Страница 45 из 90
Утром нас принял профессор Витторио Валетта, генеральный директор мощнейшего автомобильного концерна.
Шестидесятые годы в Италии были ознаменованы поисками новых путей во внутренней политике. Ими занялись прежде всего те круги итальянской буржуазии, которые были связаны с наиболее развивающимися отраслями промышленности, приносившими огромные сверхприбыли, что позволяло подкупить определенную часть трудящихся и профсоюзы. Неудивительно поэтому, что политическими новаторами от класса буржуазии выступили круги, группировавшиеся вокруг концерна «Фиат», с одной стороны, и государственного нефтехимического объединения ЭНИ — с другой. Могу с уверенностью утверждать, что такие лица, как Витторио Валетта и президент ЭНИ Энрико Маттеи стали отцами новой политики итальянской буржуазии. А конкретную форму ей придали люди типа Фанфани, Моро, Румора, Андреотти, Коломбо, принадлежавшие к старому поколению политических деятелей страны, вовремя изменивших политическую ориентацию в свете новых требований народившегося монополистического капитала. Эта новая политика, получившая с 1962 года название «левого центра», означала собой союз христианских демократов с социалистами, социал-демократами и республиканцами и действительно была сдвигом влево.
Профессор Валетта узнал меня сразу:
— А, рад вас видеть. Что, переквалифицировались из журналиста в коммерсанта?
Я не стал развивать тему о смене моей профессии и поспешил представить Мариэтту Сергеевну, подробно перечислив все ее титулы и звания, добавив, что она в данный момент является «самой известной советской писательницей». Профессор церемонно поцеловал ей руку и предложил для начала объехать на открытой машине самые важные центры «Фиата». В результате трехчасового путешествия вместе со специально выделенным гидом Мариэтта Сергеевна узнала, что «Фиат» родился позже, чем она, — в 1899 году. Что ежегодно его заводы, на которых трудятся более 140 тысяч человек, выпускают полтора миллиона автомобилей в год, а это составляет 80 процентов всего автомобильного производства Италии. Кроме того, Мариэтте Сергеевне стало известно, что «Фиат» производит дешевые «народные» автомашины, которые доступны по цене простому человеку, что фиатовские рабочие получают одну из самых высоких заработных плат в стране, что дети этих рабочих имеют бесплатные ясли и детские садики, а также бесплатные семилетние школы, что наиболее талантливые ребята направляются на учебу в университеты и технические учебные заведения, в том числе и за рубеж, а затем, окончив их, возвращаются на заводы концерна, занимая должности инженеров, бухгалтеров, специалистов по рекламе и так далее.
— Да это же полный социализм! — воскликнула вконец ошарашенная писательница, но затем, подумав, добавила убежденно, обращаясь ко мне: — И все-таки ваш Валетта типичный эксплуататор!
А затем был шикарный обед с «эксплуататором», во время которого Мариэтта Сергеевна и генеральный директор «Фиата» обнаружили, что оба прекрасно говорят по-немецки. Я-то знал почему. Во время войны Валетта работал на немцев, выпуская для них и автомобили, и дорогую технику. Короче говоря, мои услуги переводчика сразу же оказались ненужными. После обеда мы перешли в кабинет Валетты, где старики продолжали оживленно болтать по-немецки, а я, удобно пристроившись в старинном кресле, даже задремал. И вдруг мой блаженный покой нарушился басовитыми, почти мужскими рыданиями Мариэтты Сергеевны. Я открыл глаза. Писательница обнимала вышедшего из-за стола профессора Валетту, у которого из глаз тоже текли слезы.
— Что с вами, Мариэтта Сергеевна?
— Не суйте свой нос куда не надо, Леонид! Потом все расскажу. Это замечательный человек, замечательный! Как вы, журналист, могли пройти мимо такого исторического персонажа?!
— Я всегда с большим уважением относился к профессору Витторио Валетте и его роли в становлении итальянского автомобилестроения.
— Помолчите уж лучше.
