Страница 80 из 90
И вот в этом море огней, запахов и звуков движется разноязыкая толпа самым невероятным образом одетых людей: от смокингов и вечерних платьев до заплатанных джинсов и экзотических лохмотьев, открывающих любопытным взорам все то, что нормальная одежда должна скрывать. С чем сравнить Скадарлию? Ей-богу, не знаю. С нашим Арбатом ее роднит разве что категорический запрет на проезд всех видов транспорта. Может, парижский Монмартр? Пожалуй, нет. Скадарлия менее богемна и, по-моему, более демократична. Здесь вы столкнетесь с представителями всех социальных слоев: от подпольных миллионеров из частного сектора, снимающих рестораны для дам полусвета, до бедных студентов, питающихся в основном запахами мангалов, чья стипендия, несмотря на забастовки, так и осталась за той чертой, которую здесь, уже не стесняясь, называют нищетой.
И конечно же встретите вы тут обвешанных фототехникой иностранных туристов, художников, артистов, длинноволосых поэтов и людей без определенных занятий. Завсегдатаем Скадарлии был когда-то замечательный сербский писатель и драматург Бранислав Иушич. Многие искрометные диалоги его комедий, как говорят, родились здесь, за столиками многочисленных кафе. На стенах домов там и сям пестрят оставленные им и его коллегами четверостишия. Правда, все они, как правило, посвящены восхвалению Бахуса, и я, по понятным причинам, не буду утомлять вас переводом этих стихов. К слову сказать, пьяных здесь, на Скадарлии, вы не встретите, хотя со всех сторон смотрят на вас батареи разнокалиберных бутылок. Наверное, когда их много, отпадает всякое желание неумеренной дегустации.
Да и приходят сюда в основном не есть, не пить и не покупать — сие остается привилегией немногочисленной элиты, для которой не страшны сумасшедшие цены заповедной улицы, — а поговорить и послушать. Ни радио, ни телевидение, ни одна из югославских газет не обладают такой массой сенсационной информации, которую можно почерпнуть на Скадарлии. Здесь стихийно родился некий народный клуб, где можно отвести душу. Именно народный клуб — вот что отличает эту улицу от парижского Монмартра.
На эстраде певец, вернее, куплетист. Под нехитрую мелодию, исполняемую небольшим оркестром народных инструментов, не без ехидства поет он: «Молодящаяся старуха так же противна, как и нестареющая инфляция. Одна опустошает душу, другая — карман». Публика смеется. А в общем-то не до смеха. Прошедшая конференция Союза коммунистов Югославии объявила инфляцию «врагом номер один». Приняла безоговорочное решение поставить жесткий заслон на пути роста цен. А они продолжают безостановочно увеличиваться. Только что (в который уже раз!) подпрыгнули тарифы на различные услуги, электроэнергию, газ, телефон, на продукты питания. «Если у вас не хватает денег на мясо, кушайте больше хлеба, пока он в прежней цене, — продолжает между тем певец. — Хлеб полезнее мяса, в нем нет холестерина». Словно в воду смотрел куплетист. Через несколько дней почти на сорок процентов подорожали все сорта хлебобулочных изделий. Когда государство поднимает руку на хлеб — это уже совсем плохо. Хлеб даже в самые тяжелые времена все же стараются не трогать. Без него никто обойтись не может. И не только по причине отсутствия в нем холестерина.
А еще на одном углу пристроился гитарист. И тоже куплеты. На сей раз о политических свободах. «Демократия — это когда дают трибуну, — напевает он, перебирая струны гитары, — суют в руки микрофон и одновременно отключают электричество». Выступление, так сказать, по следам имевших место событий. Здесь не забыли, как в городе Нови-Сад большая делегация сербов и черногорцев, прибывшая из социалистического автономного края Косово протестовать против проявлений крайнего национализма и тяжелейшего экономического положения, получила трибуну и микрофон. Но митинг был сорван. С ведома властей силы правопорядка вырубили городскую электросеть.
Утверждают, что Скадарлия — древняя душа югославской столицы. Наверное, это так. Только приходить сюда надо вечером, когда на небе зажигаются звезды. Даже если оно покрыто облаками. Небо, конечно.
А тогда небо было чистым над всей Югославией. Даже старожилы не могли припомнить такого жгучего лета. Дождевые облака гуляли где угодно, но только не над растрескавшейся от жары балканской землей. Сгорела большая часть урожая кукурузы, которую здесь зовут «кормилицей номер один», погибло много овощей и фруктов. Как никогда, бедными выглядели в эти месяцы рынки с совершенно баснословными ценами на обычно дешевые в летний сезон дары матери-природы. К неполадкам в небесной канцелярии приплюсовались неблагополучные дела земные. Инфляция стала практически неуправляемой.
