Страница 19 из 45
— Болгары! Ненавижу болгар!
— А что с ними не так? — осторожно поинтересовался Добрята. — Они же тоже служат великому кагану, как и мы.
— Они служат то нам, то тюркютам, — воин проводил кавалькаду злым взглядом. — Я воевал вместе с ними. Я воевал против них. Поганый народ, хуже словен! Без обид, парень.
— Поехали! — приглашающе махнул рукой тудун Эрнак. — Нас уже ждут.
Они вскочили на коней и поехали в ставку кагана, до которой было полчаса неспешной рысью. Они заберут свои шатры на обратном пути, ведь среди кочевников нет воров. Украсть у своих было немыслимо, так же, как и солгать сородичу. Чужака можно было обмануть, ограбить и даже убить, это не порицалось обычаями. А уж если продать иноземца в рабство, то это было тем поступком, которым порядочный степняк похвалится жене, а та, раздуваясь от гордости, понесет эту радостную новость по всем соседям. Но обидеть кого-то из своих — это считалось просто немыслимым позором.
Дворец кагана был все таким же, каким его запомнил Добрята по прошлому разу. Огромный деревянный сарай из потемневших бревен с крошечными окошками. Стены его помещений были густо завешаны коврами и гобеленами. Коврами же были застелены полы, и они были затоптаны донельзя. У хана за последнее время было много гостей. Тут и там стояла разномастная резная мебель, награбленная в разное время и в разных местах, и висели бронзовые лампы, в которых тусклым светом горело масло. Великий каган сидел на стопке ковров, возвышаясь на локоть над землей, а его по-молодому цепкие глаза прошлись по тудуну Севера и его спутникам, что согнули спины в глубоком поклоне. Его длинные, блестящие от масла волосы были тщательно расчесаны и спускались до поясницы, а роскошная рубаха из ромейской парчи была заляпана пятнами жира. Видно, множество пиров ей пришлось пережить.
— Легок ли был твой путь, Эрнак? — спросил каган. — Здоров ли твой конь? Как чувствуют себя твои стада на новых пастбищах? Добрая ли там трава?
— Мой путь был легок, слава богам, — ответил тудун. — Мои стада здоровы и дают хороший приплод, повелитель. Мои жены и дети тоже здоровы. Но я не стану отнимать твое драгоценное время. У меня есть и плохие новости. Я ходил в поход на бунтовщиков — полукровок, и был там бит.
— Я же сказал тебе, никаких войн! — на лице кагана заходили желваки. — Почему все, кто правит в моих землях на Севере, тут же теряют разум? Это какое-то злое колдовство?
— У меня не было выбора, государь, — склонил голову Эрнак. — В тех землях имя аварского кагана стало терять свой блеск. Я должен был показать силу нашего рода.
— Показал? — брезгливо спросил каган. — Теперь-то все в восторге от нашей мощи. Да, Эрнак?
— Я ошибся, Величайший, — понурил голову тудун. — Я недооценил врага. Они воюют так, как я еще не видел. Восемь десятков всадников были убиты и еще столько же ранено.
— Потому-то ты притащил сюда этого мальчишку? — презрительно спросил каган, показывая на Добряту. — Что он тут делает? У тебя закончились настоящие воины?
— Этот мальчишка — лучший стрелок в твоих землях, Величайший, — с достоинством ответил тудун. — Он остался прикрывать меня от погони полусотни всадников, один на лесной дороге. И он держал их, пока у него не закончились стрелы. Я сам наградил его перед всем войском. Он достоин быть здесь.
— Я тебя знаю? — впился взглядом в Добряту каган. — Твое лицо мне знакомо.
— Я сын хана Онура из племени кочагир, — ответил мальчишка, едва ворочая пересохшим от страха языком. — Я был здесь год назад, повелитель.
— Да, я вспомнил тебя! — каган снова повернул голову к Эрнаку. — Он так хорош?
— Ты удивишься, дядя, — ответил Эрнак, который приходился кагану племянником. Гроза миновала, и он позволил себе эту маленькую вольность.
— Тогда пусть остается, — каган тут же потерял интерес к Добряте. — Мы выходим по свежей траве. Твое войско пойдет через Сирмий. Мои словенские рабы перевезут всадников на другой берег, мы не станем ждать, когда согреется вода. Коней переправят на больших плотах. Сколько ты приведешь с собой людей?
