Мираж

Дик, как у них было принято уже давно, выпятил грудь и взял под воображаемый козырек.

— ЛИЗ, ВЕЛИКИЙ ЗНАТОК русского языка, просвети полного невежду. — Паясничая, Чип исполнил низкий поклон и ударился лбом о «торпедо» ее красного «вольво».

— Не сломай машину, твердолобый. В чем дело?

Чип потер ушибленный лоб и уже без ужимок продолжил:

— Есть какая-то русская пословица, где упоминается Киев. Как она звучит и что означает?

— Запомнишь? «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Что значит две разные вещи, которые не имеют никакого отношения друг к другу, но которые твой собеседник упорно пытается склеить вместе. Улавливаешь? «В Сан-Франциско Тихий океан, а в Вашингтоне директор Уик».

— Ты меня расстроила. Я хотел использовать пословицу в ином контексте.

— Только не плачь, мы уже подъехали к пресс-центру, а там появляться с заплаканным лицом неуместно. Милиция нас не поймет…

— Ну ты, как старожил, меня проведешь.

Лиз за два метра до входа заготовила свою обворожительную улыбку, и, когда Вирджил, пропуская ее вперед, с подчеркнутой галантностью распахнул стеклянную дверь, она кокетливо покрутила своим аккредитационным удостоверением перед лицом молоденького милиционера. Тот подождал, пока вращение прекратится, и, как показалось Чипу, тоже доброжелательно улыбнулся.

— Это мой гость из Америки, — еще раз скокетничала Лиз, но страж порядка уже потерял к ним всяческий интерес.

Сняв плащи в холле, они прошли мимо доски объявлений. Чип скользнул по анонсу брифинга, который состоялся днем, объявлению о предстоящей поездке за город на уикенд и о фильме, который уже начался.

— Надо было приехать пораньше, — сказал он своей спутнице. — Все это весьма любопытно…

Поднявшись по небольшой мраморной лестнице, он уверенно зашагал к лифту.

— О нет! — остановила его Лиз.

Вирджил осмотрелся вокруг. Еще одна мраморная лестница вела куда-то вверх. Слева в просторной нише скучала сотрудница «Интуриста», как понял он из афишки. У входа в другой зал стояли закрытые крышками телетайпы.

— Там конференц-зал. — Лиз показала пальцем себе за плечо. — Пресс-конференции, брифинги, просмотры фильмов.

Чип еще раз оглядел холл, прошел к столикам, где лежали брошюры на иностранных языках, взял одну, другую, полистал и положил на место.

По светлому мрамору они прошагали пару лестничных пролетов наверх и очутились в длинном полутемном коридоре, в конце которого сиял рекламой и бутылками напитков бар. Элегантные парни, один постарше, другой помоложе, чистые, ухоженные, молодая женщина с мягкой улыбкой и теплым взглядом, казалось, давно уже их ожидали. Гости еще не успели выбрать один из многих пустующих столиков, как рядом оказался бармен постарше. Слегка склонив голову набок, он ждал, что ему скажут.

Объяснения с ним Лиз взяла на себя, и вскоре апельсиновый сок, кофе, бутерброды и орешки — для Чипа, запотевший бокал водки с лимонным соком — для Лиз уже стояли на низком столике. Бармен исчез.

— Хорошая школа, — отметил Чип, разглядывая бар.

Что-то показывали по цветному телевизору, но звука не было слышно: в полумраке бара среди горящих и оплывших невообразимыми стеариновыми сталактитами свечей торжествовал «легкий рок».

— Здесь уютно. Можно поговорить. Никто не станет к тебе приставать с комплиментами, как это у них принято в Доме журналистов. Мы туда почти не ходим.

— Официальная установка?

— Считай, что так.

— Выходит, вы сами избегаете общения, а затем жалуетесь на недостаток информации?

— А что нам остается делать? Если уж говорить честно, между нами, здесь не все так, как мы пишем. Скажем, отдел печати… Действует в строгом соответствии с Хельсинским заключительным актом. Они искренне пытаются нам помочь и в представлении информации, и в облегчении нашей работы, в решении даже бытовых проблем. По-человечески идут навстречу, но ты ведь знаешь, что наш госдеп и посольство иного мнения. Да бог с ними! Это их проблемы. Скажи-ка лучше, что будет дальше? Какова погода на завтра?

