Страница 37 из 45
— Это значит, что бесплатного шелка больше не будет, — с сожалением сказал Кубрат. — Весь каганат тюрок держался на нем. От Великой Стены до самого Херсонеса шел торговый путь, где никто даже чихнуть не смел в сторону купеческого каравана. А теперь все! Степь, как в старые времена, снова начнет драться за еду. За скот и лучшие пастбища. Так что это золото мне сильно пригодится.
— Обсудим, — серьезно кивнул князь. — У меня есть пара мыслей на эту тему. Мне тоже нужно проложить свой путь в земли империи, и твоя помощь будет весьма кстати. Некоторые племена всё еще очень сильны. Не желаешь прогуляться со мной по тутошним степям?
— Ах, ты хитрый лис! Это будет стоить тебе немало, Само! Телега золота!
— Четверть!
— Половина!
— Договорились! Но ты не уйдешь отсюда, пока мы не сокрушим огуров и хуни, — протянул руку Самослав. — Скот и рабы мои, а все, что найдем в их хрингах, поделим пополам. По рукам?
* * *
В то же время. Лазика (совр. Западная Грузия).
Виночерпий императрицы водил по сторонам затуманенным болью взором. Его мучили уже несколько недель. Сначала, чтобы получить информацию, а потом просто потому, что Благочестивой Августе того хотелось. Она жадно смотрела на его истерзанное тело и, казалось, всеми порами впитывала его боль, упиваясь ею. Господь милосердный сжалился над ней, подарив здорового сына. И теперь малыш, которого назвали Ираклоном, находился на попечении толпы нянек и кормилиц, охраняемый сотней данов. Сам Сигурд Ужас Авар спал в его шатре, охраняя своим громовым храпом покой венценосного младенца. Тут был еще один немалый плюс. Пока рядом храпел Сигурд, ни одна из нянек, сидящих рядом с колыбелью, не могла сомкнуть глаз. Это было просто невозможно.
Мартина узнала всё, все имена, каждое слово и каждую мысль заговорщиков. Но только ее муж не дал делу ход, не рискнув во время войны развязать бойню в высших кругах империи. Виновных всего лишь отправили в ссылку на острова. Не ко времени это было, ведь только-только все стало налаживаться. Императрица приказала щедро наградить доместика Стефана, но новой должности пока не дала, молод еще.
Персидское войско по-прежнему стояло в Анатолии, опустошив плодороднейшие земли, но оно уже не наступало, потеряв своих лучших воинов. Победоносная персидская армия истощила свои силы, а «меч шахиншаха» Шахрбараз безумно устал за два десятилетия войны. Он уже успел состариться, воюя с ромеями. Завистники в Ктесифоне уверили шаха Хосрова, что его лучший полководец — предатель, и теперь он перестал наступать, получив от ромеев перехваченное письмо. То самое письмо, где ему был вынесен смертный приговор.
Ну вот! Изменник виночерпий вновь потерял сознание от боли. Молодая симпатичная женщина с сожалением встала с резного кресла, которое здесь стояло специально для нее, и пошла в свой шатер. Это ничтожество скоро умрет, его уже не хватает надолго. А она… А она пока так и не смогла утолить свою ярость, представляя на его месте совсем других людей.
* * *
Две недели спустя. Сингидунум. Ничейные земли.
— Мда…, — Самослав разглядывал руины сильнейшей когда-то крепости с разочарованным видом. Она переходила из рук в руки десяток раз. Готы, гунны, гепиды, авары, славяне грабили и жгли этот многострадальный город, а потом он неизменно переходил в руки ромеев, которые упорно пытались отстроить его заново.
Сейчас Сингидунум представлял собой печальное зрелище. Огонь уничтожил большую часть его построек, а мощные когда-то стены и башни никакого военного значения больше не имели. Это были руины, в которых жили остатки римского населения, которое по какому-то нелепому недоразумению все еще считало себя подданными императора. Впрочем, налогов они не платили, да и платить их им было нечем. Ремесла в городе не осталось, а люди эти жили тут только потому, что никому не было до них никакого дела. Их даже грабили редко, они и так были практически нищими.
