Страница 1 из 56
Жан-Клод Грюмбер
Дрейфус… Ателье Свободная зона
Пьесы
Дрейфус…
Пьеса в восьми сценах
Пер. Ирина Мягкова
Мишель
Мотл
Морис
Арнольд
Зина
Залман
Мириам
Вассельбаум
Два поляка
В северном пригороде Вильно в 1930 году…
Сцена представляет собой интерьер зала, который при случае служит и театральным. Зал — деревянный, два окна в глубине его выходят на деревянные дома, между окнами — громоздкая и величественная, блистающая фаянсом печь. По стенам развешаны фотографии, афиши на идише. Несколько стульев и столов. За печкой свалены в кучу скамейки.
Сцена первая
Сцена в полумраке. Освещен лишь один угол зала, который в этот момент служит сценой. Высвечены <b>Мишель</b> и <b>Мотл</b>. Чуть поодаль от них <b>Морис</b>. Остальные сидят у печки и смотрят, как Мотл изображает отчаянные усилия, чтобы сорвать с Мишеля воображаемые галуны и не менее воображаемые пуговицы. Мишель следит за всеми его движениями ничего не выражающим взглядом. Мотл протягивает руку, Мишель делает механический жест, будто достает саблю. Мотл, завладев саблей, поднимает колено и делает вид, что резким движением ломает об него саблю. Потом он выпрямляется, по всей видимости весьма довольный собой, и ждет.
Морис (нетерпеливо). Ну же, Мишель, теперь ты…
Мишель. Я… я думал, что…
Морис. Нет, нет, заканчивай, обсудим все потом…
Мишель (неуверенно, ничего не выражающим голосом). Головой моей жены, детьми моими клянусь, что я невиновен. (Нормальным голосом.) Вот…
Пауза.
Мотл остается на своем месте, смотрит по сторонам, покашливая и явно чувствуя себя не в своей тарелке. Морис, ни слова не говоря, кружит вокруг Мотла и Мишеля. Он озабочен и машинально потирает подбородок.
Мотл (стронувшись наконец с места и робко выходя вперед). Когда у него будет костюм, сабля, пуговицы… и когда будет слышен шум толпы…
Морис, не отвечая, продолжает свое движение по кругу, потом внезапно останавливается прямо перед Мишелем.
Морис. Это не получается!
Мишель утвердительно кивает головой.
Он расстроен.
Совсем не получается!
Мишель (снова соглашаясь, потом вполголоса). Я не ощущаю ничего, что бы…
Морис пожимает плечами, потом возобновляет кружение.
Снова пауза.
Мотл прочищает горло, он делает движения, будто у него затекли ноги. Мишель остается на месте в полном отчаянии.
Морис (направляясь к нему). Ладно… Не важно… Начнем сначала, сразу после чтения приговора. (Мишелю.) Ты во дворе казармы, на страшном ветру, вокруг тебя солдаты, офицеры, журналисты, за решеткой — враждебно настроенная толпа… Попытайся просто убедить этих людей в своей невиновности, попытайся сделать только это… волнение, горе, поруганная честь — все это мы увидим потом, а сейчас попробуй просто возгласить о своей невиновности, позднее, когда сорвут галуны и пуговицы и сломают твое оружие, ты скажешь себе одному: «Я невиновен», — совсем просто… даже тупо… хорошо? Попробуем так?
Мишель воздевает руки к небу в знак своего бессилия.
Отлично: только что зачитали приговор, унтер-офицер подходит, чтобы тебя разжаловать, ты смотришь ему в лицо, прямо в лицо, отлично, теперь давай…
Мишель (сосредоточивается, потом вопит). Солдаты, разжалуют невиновного! Солдаты, бесчестят невиновного! Да здравствует Франция! Да здравствует Армия!..
Мотл в это время проделывает с пиджаком Мишеля всю церемонию разжалования. Морис на расстоянии повторяет все его движения. Видя, что Мотл колеблется, шепчет.
Морис. Пуговицы, пуговицы.
Мотл, совсем растерявшись, поворачивается к нему.
(Чуть громче.) Пуговицы, а потом саблю, давай, давай, все получается, отлично, Мишель, продолжай в том же духе…
Мишель больше не следит глазами за тем, что делает Мотл, он, кажется, целиком поглощен своими мыслями, сосредоточен. Морис тихонько подбадривает Мотла.
Ну, ну, теперь саблю… саблю… вот так… достойно, с презрением, но не слишком, слегка презрительно, давай, Мишель.
Мишель машинально протягивает свою воображаемую саблю Мотлу, а тот ломает ее резким движением.
(Не дыша.) Хорошо… выжди… Теперь давай, спокойно, четко, отчетливо, себе одному: «Я невиновен».
Мишель, все больше сосредоточиваясь на чем-то своем, некоторое время молчит, потом на выдохе.
Мишель. Почему он закричал «Да здравствует армия»?
Морис. Чего?
Мишель (тем же тоном). Почему он закричал «Да здравствует армия»?
Морис. Почему? Почему? Почему ты не произносишь свою реплику, вместо того чтобы задавать вопросы?
Мотл (застенчиво). Знаешь, Морис, все-таки я убежден, что с костюмом, с аксессуарами…
Морис. Да, да, не стоит повторять, надел костюм — и все получилось!..
Арнольд (со своего места у печки). Возможно, что Мишель при всем своем желании не может играть роль Дрейфуса… недостаток опыта…
Морис. Ну, пошло, загублен вечер…
Арнольд (Мишелю). Не сердись, Мишель, я говорю, что думаю, я-то никогда ничего не говорю за глаза!..
Зина (также со своего места). А кто, скажи, пожалуйста, говорит здесь за глаза?..
Арнольд. Я только хочу сказать, что если у Мишеля не получается, так это, может, потому, что он не в состоянии сыграть эту роль… Это большая роль, великий персонаж, а великие персонажи — это… это трудно… капитан — так это капитан!.. даже если и еврейский. А дебютант — это дебютант, даже если и еврейский…
Мотл. Кто же, по-твоему, мог бы его сыграть?
Арнольд. Ну, не знаю, актер более опытный, более блестящий, с выправкой, с некоторой врожденной элегантностью… Словом — капитан!..
Мотл. Ты, например?
Арнольд. Я?.. Впрочем, да, почему бы и не я?
Мотл. Конечно, уж ты-то все можешь сыграть…
Арнольд. Все? Нет… Но многое! Кстати, не хочу хвастать, но, когда Морис Шварц увидел меня в роли отца в «Сыне-убийце», он отвел меня в сторону, чтобы не огорчать других, и сказал: «Арнольд, ты лучше всех…» Так и сказал!..
Мотл. Он не отводил тебя в сторону!..
Арнольд. Нет, он отвел! Чтобы не огорчать других!..
Мотл. Нет, я ведь там был, он сказал тебе в точности и при всех следующее: «Арнольд, ты лучше всех в северном пригороде Вильно».
Арнольд (сердясь). Он ничего не говорил о пригороде, ни о северном, ни о вильнском, к тому же дело происходило в Люблине…
Мотл. В Люблине, да, да, именно там… именно в Люблине он и сказал тебе про северную окраину Вильно!.. (Смеется.)
Арнольд. Он сказал: «Ты — лучше всех», не уточняя.
Мотл. Я был там, Арнольд, был… Он покатывался со смеху, а ты ведь хотел сыграть мрачную драму. Почему, как ты думаешь? Почему?