париже много, а королевский трон всего один, заядлые дуэлянты давно облюбовали себе для выяснения отношений местечко под названием Пре-о-Клер. Находилось оно как раз напротив Лувра, между улицей Малых Августинцев и улицей Бак.

Сражаться именно здесь, напротив королевского дворца, считалось особенно пикантным потому, что король Карл IX строго-настрого запретил в стране любые поединки.

В то самое время, когда Базиль Пьер Ксавье Флоко вместе со своим неожиданным гостем, рискуя головой, дышал знойным воздухом на Пре-о-Клер, король Карл IX занимался в Лувре неотложными государственными делами.

— В этом виновны одна вы! — с жаром доказывал он. — По вашей милости они завтра окажутся в Париже!

Разговор, разумеется, шел о гугенотах. А та, которую обвинял король, была его матерью, вдовствующей королевой Екатериной Медичи. Королева сидела в кресле у окна и от волнения зевала.

Над королевой висела клетка с говорящим зелено-красным попугаем. На коленях Екатерина держала белую болонку. Собачка дрожала и скалила на короля зубы.

— Фу, Микки, — тихо говорила Екатерина. — Как тебе не стыдно. Прекрати.

У стола с развернутой на нем картой почтительно застыл маршал де Коссе. Топографические карты только входили в обиход и еще мало помогали военным действиям. Но при желании на королевской карте можно было отыскать и реку Сену, и даже остров Ситэ посреди ее. Маршал де Коссе, красиво указывая пальцем в карту, только что доложил королю, недавно взявшему на себя командование всеми войсками, обстановку на полях сражений. И король дал волю чувствам. При таком стремительном наступлении противника еще дней десять — и гугеноты окажутся в Париже. Но милая мамочка делает вид, будто все это случилось не по ее вине. Она по-прежнему ни в чем не желает считаться со своим сыном — королем. Сто раз, к примеру, он требовал, чтобы она не входила в его комнаты через потайные ходы. Нет, она имеет ключи от всех дверей и считает возможным появляться в любой комнате Лувра в любое время.

Вот и сегодня, едва маршал де Коссе кончил доклад о ходе боевых операций, как рядом с камином неслышно отворилась дверь, искусно спрятанная в драпировке, и в кабинет, словно к себе в спальню, вплыла Екатерина Медичи. Тучная, источающая ароматы духов, она выводила Карла из себя.

— Я вас просил, мадам, — сдерживаясь, проговорил он, — не входить ко мне через потайные ходы. Я в конце концов король Франции, а не мальчишка! Вы не имеете права, когда я занимаюсь государственными делами...

Ему не хватило воздуха. Распахивая рот, Карл стал шарить перед собой руками, побледнел, рванул на груди пурпуэн и, наверное, упал бы, не подскочи к нему Филипп Альгое.

Самый близкий друг и советник короля, Филипп Альгое неотлучно находился при своем повелителе. Разорившийся дворянин, бедный рыцарь, он по счастливой случайности сделал головокружительную карьеру. Грубиян и драчун, Филипп попал на глаза королю благодаря Пре-о-Клер, где с помощью шпаги выяснял отношения с очередным оскорбителем. Карл учинил ему разнос за нарушение запрета и приблизил к своей особе.

— Пусти, Филипп! — вырывался Карл, усаженный в кресло. — На что ты, право! Пусти! Мне лучше. Где маршал?