Страница 7 из 38
Самый банальный аппендицит зашвырнул Провиденс в самые низы марокканского общества. Причем общества больных женщин, ибо в здешних больницах царило строгое разделение по гендерному признаку: каждому полу — свой этаж. Но больше всего молодую француженку поразило то, что эти женщины, едва оправившись от первого удивления, приняли ее как свою. Здесь она увидела старух, скрывающих от посторонних глаз все части своего тела, кроме сердца да улыбки, которыми они согревали других обездоленных; женщин, потерявших мужа или ребенка; пятидесятилетних, но все еще красивых жертв автомобильных аварий, лишивших их ноги или части лица. А еще она увидела здесь девочку, прелестную, как маленькая принцесса, попавшую в это средоточие несчастий, где было не место детям ее возраста. Безжалостная болезнь чуть ли не с самого рождения приковала ее к больничной койке, а жизнь, похоже, забыла о ней навсегда. Тут она была явно лишней. Чего же она ждала? Этого она и сама не знала.
Эх, раздобыть бы волшебный противооблачный пылесос: он бы помог ей очистить и легкие малышки Заиры, избавить от зловредной напасти бронхи ее дорогой девочки. Уж она бы точно высосала из них этот мерзкий туманный сгусток и надежно упрятала бы его в обувную коробку. Согласитесь: облакам самое место в обувных коробках, а не в груди у маленьких девочек.
Но как бы там ни было, а судьба на сей раз оказалась благосклонной: она поставила рядышком, едва ли не вплотную, кровать женщины, мечтавшей, но бессильной стать матерью, и кровать девочки, лишившейся матери. Можно сказать, они просто родились для того, чтобы встретиться и полюбить друг дружку.
Провиденс сжала кулаки, устремив невидящий взгляд в свой пластиковый стаканчик.
И вот именно сегодня жизнь ее ребенка оказалась в чужих руках! Она стала заложницей авиарейса, заложницей самолета, заложницей какого-то облака! Да, теперь жизнь Заиры зависела от двух облаков — первое сжигало ее легкие, второе затмило небо. Мало им было одного, так нате вам второе!
И самое обидное заключалось в том, что проклятое облако накрыло какую-то ничтожную часть земного шара — Скандинавские страны, Францию да север Испании, вот и все. Остальная часть планеты жила себе припеваючи, знать не зная о происках этой кучи пепла. Просто она, Провиденс, очутилась в неподходящем месте. Такие дела.
Когда новая слеза плюхнулась в чай, который пошел круговыми волнами, на миг замутившими ее отражение, молодая женщина решила, что пора брать ситуацию в свои руки и вступать в борьбу. Если вблизи от вас разражается война, вы всегда можете выбрать — бросаться в атаку или оставаться нейтральным зрителем. А Провиденс не числила среди своих предков ни одного швейцарца.
Заира влюбилась в Провиденс с первого взгляда.
Потому что та приехала «оттуда», потому что она жила в Европе и потому что таких женщин в этой больнице сроду не бывало. А еще потому, что она была красивая и на ее лице отражалась большая внутренняя сила. Она была красивая даже тогда, когда ее принесли в палату на носилках, еще не отошедшую от наркоза, с вялыми губами и мутными глазами.
Любознательная девчушка узнала от медсестры, что у новенькой был «аппендицит», каковое слово ей тут же и разъяснили:
— Это воспаление нашего аппендикса, такого маленького отростка, который ни на что не годен и который нужно удалять, когда он воспаляется. Операция совсем легкая, никакой опасности.
Девочка слегка успокоилась. Но ее волновала еще одна загадка:
— А это вроде шестого пальца на ноге?
— Ну, примерно так. Он все равно нам не нужен. Так же, как и шестой палец на ноге. Только лишний лак на него уходит.
— А почему он есть, если ни на что не годен? Я не про палец, а про аппендикс.
— Не знаю, — ответила Лейла, присев к девочке на кровать. — Некоторые говорят, что он остался у нас от тех времен, когда мы были рыбами.
— Рыбами? А я думала, мы раньше были кошками, и копчик — это остаток нашего хвоста.
Девушка улыбнулась:
— Ну, ты у нас столько всего знаешь! Ладно, скажем так: мы были и рыбами, и кошками.
