Конфидент для призрака

Но все сомнения исчезли, когда она, сбросив в прихожей балетки, торопливо вошла на кухню. В мойке стояла грязная тарелка, а на столе белела записка, придавленная кружкой. Лёля дрожащими руками схватила листок бумаги и застыла, увидев под ним несколько купюр. Записка прыгала в её трясущихся руках, и она с трудом разбирала слова. Дима в сдержанных и холодных выражениях сообщал, что уходит от неё к другой женщине и искать его не нужно. В конце стояла приписка, что деньги — это на прерывание никому не нужной беременности и на оплату квартиры за следующий месяц. И что на этом он считает свои финансовые и моральные обязательства выполненными.

Лёля выронила записку и бессильно сползла на пол по стене: ноги не держали, а в голове возникла странная звенящая пустота. За что он так с ней поступил? Ведь она всё делала для того, чтобы он был спокоен, доволен и счастлив. Он ведь он говорил, что ему очень хорошо с ней, с Лёлей… Почему? Что она ему сделала?

Девушка не знала, сколько просидела вот так, молча глядя в пространство остановившимся взглядом. Потом она поднялась, посмотрела на деньги и горько улыбнулась: Дима, как всегда, подошёл к вопросу рационально и прагматично. Неужели он всерьёз думает, что она возьмёт его деньги и избавится от ребёнка? Это её малыш, и пусть он будет расти только с ней, но она сумеет и родить, и воспитать. Слава богу, руки есть, голова тоже — не пропадёт!

Лёля решительно вытерла слёзы, взяла деньги и положила в кошелёк: она прямо сейчас пойдёт и положит их на депозит, чтобы к моменту, когда они понадобятся её малышу, там уже накопилась приличная сумма. Ей эти деньги не нужны, а вот ребёнку могут пригодиться.

Выйдя из подъезда, Лёля решила, что идти в банк с заплаканными глазами — не самая лучшая идея, и раз уж ей не нужно готовить ужин, то вполне можно сесть в кафе и выпить большую чашку кофе с каким-нибудь ужасно вкусным пирожным.

Кофе был восхитительным, пирожное — нежным, слёзы высохли, и апатия сменилась каким-то странным возбуждением и неуёмной жаждой деятельности. Наверное, именно поэтому, когда, стоя на светофоре, Лёля вдруг увидела Диму, садящегося в неприметную серую машину, она не побежала к нему, а подняла руку и, поймав такси, попросила шофёра, восточного мужичка средних лет, следовать за указанным автомобилем. Таксист, видимо, повидал в этой жизни уже всё, потому что не удивился, а спокойно пристроился за серой машиной и даже не приставал к Лёле с разговорами.

Тем временем неприметная «девяносто девятая», в которой ехал Дима, выбралась на Московское шоссе и бодро покатила в сторону Москвы. Таксист прервал молчание, но лишь для того, чтобы уточнить, есть ли у милой девушки деньги, так как поездка получается неблизкой. Лёля успокоила его, сказав, что на оплату такси у неё точно хватит, даже если преследуемая машина поедет аж в Москву. Водитель ухмыльнулся, проворчал что-то про странных ревнивых женщин и снова сосредоточился на дороге.

Но автомобиль, за которым они следили, вдруг свернул на неприметную, хотя и достаточно широкую дорогу. Держась на достаточном расстоянии, Лёлин таксист, видимо, заразившись её азартом, старался слишком не приближаться. Но когда «девяносто девятая» свернула на совсем уж узкую дорожку, он повернулся к Лёле:

– Девушка, если поедем — точно заметит, и вся ваша слежка коту под хвост. Чего делать-то будете?

– Вы меня высадите, а сами поезжайте обратно, – решительно сказала Лёля, вынимая достаточно крупную купюру, – я уж тут разберусь. Спасибо вам!

– Точно разберётесь? – уточнил водитель, но было видно, что он с удовольствием избавится от странной пассажирки. – А то подождать могу, раз платить есть чем.

– Не надо, – отказалась Лёля, – я сама не знаю, сколько пробуду здесь, чего вас мучить-то. И ещё раз спасибо.