Один из ведущих телепрограммы «Дневник», подводя итоги новостям из внутренней жизни страны, горько пошутил: «Вы ждали понижения температуры, а дождались повышения цен». И действительно, вновь дорожают хлеб и бензин, железнодорожные билеты и лекарства, продовольственные и промышленные товары, электроэнергия и тарифы на всевозможные услуги, включая телефон. Инфляция громит в принципе всех, за исключением спекулянтов и всякого рода мошенников от подпольного бизнеса, которых здесь тоже немало, но особо страдают от нее беднейшие слои: пенсионеры и студенты, неквалифицированные рабочие и низкооплачиваемые служащие. В одном из телевизионных интервью показали недавно очередь за дешевым низкосортным хлебом. Старая пенсионерка поделилась опытом изготовления «вторичной» муки из засохших заплесневевших батонов, работница белградской фабрики, имеющая двоих детей, заявила, что жизнь в городе стала «невозможной для тех, у кого нет родственников в селе…». Считается (и, наверное, не без основания), что югославская деревня живет лучше города, хотя и здесь идет двоякий, так сказать, процесс. Одни деревни и села нищают и пустеют, в других — крепчают индивидуальные хозяйства предприимчивых крестьян. Как грибы после дождя растут каменные дома некоторых оборотистых горожан, вкладывающих хронически обесценивающиеся, а посему ненадежные динары в самое беспроигрышное дело — землю.
В те югославские времена появился у меня приятель Владо Лазаревич, инвалид, человек, безумно любивший Советский Союз. И меня он любил как представителя великой державы. И помогал мне в журналистских делах, особенно в плане заведения новых полезных связей. Однажды предложил посетить «одно историческое место». Поехали на моей машине.
Небольшое село Бигова в двух десятках километров от фешенебельного курорта Будвы конечно же привлекало внимание своей необычной историей и обыденными трудностями противоречивой жизни. Было еще одно обстоятельство. Практически все взрослое население Биговы носит одну и ту же фамилию — Лазаревич. Поэтому и село в народе имеет еще одно название — Лазаревичи. Исторические хроники утверждают, что первые Лазаревичи появились здесь в конце XIV века, покинув Сербию, находившуюся в те времена под янычарским игом. А сам род Лазаревичей пошел якобы аж от сербского царя Лазара и царицы Милицы. Так или иначе, но фамилия не исчезла под пылью веков, мужчины оставляли сыновей — продолжателей рода, хотя на царский престол уже никто из них больше не садился. Впрочем, нет. В Бигову 20 июля 1712 года зашел русский военный корабль, на котором находился посланник Петра I полковник Михайло Милорадович. Он привез с собой личную грамоту от российского императора сербскому князю Нику Лазаревичу, в которой отмечал заслуги княжеского рода на службе у Петра Великого, даровал князьям всякие торговые привилегии и обещана была защита от иноземцев. Грамота это хранится ныне у адвоката на пенсии Владана Филипова Лазаревича, живущего в городе Которе. Встретились мы с адвокатом в Бигове и даже приехали к нему в Котор, но свидание не состоялось, ибо Лазаревич тяжко захворал и попал в больницу. А историческая грамота существует, это факт, и могла бы она, попади в любой музей, прославить и село Бигова, и его обитателей, живущих в том поистине райском уголке.
Раньше всех просыпаются здесь петухи. Луна еще не ушла с дымчато-серого, не обретшего лазурной окраски неба, а они, разбуженные вечными часами природы, начинают горланить до удивительности пронзительно, перекликаясь между собой. И словно гигантский микрофон, усиливает их разноголосое пение эхо, которое создали округлые холмы, взявшие в свои зеленые клещи синий залив. Вода здесь чистейшая, как слеза младенца. И когда, тарахтя моторами, уходят от пирса рыболовецкие баркасы, оставляя за собой радужные бензиновые пятна, на языке начинают вертеться нехорошие слова в адрес технического прогресса. Словно угадав мои мысли, Йован Лазаревич, директор местной рыболовецкой артели, задумчиво говорит: «Да, раньше под парусами было лучше. Не поганили море». Я напросился к директору на разговор при помощи моего друга Владо, и он назначил мне свидание на пирсе еще до восхода солнца, когда начинается трудовой день его артельщиков. Ловят здесь мелкую сардину, которая высоко ценится на мировом рынке. Да вот только обеднела ею Адриатика.