Я замолчал. Валетта вернулся за письменный стол, вынул из красивой рамки свою фотографию, сделал на ней теплую (я потом прочитал) надпись и отдал растроганной бабке. А потом нам вручили сувениры. Писательница получила большую картонную коробку, а я — маленькую коробочку, в которой находился изящный швейцарский будильник. Когда мы уезжали, Мариэтта Сергеевна поведала мне удивительную историю, которую я впервые рассказываю читателям.
Конец апреля 1945 года. Уже расстрелян Муссолини и вместе со своей любовницей Клареттой Петаччи повешен вверх ногами на железной балке одной из бензоколонок на площади Лорето в Милане. Освобожден партизанами и Турин, где арестованы некоторые инженеры «Фиата», в том числе и главный инженер Витторио Валетта. Итальянские товарищи быстренько приговаривают их к расстрелу. Но приговор должен утвердить кто-либо из руководства Сопротивления. Список, к счастью, попал в руки заместителя командующего корпусом добровольцев Сопротивления Луиджи Лонго. «Вы что, совсем рехнулись? — грозно спросил товарищ Лонго у партизан. — А кто будет автомобили производить в послевоенной Италии? Разве можно уничтожать цвет инженерной мысли? Освободить немедленно инженера Валетту и иже с ним».
— Ты понимаешь, Леонид (бабка заметно помягчела ко мне и стала называть на «ты»), коммунист спас жизнь капиталисту, да еще пособнику гитлеровцев! Разве это не удивительнейший парадокс нашей жизни? И с тех пор они дружат между собой: генеральный директор «Фиата» и Генеральный секретарь Итальянской компартии. И ты знаешь, но это страшный секрет: когда коммунистам бывает туго, Валетта помогает им деньгами. Вот молодец! Я просто влюбилась в этого человека. Ну и очерк я отгрохаю о нем и его концерне.
И отгрохала. Ее статью, не посоветовавшись со мной, опубликовали «Известия», опубликовали в тот день, когда по призыву Всеобщей итальянской конфедерации труда и коммунистов по всей стране была объявлена всеобщая забастовка. Подключились к ней и фиатовцы. Вот тут-то к ним на митинг, как мне рассказывали позже, вышел профессор Витторио Валетта с газетой «Известия» в руках. Он с выражением прочитал перевод статьи Мариэтты Шагинян о том, каким великолепным является концерн «Фиат», какие изумительные на нем трудятся рабочие и инженеры и какие замечательные автомобили они выпускают.
— У нас, вероятно, предстоят серьезные переговоры с советскими товарищами по поводу строительства в СССР автомобильного гиганта, — заявил в заключение генеральный директор, — а вы мне подкладываете такую свинью этой, совершенно вам не нужной стачкой.
Сказал и ушел с митинга. И заработали конвейерные линии «Фиата», и не получилось в Италии всеобщей забастовки. Об этом написали все итальянские газеты.
А орган Итальянской компартии газета «Унита» поместила передовую статью за подписью члена ЦК Компартии Джанкарло Пайетты, в которой выражалось удивление по поводу того, как могут «Известия» — правительственная газета — держать в Италии в качестве собственного корреспондента такого идиота, как Леонид Колосов, который не только ничего не смыслит в классовой борьбе, но и подыгрывает итальянскому монополистическому капиталу. Затюканный партийными делами член ЦК не удосужился выяснить имени автора известной статьи. Но наше посольство в Риме сработало молниеносно. Во всяком случае, утром в телефонной трубке зазвучал необычно сухой голос главного редактора, моего любимого Льва Николаевича.
— Леонид Сергеевич, я прекрасно понимаю, что произошла досадная ошибка. Вам нужно немедленно найти товарища Джанкарло Пайетту и попросить его официально заявить, что он перепутал автора статьи. Иначе я не смогу спасти вас.
Я был знаком с Джанкарло, очень хорошо знаком. В ЦК на улице Боттеге Оскура, куда я сразу же дозвонился, мне сказали, что компаньо Пайетта отбыл на аэродром Фьюмичино, откуда должен улететь в Париж, рейсом таким-то в полдень. Времени оставалось в обрез. В этот день я, вероятно, установил мировой рекорд по скорости на своем «ситроене». Мне дико повезло. В зале ожидания я сразу же нашел Пайетту. Увидев меня, он отвернулся.