А вот для князя Самослава это место имело огромное значение. Именно тут закончится путь караванов по Дунаю. Дальше они пойдут посуху через Наисс, Сердику, Филиппополь и Адрианополь[42] прямо в столицу. Этот путь был важен для него. Ведь китайского шелка больше не будет, а в Империи он есть, и прекрасного качества. Сто лет назад кто-то украл его секрет вместе с коконами тутового шелкопряда, а великий Юстиниан объявил государственную монополию на его производство. Пока эта драгоценная ткань шла в Галлию через Марсель, но получать имперские товары, прошедшие через половину мира и руки мытарей короля Хлотаря! Увольте! Цена ромейских товаров, которые потекут в Новгород полноводной рекой, будет втрое ниже, чем за них же, но полученных кружным путем, со всеми причитающимися взятками, пошлинами и грабежами обнаглевших от безнаказанности королевских графов.
— И зачем тебе эти руины? — совершенно искренне удивился Кубрат, когда они отошли на юг от бывших земель племени Уар.
— Город поставлю, — пояснил Само, — только не на правом, а на левом берегу Дуная. Не хочу с императором ссориться. Тут порт будет, склады, постоялые дворы и харчевни. Тут купцы будут останавливаться. Кстати, не хочешь свое золото в дело вложить?
— Чего? — выпучил глаза Кубрат.
— Я тут много всего построю, и это будут хороший доход приносить. Ты можешь в долю войти, и каждый год деньги получать.
— Я воин, а не торговец, — гневно выпрямился болгарин. — Не к лицу хану заниматься таким презренным делом. Мое дело — война!
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Самослав. — Я не такой гордый, как ты. Торгую понемногу.
— Не поймут меня, — пояснил Кубрат. — Нет чести в том, чтобы торговать. Презирать будут такого хана, а нукеры уйдут к более достойному.
— Да-а! — сочувственно протянул Самослав. — Тяжело тебе приходится. Но ты можешь деньги вложить, а я никому не скажу.
— Нет! — до боли сжал зубы Кубрат. — Духи предков все видят. Они не простят меня. Хан не может быть торговцем. Ни за что! Позор это великий!
— Ну, смотри, — пожал плечами Самослав. — Я предложил.
— Город-то как назовешь? — поинтересовался вдруг Кубрат.
— Белград, — ответил Самослав, который не стал придумывать ничего нового, и воспользовался привычным названием. — На левом берегу Дуная все равно ромеев почти не осталось. Так что, думаю, название приживется.
Князь был доволен. Он выгреб из аварских хрингов тонны золота, повторив то, что сделал в реальной истории Карл Великий, дав с его помощью толчок неслыханному процветанию, которое много позже назовут «каролингским возрождением». А Кубрат… Ну, что Кубрат? Зачем ему столько? Ему и так вся степь теперь завидовать будет. Одни танцовщицы чего стоят! Ни у кого таких нет!
Глава 41
Январь 627 года. Новгород.
Гигантское, наспех собранное государство, вело себя своенравно, словно не желая подчиняться странному изгибу судьбы, где рабы и господа если не поменялись местами, то уж точно стали равны. Оно бурлило, словно какое-то странное варево в гигантском котле, куда нерадивая хозяйка набросала всего без разбора. Чудовищный погром, который устроили осенью оставшимся в степи сильным племенам всадников, замирил степь. Но надолго ли? Часть побежденных племен откочевала за Дунай, присоединившись к Кубрату, некоторые ушли за Альпы, в Италию, а оставшиеся приняли свою новую судьбу, и своего нового повелителя. Отрезанная голова великого кагана лучше всяких слов говорила о том, кто теперь тут главный. Степные племена истощили свои силы в бесконечных войнах, лишивших их самых сильных и самых храбрых. Хринги, стоявшие по всей Паннонии каждые 15–20 миль, были взяты штурмом и сожжены, а их содержимое на множестве телег поехало в хранилища Солеграда, Новгорода и в причерноморские степи. Там тоже было немало золота, привезенного из десятков набегов и войн. Войско Самослава выросло в том походе. Мелкие кочевые народцы, которые почуяли ветер перемен, пронесшийся по степи, поспешили присягнуть новому кагану, и с превеликим удовольствием примкнули к его армии, чтобы поживиться добром тех племен, чьего имени еще совсем недавно страшились. Гордые аварские ханы надели на шеи серебряные цепи и вошли в состав высшей знати столь же огромного, сколь и рыхлого княжества. Никто не понимал, как теперь будет строиться жизнь, уж больно разные порядки были в степи и в лесах, но пока все замерло в мирном равновесии, какого не было в этих землях уже несколько столетий. Ханы покорно склонили головы, но в глубине души решили жить так, как жили их предки, с опаской поглядывая на нового повелителя. Глядишь, все еще повернется в другую сторону.