Страница 103 из 112
Когда человек берется за дело, то он непременно прячет свою мысль от другого, и так он охраняет свое первенство, как необходимое условие своего творчества.
Вероятнее всего, это живое первенство при падении человека каменеет и превращается в собственность.
Преступная собственность образуется в краже человеком у бога времени по формуле: «Время есть деньги». Тут начало греха, имеющего последствием войны
А вот и такое еще может быть понимание нынешнего могущества России: весь мир увидал по двум мировым войнам, на каком пустом месте (частная собственность!) воздвигнут карточный дворец современной общественной нравственности.
Большевики успевали и успевают потому, что некому и нечем им возразить и никто не может указать на святость ее основ.
*
Завет, преподанный Марксом, состоял в философии действия (изменения среды) — это самое главное. Требуется от человека усвоение лучшего в прошлом с целью посева его в будущее.
Роль человека — очистка семян истории.
Решение Ленина — взять власть, го есть то, что всякому интеллигенту было ненавистно, — есть решение гения.
Он шел против всех и в этом был прост, как ребенок.
Все время теперь думаю о простоте Ленина, о полном разрушении всякой позы и иллюзии (кстати, иллюзия и поза — нерусские слова, а хорошо!).
Слова Белинского, что Россия скажет миру новое слово, — это тема моей повести[26]. Моя родная страна скажет новое слово и им укажет путь всему миру.
А разве немец не так же думал, англичанин, француз? Путь веры в миссию своей страны кончается непременно войной. Значит, слова Белинского сами по себе еще ничего не значат, и нужен к этому плюс: коммунизм.
Значит, Белинский предчувствовал слово, но не знал его, а Ленин это слово сказал для всего мира, это слово — коммуна.
Русская интеллигенция взялась, конечно же, от самого народа и только простые народные хождения к святым местам и сектантские искания заменила хождением в народ и «в люди», исканием идейным в области культуры — хождением к местам культурных достижений человечества.
Ленин всю эту творческую тревогу интеллигенции и народа воплощал в себе, в нем собрались все начала и все концы искания и зарождения, но он единственный из всех сказал: «Довольно исканий и хождений, давайте делом займемся!» И всю скопленную тревогу превратил в дело.
В голову приходит мысль о том, что Толстой своим непротивлением все подготовил к тому, чтобы кто-то пришел и одним решительным ударом (как Ленин) рассек гордиев узел русского народного непротивления.
Входя в колею жизни, слабеющие люди и народы падающие получают веру в инертность человеческой природы и убеждают себя в этом ссылками из истории и на «суету сует» Соломона.
Нужен приход молодых народов, чтобы загорелась вера в небывалое.
— Не бывает? А мы попробуем!
*
Мне кажется, что если принципы нашего времени свести в единство, то желанный свет нашего времени — это радость матери в первый момент после освобождения от мук рождения, как будто свет только сейчас и начинается. Это и есть жизнерадостность.
Я думаю, что вот такого рода жизнерадостность и есть основная черта нашего русского народа: радость рождения, и очень может быть, что эта жизнерадостность внутренняя народа стоит к его страданиям в том же отношении, как радость матери к перенесенным мукам.
А ребенок, рождаясь, тоже кричит и смолкает, только встречаясь с грудью матери.
Мы знаем, что чувствует рождающая мать, но мы ничего не можем знать, что чувствует рождаемый.
Итак, коммунисты — это акушеры, призванные к операции при тяжелых родах. Россия — это мать рождающая, а я — «рождаемое»… Что это, символ? Да! Но это не символ «символического искусства», а символ веры русского человека.
Сущность материнства — это концентрация материи в себе: все «на пользу».
На этом зиждется мораль коммунизма, вернее, мораль рождения, возникновения.
Материализм есть дело твоего отношения ко всему телу человечества, как к своему собственному.
Человек, умирая, какое-то слово сказал. И умер человек, и то слово его было услышано. И с этим словом стал жить другой человек из года в год, вспоминая его и к смыслу его прибавляя свой новый смысл.
И когда состарился этот человек, то, умирая, сказал это слово, полное смысла, и третий человек услышал это слово и стал жить по этому слову, наполняя его новым смыслом.
Вот и я пришел к этому слову и начал жить им, как будто только родился с ним. Слова этого я не назову, пока не наполню его своим смыслом.
Правда — это общая совесть людей, а вымысел — это за что я стою, это новое, небывалое.
Вы думаете о правде, как о неподвижной скале или как о корове молочной? Живая правда живет и пробивает, как все живое, себе путь, как весенний зеленый росток среди хлама.
Дон-Кихот вбил себе правду в голову, как гвоздь, а правда — как зеленый росток среди весеннего хлама: страшно смотреть, какая борьба! А пройдет время, и все станет зеленым: правда победит, и наступит век правды.
Слово правды делается всеми человеческими и нечеловеческими правдами и неправдами, а не тобой одним.
Нечего, нечего загадывать, выкладывать кирпичные домики будущего, будущее само о себе позаботится. Надо чувствовать и ловить в себе прафеномен нашей русской нравственной жизни, и я думаю, что его можно назвать: это друг, в этом все. Только друг! И тем самым определяется и недруг.
Друг наш придет не за страх о своем роду-племени, а по решению нашей совести, не за страх придет, а за совесть.
Слово не рождается, а образуется в деле из маленьких слов: подай, помоги, передай!
И так, образуясь, слово венчает в конце всякое дело, полезное для рода человеческого, и открывает нам смысл вещей, из-за чего на свете все делается.
Правда истинная — а разве есть еще какая-нибудь правда? А как же! Вот гуси на перелете летят, одни машут крыльями, а другие дают направление: «га-га».
Вот это «га-га» у гусей и есть их правда гусиная. А у человека своя правда, единственная правда, истинная: летит вперед и путь нам указывает человеческий.
Ты думаешь, правда складывается и лежит кладом, кто нашел клад — богат и перешагнул? Нет! Истинная правда не лежит, а летит.
Чувствую всем народным своим существом, что когда-то где-то в нашей стране родилось или пришло небывалое слово, и мы теперь перешли от слова к делу жизни, и поэты наши должны дать не поэзию слова, как раньше, а поэзию дела.
Правда любит селиться в деле: не всякое дело есть правда, но правда живет всегда в деле, и если даже явится правда в красоте, то такая красота всегда бывает действенной.
*
Все и каждый. Есть книги для всех, и есть книги для каждого. Для всех учебники, хрестоматии, для каждого книга — это зеркало, в которое он смотрится и сам себя узнает и познает в истине.
Книга для всех учит нас, как нам надо за правду стоять. Книга для каждого освещает наше личное движение к истине.
Правда требует стойкости: за правду надо стоять или висеть на кресте, к истине человек движется.
Правды надо держаться — истину надо искать.
Истина и Правда. Деловое искусство есть пропаганда или искусство, подчиненное правде-делу. Правда века людьми еще не вполне усвоена и потому не стала еще истиной, которая не мешает свободе искусства. Так что оставаться свободным в искусстве можно только на основе истины, контролирующей время правды, так как правда расположена во времени, а истина от него не зависит. И еще «так что»: правда есть истина, ограниченная временем.