Мираж

Неожиданно он почувствовал на себе другой взгляд. Чип на мгновение приоткрыл глаза и увидел стюардессу. Она стояла у входа в салон и пристально его изучала.

«Не просто так», — решил Чип, потому что стюардесса, застигнутая врасплох, не улыбнулась, не стала, как поступил бы, скажем, он на ее месте, заботливо изучать и других пассажиров, а резко повернулась и ушла.

Открытое наружное наблюдение для оказания психологического давления на объект. Чип знал, как это делается. Теперь события всего дня выстроились в одну цепочку. «Хвост» от аэропорта Сан-Франциско до гостиницы. Чип не хотел в это верить, но теперь не верить было просто глупо. А драка? Не вписывается. Похоронное бюро? Если да, то неплохо. Стюардесса?

Папка с чистыми листами бумаги, которую он все еще держал на коленях, выскользнула на пол. Он подобрал ее и увидел на первом листе имя: «Джудит».

…ОН ЗАКАНЧИВАЛ УНИВЕРСИТЕТ, а Джудит только перешла на второй курс, когда погибли их родители. Смерть отца и матери была нелепой.

Они поехали на рыбалку на выходные и разбились на машине, возвращаясь в город в воскресенье. Где-то на обратном пути машина ткнулась на проселке в камень. Легкий удар. Камень попал точно в штуцер тормозного шланга левого переднего колеса и сплющил его. Отец выехал на шоссе, разгонялся и притормаживал, лавируя в потоке двигавшихся к городу автомобилей. Тормозная жидкость уже не поступала из шланга обратно. Зато при каждом нажатии педали тормоза в шланг попадало несколько капель. Стала шуршать о тормозной диск колодка, но динамики стереомагнитофона в машине заглушали все иные звуки. Они переезжали через мост, когда колесо заклинило и машину выбросило вниз, через ограждение…

У Джудит остался в жизни любимый брат, у Вирджила — любимая сестра. Они знали, что такое встречается редко. Смерть родителей заставили брата и сестру держаться вместе. Но после окончания школы сестры и братья разбегаются по жизни. Бегут, не задумываясь, и потом лишь изредка поздравляют друг друга по почте.

Джудит принадлежала к числу тех людей, которые не станут при людях пробовать на зуб серебряный доллар, чтобы проверить, фальшивый он или нет. Девяносто девять процентов всех остальных «всеамериканских ценностей» она воспринимала недоверчиво и скептически. Джудит искала ответы.

Война во Вьетнаме — почему?

Почему во Вьетнаме гибнут ее сверстники, а ее друзья по университету идут на демонстрации протеста и сжигают призывные повестки?

В богатой стране не хватает денег на всех — почему?

Почему есть голодные дети и ограничивающие себя в еде пожилые миллионеры?

Вопросы, которые она пыталась задавать Вирджилу, были самые примитивные. Брат всегда уходил от этих бесед, и дело кончалось тем, что они шли в гости к кому-либо из друзей или поужинать в недорогой ресторан.

Но беда была в том, что, не получая ответов от брата, Джудит пыталась «докопаться до истины» сама. К концу первого курса Джек Питерсон, которому она долго хотела объясниться в любви, но так и не решилась, посоветовал ей:

— Ты «покраснела». Не нужно, Джудит, на тебя уже косятся. Лучше расспрашивай всех своих приятелей об успехах бейсбольной университетской команды.

Она все поняла.

Джудит слово в слово пересказала брату советы Питерсона. Тогда и состоялся их первый и последний в жизни серьезный разговор.

— Чего ты хочешь? — спрашивал брат. — Не знаешь. Ты хочешь быть умнее других? А они, значит, глупцы? Тебе плохо живется? Другим ведь родители не оставили наследства. Что, в конце концов, тебя мучает? Желаешь переписать конституцию? Чтобы бедные были богатыми, а богатые — бедными? Или все были богатыми?..

Вирджил помнил, как она начала плакать. Но он хотел довести разговор до конца.

— В чем истина, сестренка? В том, что мы живем, учимся, будем работать. Так поступят наши дети и внуки. На все вопросы уже есть ответы. Не спрашивай меня — какие. Ты сама знаешь. Не ищи новых.

Джудит вытерла слезы и ушла к себе в комнату. Вирджил крикнул ей вслед:

— Я уехал на секцию каратэ, потом зайду к приятелям! Может, сегодня не вернусь.

Вернулся он действительно только на следующий день вечером. Дома никого не было. У телефона в холле лежала записка:

«Дорогой брат! Конечно, ты прав. Ты всегда прав. Именно поэтому я уехала из дому. Поступлю в другой университет и не буду задавать вопросов. Или не поступлю — не знаю. Когда устроюсь и все для себя решу, напишу письмо и приглашу в гости.