Попрощавшись, она вышла из машины и осторожно пошла в ту сторону, куда свернула машина, в которой ехал Дима. Что ему могло понадобиться в этакой глухомани? По пути девушке попался покосившийся столб с табличкой, на которой когда-то было написано название деревни. Но сейчас можно было рассмотреть только первую половину слова: «Бере...». Не то Бережки какие-то, не то Березки, а может, Берёзовка или Береговое…

Впереди послышались голоса, и Лёля сразу узнала голос Димы. Странно: ей казалось, что в машине он был один: когда машина поворачивала, там был виден только профиль водителя, то есть самого Завьялова. С кем же тогда он разговаривает?

– В деревне, спрашиваю, ещё кто-нибудь живёт? – раздражённо спрашивал Дима, которого надёжно скрывал от тихонько подобравшейся Лёли высокий куст одуряюще пахнущей, но уже отцветающей сирени. Весна в этом году выдалась поздняя, вот и сирень к середине июня только начала облетать.

– Не, никого нету, – заплетающимся языком отвечал ему кто-то, кого девушка не могла рассмотреть, чтобы, выглядывая, случайно себя не выдать: объяснить Диме, что она тут делает, будет, мягко говоря, непросто.

– Ты один, стало быть, – Дима явно был доволен, Лёля давно научилась различать малейшие оттенки его голоса.

– Дом сторожу, да, а то ходят… а с меня хозяин… ик… спросит, – было слышно, что Димин собеседник пьян в стельку и связно выражается с огромным трудом. – А тебе чего надоть, парень?

– Да я твоего хозяина приятель, – жизнерадостно ответил Дима, и по нюансам интонации Лёля поняла: врёт. – Не покажешь мне дом-то?

– А чего его смотреть? Развалины почитай одни… ик… крыша просела… пол прова… – тут Димин собеседник, судя по всему, приложился к бутылке и потом с трудом продолжил, – проваливается… печка худая…

– А чего сторожишь тогда?

– Деньги платят — вот и сторожу, – пьяный голос отдалился, видимо, по направлению к дому, – какая-никакая, а крыша над головой…

Дима зачем-то открыл машину, потом хлопнула крышка багажника, зашуршала трава, и Лёля отважилась выглянуть из-за куста. Она увидела, как Дима идёт в сторону старого, но крепкого на вид дома с канистрой в одной руке и пакетом в другой. Ничего не понимая, она осторожно скользнула вслед за ним и увидела, как Завьялов вытащил из пакета достаточно дорогой кожаный портфель и небрежно бросил его на покосившемся крыльце.

Дима зашёл в дом и выругался, не то споткнувшись, не то зацепившись за что-то. Лёля почти бесшумно поднялась за ним: поведение Димы казалось ей не просто странным, а каким-то абсурдным. Зачем ему было ехать в эту глухомань, разговаривать с каким-то спившимся сторожем?

Между тем Дима зачем-то попытался разбудить храпящего на какой-то полуразвалившейся лежанке мужика, но удовлетворённо хмыкнул и сам себе сказал:

– Оно и к лучшему, мне хлопот меньше.

Оглядевшись, он открыл канистру, стал поливать сухой пол и мебель, и Лёля почувствовала запах бензина. Он что — хочет поджечь дом? А как же этот сторож?

Она, ошеломлённая догадкой, шагнула в комнату, и доска скрипнула даже под её небольшим весом. Дмитрий резко обернулся, и на его красивом лице отразилось искреннее изумление.

– Ты что здесь делаешь?! – постепенно удивление сменилось злостью, а потом и чем-то, похожим на страх. – Ты что — следила за мной?

– Дима, что это всё значит? Что ты делаешь? – Лёля в ужасе смотрела на любимого и не узнавал его. Этот мужчина с бешено сверкающими глазами, в незнакомой, явно с чужого плеча, одежде не мог быть её замечательным, чудесным Димой! Просто не мог!

Она сделала шаг в его сторону, но тут под её ногами хрустнули прогнившие доски, и она с коротким криком рухнула вниз, в достаточно глубокий подвал. От удара перехватило дыхание, и в глазах потемнело, она словно провалилась в какое-то полузабытье. Сквозь шум в ушах услышала, как Дима сказал, обращаясь, видимо, к самому себе:

– Это ведь не я, это ты сама, Лёля… Тебя сюда никто не звал… Прости, но ты стала мне мешать, так что если ты сломала себе шею, то так даже лучше. Нет тебя — нет половины моих проблем. Раз судьба помогает мне, значит, я всё делаю правильно. Прощай, земля тебе, как говорится, пухом…