— Как сомики-кошки?
Эта ученая беседа могла бы длиться долгие часы, но в этот момент Провиденс очнулась от летаргии, в которую ее погрузили болеутоляющие лекарства. Она осторожно приоткрыла глаза, щурясь от яркого света в палате.
— Где тут сомики и кошки?
Лейла расхохоталась, но тотчас же смущенно прикрыла свой губастый рот рукавом белого халата. Она так заразительно смеялась, что этот смех, по принципу домино, захватил всю палату без исключения.
Молодая француженка еще несколько минут пыталась определиться во времени и пространстве, спрашивая себя, как ее угораздило попасть в этот аквариум, где говорили о каких-то сомиках. Но легкая боль в правой стороне живота тотчас вернула ее к действительности.
На ней была голубая бумажная пижама, а низ живота стягивала широкая повязка. Ну конечно, это он, ее приступ аппендицита! Она ждала его тридцать лет, с тех пор, как один мальчишка из ее школы до смерти напугал ребят, притащив в класс свой аппендикс, залитый формалином, в банке из-под варенья. И, уж конечно, такое никак не могло случиться в Париже, — только здесь, между пустыней и горами. Нет, вы не подумайте, она ничего не имела против этой страны как таковой, но давайте смотреть правде в глаза (причем в оба глаза!), и признаем, что Марокко больше славится своей керамикой, коврами и газельими рогами, нежели системой здравоохранения. И потом, если уж этому проклятому аппендициту вздумалось настичь ее в турпоездке, то почему бы, например, не в Германии? Ах, как приятно было бы провести недельку в чудесной клинике Шварцвальда, выздоравливая под заботливой опекой красавца-врача Удо Бринкмана!.. Оглядевшись, молодая женщина заметила, что стала предметом острого интереса всего женского отделения. Марокканки, наверное, удивились бы куда меньше, если бы в их палату доставили на носилках марсианина из Розуэлла и ученые мужи в скафандрах принялись бы расчленять его прямо у них на глазах, под камерами американских телевизионщиков.
Провиденс попыталась было подняться, но смогла оторвать ягодицы от кровати лишь на несколько миллиметров. Острая боль в животе, справа, тотчас пригвоздила ее к постели.
— Ладно, раз уж меня собираются здесь держать, давайте сразу познакомимся, — объявила она на всю палату и, подняв руку, приветственно помахала окружающим. — Меня зовут Провиденс! Я почтальон, о чем ясно говорит мое имя.
Смущенные тем, что их уличили в любопытстве, многие больные, особенно лежавшие рядом, поспешно отвернулись и вновь обратились к своему основному занятию — умирать.
И только маленькая соседка Провиденс в ответ протянула ей руку. Это была хорошенькая девочка с длинными черными волосами, собранными в два конских хвостика, и рыжеватыми веснушками, весело обсыпавшими ее щеки и носик. Однако сама она была ужасно бледная и худенькая, только грудь казалась непомерно раздутой.
— А тебя как зовут? — спросила Провиденс.
— Заира.
— Красивое имя.
— По-арабски оно означает «цветущая, здоровая».
— Это у тебя прямо на лице написано.
— Ой, нет, если бы я была цветущей и здоровой, я бы не гнила в этой палате с самого рождения.
Маленькая принцесса, видимо, легко распалялась. Но в данном случае Провиденс вынуждена была признать ее правоту. И этот сильный характер сразу пришелся по сердцу молодой женщине: девчушка напомнила ей себя в том же возрасте. При виде погрустневшего личика своей новой подружки Провиденс улыбнулась и, поняв, что никакая опасность ей не грозит, снова погрузилась в искусственный сон, убаюканная остаточным действием болеутоляющих.
В последующие дни новая пациентка наблюдала, не слишком-то понимая смысл происходящего, за непрерывным балетом врачей и медсестер вокруг Заиры: регулярные массажи, помогавшие ей кашлять и выплевывать мокроту, кислородные баллоны, плотно надетая маска, большую часть дня скрывающая кроткое детское личико, так что на виду оставались только ее прекрасные черные глаза. Маска, чтобы дышать в облаке. От двух до шести часов процедур в день, поистине изнурительное лечение для такой малышки.