Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 85 из 90

После освобождения Локкарт вернулся в Лондон, а Мура оказывается в Эстонии, где молниеносно выходит замуж за некого барона Николая Будберга, проходимца и бездельника, с которым она фактически не живет, ибо ей необходим только титул. Титул баронессы, с которым она не расстанется до конца беспутных дней своих. Сам же барон, большой гуляка за счет денег друзей своей вновь приобретенной жены, отправляется после свадьбы в одиночное путешествие в Латинскую Америку и исчезает из поля зрения где-то в Аргентине. Исчезает навсегда. А у новоиспеченной баронессы действительно появляются новые друзья, и еще какие друзья! По рекомендации писателя Корнея Чуковского Мура начинает работать секретарем издательства «Всемирной литературы», во главе которого стоит Алексей Максимович Горький. А вскоре любвеобильная баронесса уже плотно приклеивается к «буревестнику революции», взвалив на себя не только секретарские функции, но и удовлетворение плотских вожделений Алексея Максимовича. Их комнаты-спальни постепенно размещаются рядом во всех дальнейших итальянских скитаниях — сказках «пролетарского писателя» вплоть до его возвращения в Россию в 1931 году. Мура была прозорливой женщиной. Она не только дружила с ВЧК — ГПУ, снабжая чекистов информацией о жизни и настроениях своего «пролетарского» сожителя, но и готовила почву для своего дальнейшего безбедного существования. Горький болел, потенция его слабла, «железной женщине» нужен был другой «железный» мужчина. Таковым оказался писатель-фантаст Герберт Уэллс, с которым литературная секретарша начинала сожительствовать с 1935 года, то есть за год до смерти «буревестника». Фантаст прожил с баронессой Мурой около тринадцати лет и даже вроде бы неоднократно предлагал оформить их сексуальные отношения законным браком. Но мадам не захотела. Видимо, решила умереть баронессой, что и благополучно сделала 2 ноября 1974 года в доме одного из предместий Флоренции, где проживал ее сын. Он перевез ее тело в Лондон, где Муру отпели в православной церкви и похоронили 11 ноября того же года…

Я никак не могу избавиться от одного навязчивого образа. «Железная женщина» Мура представляется мне чем-то вроде ржавого шампура, на котором представители кавказской национальности жарят на наших базарах свои шашлыки из весьма сомнительного мяса. Так вот, на этот муровский «шампур» писательница Берберова нанизала четыре крупных «куска»: Локкарта, Петерса, Горького и Уэллса, обрамив их всякими дурно пахнущими специями из забытых скандальных сенсаций. И начала крутить этот «шампур» над углями истории, распространяя отнюдь не ароматный запах. А историю надо беречь, особенно нашу российскую историю. Впрочем, заканчивая свой «роман-информацию», писательница поместила такие вот строки: «…В конце некролога «Таймс» мы находим ее (Муры. — Л.К.) рассказ, до того неизвестный, о том, что она происходила по прямой линии от императрицы Елизаветы Петровны, от ее морганатического брака с Алексеем Разумовским. В 1742 году у дочери Петра I родился сын, который положил начало роду Закревских. Эту ее последнюю шутку оценил бы Уленшпигель, который с веревкой на шее так и не успел закончить своей. Она пятьдесят лет ждала, чтобы высказать ее, и уверяла своего собеседника, что, если приглядеться, в ее лице есть несомненное сходство с Петром Великим». Несмотря на некоторый налет иронии, госпоже Берберовой очень хочется, чтобы прозвучали эти строки. Иногда антиреклама звучит гораздо мощнее, чем реклама. А ей очень хочется ввести в скрижали истории Закревскую— Бенкендорф — Будберг — Локкарт — Петерс — Горькую— Уэллс и т. д. и т. п. в образе российской Мата Хари. Но ведь нет ее! И нет личности достойной нашей истории. Вам это понятно? Тогда перейдем к следующему историку и второй составной части, то есть к моим «первооткрываниям» и некоторым рассекреченным материалам из архива внешней разведки.

