Страница 75 из 86
Он стиснул мне руку, и пришлось одной пятерней разглаживать на груди футболку. Поскакала за ним, точно пасхальный зайчик или раскидайка на веревочке, что вернее, уж и не знаю. Замок на счастье или на беду имелся, поэтому Андрей имел меня без проблем, только в тишине — я сама затыкала нас обоих поцелуями.
— Что там в углу? — спросил Андрей, приподнимая руку с моей головы.
— Походный манежик.
— Она тут будет спать?
— А где ж еще?
— Значит, я успел?
— Ты опоздал. Когда же ты, наконец, это поймешь?
Я скинула с груди вернувшуюся руку, а потом и всего его с моей половины кровати.
— Я хочу спать без твоих рук, — сказала, когда Андрей попытался меня обнять.
— Какая же ты душная, Лебедева! С тобой даже потрахаться по-человечески нельзя, все испортишь…
Он лежал на спине с закинутыми за голову руками.
— Все бабы с возрастом становятся занудами… Но некоторые с рождения такие… — продолжал он сотрясать темный ночной воздух своими причитаниями.
— Ты сам пришел.
— Да ты никогда ни в чем не виновата, Марина, я уже это понял. Слушай, в тебе столько недостатков. Не понимаю, как ты мужикам можешь нравиться… Не подскажешь? — Андрей постучал пальцем мне по плечу, но я осталась лежать к нему спиной.
— Марина, ну почему ты на меня злишься? Ты сама все это затеяла, не я. Я, как всегда, на все согласился. Сначала на Штаты, теперь… Снова на Штаты. И ты опять недовольна? Может, не во мне проблема, а в тебе?
— Я хочу спать, — буркнула я в подушку.
— Тебе хорошо спится? Совесть не мучает?
— Моя совесть чиста, не чета твоей.
— На меня снизошел очищающий огонь. Ты меня прожгла насквозь. Не веришь? Потрогай.
И он насильно развернул меня к себе, чтобы ткнуть носом себе в плечо — только теперь голое, а не в рубашке, как недавно на кухне.
— Тепло? Спи тогда…
Но руки не убрал, заменив собой подушку.
— Кто тебе сказал, что спать на мужском плече удобно? Кинематограф?
— Ты всегда на нем спала и не жаловалась.
— Может, не хотела тебя обижать или разочаровывать.
— Просто тебе нравилось, Марина, спать у меня на плече. И мне нравилось, когда ты спала у меня на плече. Попробуй, вдруг снова понравится. Такое ведь возможно?
И невозможное возможно в стране возможностей больших. Даже уснуть на чужих костях — главное, на них не станцевать. Танцевала я утром на кухне, то и дело поглядывая на часы.
— В холодильнике осталась еда со вчерашнего обеда, — оставляла я Диму за старшего. — Мы должны обернуться часа за три. Может, четыре. Не больше.
Я на это надеялась. Пулапсы для Маши я купила, горшок мне сказали не покупать. Вера позвонила и полчаса нудно проверяла мой чек-лист. Все было куплено без ее списка — я уже третий раз мама. У Маши багажа будет больше всех — я не стану бегать по израильским магазинам в поисках детских вещей. Со старшими просто — зашел и купил то, что висит на вешалках. Я и без шоппинга оставлю на Святой земле кучу нервов, и на Обетованную, как герои Стейнбека называли Калифорнию, не останется ничего, а только там начнется основная работа…
— Страшно? — издевательским тоном поинтересовался Андрей в машине.
— Страшно было двухдневного Алекса в карсит пристегивать, а чужого… Поджилки трясутся, и не ври, что тебе все равно.
— Маша действительно чужая… Или ты ее себе оставляешь?
— Сбежать приготовился?
— Просто хочу знать, о чем ты думаешь, Марина.
— Ни о чем. Я тупо иду по списку и ставлю галочки. Я не хочу ни о чем думать. Иногда голову нужно выключать.
— Только во время секса. В жизни лучше этого не делать. В бизнесе — тем более.
— А ты оставляешь его на полгода.
— Я еще не решил. Я хочу увидеть сына, других планов у меня пока нет…
Предложение будто законченное, но по тону показалось, что фразу Андрей не закончил. Но ничего не добавил за целую минуту. Мне тоже сказать было нечего, да и просто не хотелось говорить. Он мог всего лишь сосредоточиться на дороге, а я пару раз оборачивалась на пустое автокресло, точно мне нужно было получить очередное доказательство, что все это не сон — не кошмар.