— А что с тобой может быть? Времена меняются. Уже изменились. Раньше твой вынужденный отъезд из Москвы стоил бы тебе новых хлопот. А теперь ты можешь смело утверждать, будто это не ты совершила наезд, а это тебе учинили провокацию, послав под колеса твоей машины тех несчастных. Сейчас, — Чип сделал особый акцент на этом слове, — сейчас тебе поверят и будут жалеть. Потому что хотят верить всему, что говорится «про этих русских».

— А наши дела? — уточнила Лиз.

— Тебя ведь за руку не поймали, — успокоил Чип. — Раньше они с вами не церемонились. Вспомни старых «боевых слонов», которые провалились здесь на шпионаже.

— Ну да! — возразила Лиз. — Они теперь просто «вычисляют», кто есть кто, и человек собирает чемоданы.

— Ваше счастье! Все тихо, спокойно. А мы в УМС можем «отмывать» вас и обвинять русских в провокациях. Вам же лучше.

— Наверное, — согласилась Лиз, но тут же возразила: — А Пайпер и Уитни, которых повели здесь на суд за клевету? Это же крах всей карьеры. Кто возьмет к себе на работу профессионала с клеймом клеветника?

— Эти двое сами вляпались в эту историю. Это их проблемы.

— Как будто не ваши!

— Наши проблемы, дорогая, в прошлом. Когда вы на всех углах трезвонили о нашей «редакции»…

— Ты имеешь в виду «общую редакцию»? — перебила Лиз.

— Ее. Последние президентские директивы по ней и закон об ответственности за «утечку» информации в прессу немного вас обуздали. Теперь вы сами будете бегать к нам за материалами, девочка. И с удовольствием и благодарностью печатаете все, что нам заблагорассудится. Мы теперь прочно уселись в одну лодку. Нам вместе плыть.

— Считай, что я уже приплыла. Ты ведь знаешь, с каким трудом я прорывалась в Москву на место шефа бюро. Я, баба! Правда, не без вашей помощи, как и многие другие здесь, которые корчат из себя гениев, а тоже становятся на четвереньки и лают, стоит вам щелкнуть пальцами.

— Много колкостей, Лиз. Тебе не идет.

— Как я там вписываюсь в ваши планы, Вирджил?

— Все так же, моя дорогая Лиз. Все так же. Но оставим, пришли соседи. — Чип кивнул на трех молодых парней, что сели за соседний столик с коктейлями.

— Ты прав, это мои «старшие братья» сверху, — показала она глазами в потолок. — Скроемся от них в ресторан.

Был еще сок. Было шампанское. Были, уже в ресторане, пельмени в чесночном соусе. Были разговоры. Просто так. О том о сем. Чип провожал Лиз в Штаты. Ее дело удалось замять.

Незадолго до закрытия ресторане они покинули пресс-центр.

— Хорошо здесь, — сказал Чип. — Тихо, уютно, сытно…

Уже в машине его осенило: надо будет включить в отчет иск против Пайпера и Уитни за клевету, о чем говорила Лиз. Не значит ли, что русские намерены активно использовать свои законы? А что, если они применят к кому-нибудь из наших людей свой параграф о пропаганде войны? Чип поежился. Он знал, что по советским законам она жестоко карается. Знал он и то, что по ряду тайных операций ЦРУ, которые он должен проталкивать под прикрытием УМС, не один и не два журналиста, значащиеся в бухгалтерии «редакции», призваны заниматься только тем, чтобы в воздухе все гуще пахло «советской угрозой». Эти люди проходили у них как «ночная стража». Немного по-библейски, как считал Чип, но тем лучше. Для простофиль, которых надо пугать.

«Додумаем завтра», — сказал себе Чип, узнав огни Калининского проспекта и огромный светящийся глобус.

— Нет-нет, Лиз. Давай в «Россию», — сказал он решительно. Мне надо еще поработать. А в аэропорт я тебя провожу. О’кей.

ПРИВАТНАЯ ВСТРЕЧА друзей, как назвал ее Дик, началась где-то в четвертом часу пополудни. На квартире одного из американских корреспондентов, на днях уезжавшего в отпуск в Штаты.

Накануне вместе с Маккормиком Чип тщательно отобрал кандидатуры приглашенных. Решили, что на встрече будут не только «свои люди». И не только «маститые», которые и сами знают, что и как им писать. Договорились, что будет лучше «для маскировки», если придут даже те, кто, не скрывая, симпатизирует Советам.