— Не больше тысячи, государь, — склонил голову Эрнак.
— Что? — удивленно раскрыл глаза каган. — Я ожидал втрое больше.
— Если я приведу три тысячи, наши кочевья разорят полукровки, они очень сильны, — честно признался тудун. — В некоторых племенах остался один мужчина из пяти. Племя забендер истреблено почти под корень, я взял их остатки под свою руку. Да и остальным сильно досталось. У кочагиров забрали сотню девушек. Они стали наложницами у этих псов. Даже дочь хана у них в заложниках.
— Я залью их землю кровью! — на кагана страшно было смотреть. — Как только возьмем Константинополь, десять тысяч всадников огнем пройдет по всей Моравии. Я казню всех, кто там сейчас живет, а те земли заселю рабами из Греции. А словенского князька, который сидит у трех разноцветных рек, я велю пытать целый месяц, а потом сдеру с него кожу. Это его происки, я это знаю точно. Мне давно докладывают о его богатстве. Сначала Константинополь, потом тот городишко в лесах.
— Да, повелитель, — склонил голову тудун. — Прости меня за слабое войско, но опасность нешуточная. Полукровки ударят по нашим кочевьям, как только мы уйдем в поход.
— Хорошо, — подумав, сказал каган. — Я говорил с оногурами, пять тысяч всадников приведет хан Кубрат. Ты знаешь, я даже удивился. Наша власть в тех землях очень слаба, у него же хазары в соседях, а он почти всех воинов ведет в поход, оголив собственные кочевья. Удивительно, как жажда золота лишает людей разума. Впрочем, разума людей лишают боги, а кто я такой, чтобы с ними спорить? Хотя, не буду врать, такая сила мне пригодится. Кутригуры дадут куда меньше воинов.
— Ты доверяешь болгарам, дядя? — удивленно посмотрел на кагана Эрнак. — Они же все время мечутся между тобой и тюрками.
— Конечно же, я им не доверяю, — поморщился тот. — Я же не умалишенный! Как я могу доверять этим лживым собакам? Я буду настороже, племянник. Закончим на сегодня разговор! Нас ждет пир!
Глава 32
Сентябрь 625 года. Новгород.
Князь Самослав, голый по пояс, бежал в середине сотни новобранцев. Он частенько устраивал этот аттракцион, когда из лесной глухомани приходило простое, как бревно, немного диковатое пополнение. Куча денег, которые нашла Любава в бездонных карманах его обнаглевших компаньонов, позволила вытащить из словенских весей полторы тысячи крепких парней. Триста из них вернутся домой, о чем им и было честно сказано.
Дистанция в две мили, или стандартная трешка, давалась далеко не всем. Здоровенный, казалось, бугай приходил последним, отчаянно сопя и обливаясь потом. Ему торжественно жали руку и отправляли работать на княжескую кузницу, расписав дальнейшие радужные перспективы. Многие из тех, кто не проходил отбор, оставались работать в городе, на мануфактурах, стыдно было вернуться домой, где уже избавились от лишнего рта.
В этой сотне было сто тридцать человек, и все они бежали нестройной гурьбой, наступая друг другу на пятки и отчаянно толкаясь локтями. Десять последних пойдут восвояси, так им было сказано самим господином сотником. Самослав едва разогрелся к середине дистанции. Он не был особенно мясист, скорее, наоборот, на широкой кости наросли тугие узлы сухих мышц, делая его гибким и быстрым. Стылый осенний ветер приятно холодил тело, и князь привычно готовился ускориться на последней четверти дистанции. Он делал это уже множество раз, и опытные воины, которые сами когда-то попались на эту уловку, теперь насмешливо смотрели на новобранцев, которые здесь по никому неизвестной причине, назывались духами. Воины, которые заслужили право выбрить подбородок и затылок, весело орали и подбадривали отстающих, ведь в военном лагере не так уж и много развлечений.
Вот оно, заветное дерево, отмеряющее последний участок, и Самослав начал набирать темп, отрываясь от растянувшейся на сотню шагов массы. Он бежал легко, едва касаясь носками земли, наслаждаясь упругой силой молодого тела, и с каждым шагом удалялся от хрипло пыхтящего строя все дальше и дальше. Их еще научат бегать, ведь парни были здоровые, словно лоси, но сегодня они отстают, и отстают очень сильно.