Щипать себя бесполезно — Андрей меня уже всю перещипал, а я так и не проснулась. Завтра в это время мы уже будем в самолете. Не представляю, как переживу полет с тремя детьми, которые никогда до этого не летали. Ну а куда ты денешься: как говорится, ни беременной, ни в воздухе не останешься. Ты уже родила за неделю троих и накупила авиабилетов тоже на троих… Ну, пополам с Андреем, хотя деньги — последнее, что мне хочется с ним обсуждать. Не на последние живем, так что…
Что дальше, делать совершенно не понятно. Жить? Все как-нибудь само разрулится. На русский авось? Ну да, так и живу. Без авося можно жить с Сунилом, но не с Андреем. Хотя Лебедев прав — жить лучше с головой, а для начала не мешало бы с ней просто дружить.
Думала, забудет про автокресло — нет, первым дело открыл заднюю дверь и повесил его на руку, точно делал это каждый день. Если не пить, то память действительно не пропьешь. Я шла следом, держа в руках пакет с пледиком, которым собиралась обернуть кресло для тепла.
Когда утром созванивалась в опекой, мне сказали, чтобы я готовилась получить вместо полуторагодовалого ребенка полугодовалого. Там и рост маленький, и навыки не по возрасту. Маша даже не сидит. Правда, Романна сообщила, что уже нашла китайца, который готов привести мышцы ребенка в тонус. Спросила, почему не пошла к своей массажистке-индуске? Та отказалась браться за ребенка. Ничего, китайцы более жестокие. После вторых родов они массажем убирали воспаление мое седалищного нерва — сказали прямым текстом: хочется орать, ори, но не проси остановиться… Иногда нужно пройти через боль, чтобы дальше жить без боли. Через сердечную тоже — но почему мне так сильно больно и это не проходит?
Нас не попросили надеть халаты, нас запустили в какой-то кабинет, где заставили подписать еще кучу документов. Я заметила, что смотрят на нас не то что с осуждением, а скорее с жалостью. Атмосфера была настолько гнетущей, что я начала задыхаться, и если бы мы пробыли в этих стенах лишние пять минут, я бы точно оказалась на полу бездыханной. Тут не кафельная плитка, конечно, а всего лишь линолеум, но нюхать нашатырь мне не хотелось.
Машу принесли прямо сюда и протянули мне. Руки не тряслись, но я не рассчитала вес ребенка — даже такой маленький, отвыкла, и колени чуть-чуть подогнулись. Заметил ли кто-то мое состояние, не знаю. Андрей раскрыл ремни безопасности в автокресле. Маша ревела и выплевывала соску. Меня попросили не обращать на это внимания. И как только я подоткнула пледик, мне всучили пакет с детским питанием.
— Я купила такое же.
— Это на нее уже записано, — сказала нянечка и отдернула руку, точно боялась, что я сейчас все верну.
Ничего не верну. Все уже мое.
— Пойдем, — шепнул Андрей между слов казенных напутствий.
Мы шли по коридору и слушали эхо собственных шагов — вышагивали словно на марше, а Маша своим ором сбивала нас с такта.
— Может, голодная? — спросил Андрей уже в машине, обернувшись назад, потому что я села справа от детского кресла.
— Научись не обращать внимания на детский плач. Когда-то у тебя это получалось. Поехали. Она уснет в дороге.
В дороге мы ни о чем не говорили. О многом думали. О несправедливости мира, например. О предательстве самых близких людей. Думали о себе.
Маша в итоге действительно уснула. Андрей осторожно взял автокресло и попросил меня отстегнуть базу. Она понадобится завтра. Мы вызвали микроавтобус, потому что в обычное такси впятером с двумя автокреслами, двумя чемоданами и сумкой с детскими вещами никак не помещались. На слова восхищения консьержки мы ответили коротким “спасибо” и быстро направились к лифту, боясь несвоевременного пробуждения Маши.
Дети не бросились нас встречать. Ждали по стойке смирно в арке, ведущей в гостиную. Может, Диана и подбежала бы, но брат крепко держал ее за руку.