Страница 7 из 16
— Кстати, чем он лечит? — спрашивает повеселевший Николай Исидорович.
— По-моему, динамитом, — отвечаю я.
— Может быть, самим попробовать? — предлагает кто-то.
— Куда там! — сумрачно отзывается подполковник. — Надо ведь еще «слово» знать.
Сидим так, разговариваем, душу отводим. А на другом конце бревна какой-то милый старичок все к нашим разговорам прислушивался. Он потом сел поближе и говорит:
— Езжайте вы все домой. Я давний местный житель, ныне пенсионер. Упорно я с этим колдуном борюсь. Шарлатан он самый типичный. А вы люди здоровые и с виду сознательные. Как же вам вообще не стыдно лечиться у невежд, которых выгнали из первого класса церковноприходской школы за полное недопонимание? Да знаете ли вы, что он сам лечится только у дипломированных докторов? Совсем недавно ему язву в больнице вырезали. Зашел я к нему в больницу. Лежит в постельке чистенький, кроткий, божественный. И шепчет что-то. «Как же так, — спрашиваю, — такой, можно сказать, могущественный человек, а обратился за помощью к обыкновенным врачам?» «Постой, — говорит, — дай лоб перекрестить… — Да как заревет — Заслуженному врачу республики товарищу Рабиновичу мно-о-гая лета!» Вот так-то… А был один, прямо скажу, страшный случай. Мальчонку одного отправили родственники к колдуну вместо того, чтобы у врачей лечить. А паренек страдал воспалением суставов. Вот и погиб ни за грош…
Выслушали мы старичка, и стало нам стыдно. И не только стыдно, но и страшно. Отставной подполковник, на что человек боевой, не раз, как говорится, смерти в глаза смотрел, а и то даже несколько переменился в лице.
— Ну его, — сказал он, — к богу, а точнее, к лешему. Поеду-ка я домой!
Начали мы потихоньку расходиться, а по дороге я очень основательно думал над всей этой историей и теперь, положа руку на миокард, хочу заявить с самой серьезной ответственностью; можно, конечно, оригинальничать — утираться стеклом или стараться лечь на потолке так, чтобы не падало одеяло. Но шутить со своим организмом не следует. И доверять его колдунам — тем более. Может боком выйти, потому что человеческий организм все-таки не железный и никак не поддается переплавке. Хоть ты его режь на кусочки!
СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО
Студию трясло. Снимался центральный эпизод фильма «В трех шагах от Филей — Мазилово» — драка в коммунальной квартире.
Герой-любовник, бледный красавец, массируя чудовищные синяки под глазами, с отвращением прогуливался по черепкам. Синяки были настоящие, а черепки студия купила, поместив в вечерней газете специальное объявление. «Злодей», опытный древний актер Брусилов-Невский, спал на табурете. Героиня, артистка Кашалоткина, не отрывая глаз от роли, перемигивалась с помрежем.
Тем временем на КП постановщика, заслуженного режиссера Исидора Волка, шел взволнованный творческий разговор. В нем принимали участие главный оператор Александр Зубробидонский и автор сценария Очертителев.
— Господь с вами, — нежно втолковывал сценаристу Исидор Леонидович. — Это в эпоху лакировки синяки ставились в гримерной. Мы три дня специально не давали опохмелиться актеру Невскому. Чтоб он злей дрался. И вообще я считаю, что Кашалоткина должна вырвать глаз герою. Это логически вытекает из эволюции ее образа. Я это вижу.
— Позвольте, — встрепенулся герой, — а я как все это увижу?
— А вы молчите! окрысился Волк. — Вас пригласили сниматься, а не критиковать. Глаз вырывается совершенно неореалистически. Вы даже не заметите. А студия вставит вам новый. Какая вам разница…
Пристыженная жертва искусства замолчала. Подавив бунт на кинокорабле, Исидор Леонидович обратился к оператору:
— Ваше слово, — Александр Евпсихиевич.
— Карету мне, карету! — скрипнул зубами оператор.
— Какую карету? — испугался сценарист.
— Восемнадцатого века, — пояснил Зубробидонский. — Я с камерой въезжаю в кухню на карете, запряженной восьмеркой вороных лошадей, цугом.