Целую тебя, Джудит.

P. S. Всегда помни: на все вопросы уже есть ответы!»

…ВИРДЖИЛ ЧИП встал с кресла, извинился перед ошалевшей туристкой и направился прямо к блондинке-стюардессе, вновь появившейся в салоне.

— Извините, — обратился он к ней, — не досталось билета в салон для курящих. Посмотрите, нет ли там свободного местечка.

— Да, сэр, подождите. — Она повернулась и ушла. Через минуту вернулась сияющая:

— Что называется, «по вашему заказу»! Пожалуйста!

Вирджил пошел за ней.

— Вы знаете, я сама иногда курю, когда разволнуюсь, поэтому так хорошо понимаю ваши страдания. — Она остановилась и повернулась к нему лицом.

Чип не успел среагировать и налетел на нее.

— Извините, извините, пожалуйста, — пробормотал он.

Она вновь улыбнулась:

— Как раз этот салон обслуживаю я, так что, если хотите выпить, я вам сейчас принесу.

— Не хочу. — Чип тоже умел профессионально улыбаться, той самой улыбкой, которая давно уже именуется «улыбкой работника по связям с общественностью». А зубы у него были идеальные.

— Сюда, пожалуйста. — Она указала ему на свободное кресло. — У вас остались вещи в том салоне?

— «Атташе-кейс».

— Сейчас принесу.

И она удалилась, попутно забрав у кого-то из пассажиров пустой стакан.

— Ваш?

— Очень любезно с вашей стороны.

Чип поставил портфель на пол и полез в нагрудный карман рубашки за сигаретами. Он почему-то долго не мог вытащить пачку и все это время демонстрировал стюардессе запястье правой руки с браслетом, на пластинке которого было выдавлено: «Вирджил Чип».

— Отдыхайте, господин Чип, — произнесла она, опять улыбнулась и ушла.

Чип улыбнулся ей вслед. Она была — впрочем, как и большинство стюардесс компании «Транс уорлд эрлайнс» — очень и очень симпатичной. И даже в своей форменной белой рубашке без единого, разумеется, пятнышка и черной форменной юбке она выглядела так, будто только что привела себя в порядок и готова встретить поклонника. Единственный ее недостаток, подумал Чип, — это то, что следила она совершенно непрофессионально. Ей лет 25—26, прикинул Чип. Научат. Было бы желание, а оно у нее, видимо, есть.

Когда стюардесса исчезла, Чип снова открыл портфель. Он достал лист, на котором крупно вывел имя сестры, но засунул этот лист обратно в портфель. Вместо этого вытащил свежий номер «Вашингтон пост», который он успел купить перед отлетом, откинул спинку кресла и принялся читать. С первой полосой газеты, то есть с «главными новостями», он управился в течение минуты. А дальше он перелистывал газету еще быстрее. Ему не терпелось добраться до спортивного раздела и, хотя он редко признавал это, улыбнуться над комиксами. Он почти дошел до раздела «Спорт», собрался было перелистнуть страницу, как вдруг увидел статью, в которую была вверстана знакомая ему фотография. Под ней подпись: «Директор УМС Чарльз З. Уик».

Чип вспомнил, как в добрые старые времена его пригласил к себе Инмэн, заместитель директора ЦРУ, и сказал: «Нам нужны толковые люди под «крышей» Управления по международным связям. Думаю, что место для вас подойдет. Согласие Чарльза Уика имеется. Что скажете?» Все, что требовалось, Чип сказал. Контора на Пенсильвания-авеню в Вашингтоне, хотя и выглядела снаружи как обычное канцелярское заведение серого цвета, давала Чипу простор для творческого маневра и немалую прибавку в доходе.

Уик оказался приятным начальником. Он, правда, демонстрировал «дальтонизм», различая лишь белое и черное, но зато горел желанием возродить «старое, крепкое управление». Кадровая политика Уика изрядно лихорадила сотрудников, вызывала приглушенное недовольство на «Голосе Америки», куда он сунул Николайдеса, взбалмошного администратора-маккартиста. Иногда недовольство выплескивалось наружу: многие журналисты противились возрождению «агрессивного тона», но Уик давил авторитетом и дружбой с президентом. Разве не он собрал кучу денег на предвыборную кампанию Рейгана, а затем устроил пышные торжества в период инаугурации? Ничуть не смущаясь, он пользовался благами, на которые вроде бы претендовать не мог. Летал только в «первом классе». Отмычка «я личный друг президента Рональда» открывала ему все двери.