В марте 1963 года, когда я уже начал свою разведывательную деятельность в Италии под прикрытием собственного корреспондента «Известий», в Рим пожаловал мой, так сказать, гражданский шеф, главный редактор этой газеты Алексей Иванович Аджубей. Прибыл он вроде бы по приглашению общества дружбы «Италия — СССР», а на самом деле с тайной миссией, порученной ему самолично Никитой Хрущевым, — встретиться с Папой Римским Иоанном XXIII на предмет возможного заключения межгосударственного соглашения и дипломатических отношений между Советским Союзом и Государством Ватикан. «Тайная вечеря» с Папой, к которой в числе немногих был подключен и ваш покорный слуга, прошла, как вы уже знаете, успешно. И если бы не скоропостижная смерть Иоанна XXIII, а также скоропалительный уход Никиты Хрущева с политической арены, имели бы мы уже тогда равноправные и взаимовыгодные межгосударственные отношения с самым маленьким, но самым влиятельным на планете государством. Вдохновленный успехом и отписавший, при моем участии, несколько обстоятельных шифрограмм на имя своего тестя в Москву, Алексей Иванович вместе со своей супругой Радой с удовольствием начал путешествовать по Италии, что называется, на самом высочайшем уровне. Оказались мы и на острове Капри и конечно же посетили виллу, на которой проживал и трудился в оные времена Алексей Максимович Горький. Интервью давала престарелая итальянка со следами былой красоты на лице. Первое, о чем поведала нам синьорина (то бишь незамужняя «девушка»), повергло нас всех в большое веселье. Она сказала буквально следующее: «Вы знаете, я ведь обслуживала Массимо, когда он приезжал сюда лечиться от чахотки. О, это был настоящий мужчина! Не в пример нашим синьорам, которые умеют работать только своими болтливыми языками. А Массимо был немногословен, но крайне неутомим в постели. Кстати, слыхала от разных гостей, приезжавших сюда, что вашего великого писателя загубила какая-то блудница со странным именем, которая пасла его в Сорренто». Аджубей смеялся больше всех. Я решился спросить у него:

— А кто же она, эта блудница?

— Ты что, не знаешь? Разве тебе неизвестно о трагическом романе Горького со своей секретаршей, которая была к тому же баронессой? Сам «буревестник» и его друзья называли эту даму Мурой. А фамилий было у нее очень много. Как там ее?

— Закревская, Бенкендорф, Будберг, Уэллс… — Это подсказал кто-то из аджубеевской команды.





— Вот видишь, собственный корреспондент «Известий» в Италии синьор Леня! Надо знать биографии великих пролетарских писателей, тем более что товарищ Горький оставил свой след на Апеннинах. Ты хоть его итальянские сказки-то читал?

— В школе проходили…

А через некоторое время у меня была встреча с одним из моих агентов. Виделись мы с ним не часто. Агент уже достиг преклонного возраста и поставлял, прямо скажем, не очень секретную информацию. Зато был вхож в литературные круги не только Италии, но и многих других стран, состоял членом известного пен-клуба и всегда находился в курсе наиболее важных событий европейской культурной жизни и самых свежих сплетен. Я спросил у своего подопечного, что он знает об итальянских периодах жизни Горького и о его секретарше Марии Игнатьевне Будберг. «О, это была блестящая путана! Сверхпрофессионалка, — сказал агент. — Она вертела вашим «буревестником» как хотела и заставила вернуться в Россию, где он стал «другом» Сталина. Кстати, именно благодаря Будберг у Сталина оказался в руках итальянский архив писателя, где не все бумаги и документы нравились вашему вождю…» Собеседник внимательно поглядел на меня и тихо добавил: «Я не совсем уверен, Леонид, что это так, но у меня есть некоторые свидетельства о том, что бывшая секретарша Горького, приехавшая в Россию и побывавшая у постели своего тяжело больного любовника, ускорила его кончину, действуя по заданию чекистов. Ведь именно после этого подручный Сталина со странной фамилией Ягода расстрелял многих «врагов народа» и даже личного секретаря Горького, которые якобы убили великого пролетарского писателя. Впрочем, эта версия нуждается в тщательной проверке».

Мой агент всегда оставлял некий резерв сомнений в любых информациях. Я на всякий случай рассказал об этом сообщении резиденту. Он тускло посмотрел на меня. «Тебе делать, что ли, нечего. Какого рожна ты тратишь время на сбор всякой белиберды. На носу очередной правительственный кризис, а у нас информации куку с маку. Работать надо, работать!» Я тут же забыл и о Горьком, и о его секретарше. Действительно, текущей работы было невпроворот. Напомнила мне о Муре где-то в начале ноября 1974 года короткая заметка в одной из итальянских газет. В ней говорилось, что в предместье Флоренции в доме своего сына скончалась баронесса Мария Будберг. Как рассказали автору соседи покойной, баронесса представляла собой весьма странное зрелище. Это была старая грузная женщина, страдавшая артритом и передвигавшаяся с помощью толстой трости. Говорила по-итальянски с сильным английским акцентом и во время разговоров часто прикладывалась к «флакону» со спиртным, который всегда носила с собой. За два месяца до смерти у нее сгорели рукописи и личный архив, которые она хранила почему-то в автомобильном трейлере, стоявшем около дома. Там же она и работала над своими, как рассказывала соседям, последними мемуарами. Баронесса спокойно наблюдала за тушением пожара, а когда все благополучно закончилось, она вынула из сумки «флакон», отхлебнула из него и спокойно заковыляла домой. Жить ей оставалось около двух месяцев…