— Так, так… — сказал заинтригованный Волк. — Я это вижу… Только где взять карету?
— «Где взять»? обиделся Зубробидонский. — Небось, подводную лодку достали для съемок из целинной жизни… А теперь «где взять»!.. Откуда я знаю? Пошлите в Оружейную палату. В Британский музей, наконец. Только я без кареты пас.
— Я не понимаю, — робко вклинился в разговор сценарист Очертителев. — Зачем все-таки карета? Действие происходит во вполне современных условиях, на вполне современной кухне…
— У меня такое видение кадра, — сказал в нос Зубробидонский. — И потом это нужно для должной скорости. Вот если бы шел эпизод из средневековой коммуналки, тогда потребовался бы «ТУ-104».
— Или «АН-10», — льстиво подхватил Исидор Леонидович.
— С «ТУ-104» оно сподручней выходит! — певуче, с надрывом выкрикнул вдруг Зубробидонский. — Реалистичней!
— Не спорьте, — шепнул сценаристу мудрый Волк. — Он же псих. У него падучая. Вот и сейчас начинается. Значит, самое время снимать…
Лицо Зубробидонского исказилось, на губах появилась пена.
— Начали, начали? — торопливо захлопал в ладоши режиссер. — Людмила Ивановна, Аристарх Феофилактыч, прошу…
Замшелый Брусилов-Невский обвел присутствующих безжизненным взглядом и снова уронил голову на плечо.
— Ах, боже ты мой, — ужаснулся постановщик, — теряем драгоценное время! У Зубробидонского как раз приступ… Василий, бегите в павильон и выстрелите из пушки. Из большой, которая заряжена настоящим ядром.
После выстрела Брусилов-Невский пришел в себя и кинулся на героя-любовника.
По организму оператора прошла конвульсивная дрожь, и он припал к съемочной камере.
— Глаз! Глаз! — диким голосом закричал Исидор Леонидович. — Рвите глаз!
— Жалко, — всхлипнула Кашалоткина. — Колю жалко…
— Немедленно растопчите в себе это чувство! — неистово завопил постановщик, и рыдающая Кашалоткина вцепилась в героя.
Зубробидонский в корчах повалился на землю, и некоторое время снимал каблуки сражающихся персонажей. Затем, не прерывая съемку, он коротко кинул:
— Воздух!
Вскоре над местом съемки зашелестел вертолет. Извивающегося оператора втащили в кабину, и машина вспорхнула над баталией.
— Пускайте соседей! — крикнул Зубробидонский со страшной высоты. Застоявшаяся орава статистов включилась в побоище. Оператор, этот кинобог, реял со своей камерой в небесах. Он то опускался над кухней так, что участники сражения закрывали телесами всю полезную площадь кадра, то взмывал под облака, откуда дерущиеся казались пляжниками Серебряного бора, снятыми из корабля «Восток-2».
— Больше жизни! — командовал на земле Исидор Леонидович. — Кашалоткина, вы слышите? Смелей вырывайте глаз! Так. А теперь выбейте ему правый верхний резец. Каблуком. Ага, входите в роль. Нет, нет, совсем ногу отламывать не надо. Она пригодится для эпизода на набережной. Можете вывихнуть руку… Молодцом!
Бледного Очертителева отпаивал водой закаленный студийский вахтер Василий.
— То ли бывало! — утешал Василий писателя. — Эх-ма… Вот когда снимали «Полуотправленную депешу», были дела! Там герой два часа на бревне умирал. А уж как старались! И водой его заливали и бурьяном жгли… Зрители — те богу душу отдавали. А герой хоть бы хны. Прямо скажу: карактер. Или вот после ленты «Люди и звери» актер Полувепрев до сих пор из полуклиники не вылазит по поводу перебития среднего уха…
Когда все немного отдышались, а у Зубробидонского кончился припадок, на КП опять вспыхнула дискуссия. Оператор «видел» сцену на набережной, снятой телеобъективом с трамплина Ленинских гор, в момент падения. Режиссер же настаивал на том, чтобы снимать эпизод сквозь игольное ушко с трубы ресторана «Поплавок».