Загадочная Пелагея

— Не пожалею!

Тут водитель не только посадил нестриженых, но и повез их на скорости, которая метко называется бешеной.

А в поселке друзей-ждал еще один сюрприз. В человеке, густо укутанном мыльной пеной, семнадцатый узнал знакомые черты.

— Мы, кажется, за вами?

— Да!

И друзья постриглись. Несмотря на шорты.

ПЕРВАЯ ЖЕНА

Это было еще в те времена, когда главнее бога не было никого — ни на земле, ни на небе. Но, будучи всемогущим и всеведущим, он уже осознал, что многие его творения явно несовершенны. Созданные в страшной спешке — ведь все на свете было сделано за семь дней, — они имели множество недоделок. И вот в разгар какой-то зойской эры бог приказал открыть мастерские усовершенствования, по-нашему говоря, ателье гарантийного ремонта.

Горели горны, кипятились краски, на полках лежали самые разнообразные запчасти: умы, характеры, голоса и другие мелкие детали. Всюду шныряли подмастерья-ангелы.

Здесь первым начал хулиганить царь зверей — лев. Он яростно хлопал себя хвостом по бокам и пищал тенором:

— Послушайте мой голос! Разве это звук? При моей-то комплекции верещать таким тенорком — это же позор! Нет, вы дайте мне бас профундо, дайте такой рык, чтобы кровь у всего живого леденела в жилах. А посмотрите на мои клыки! Разве это клыки? Я ими не только лань — лягушонка с трудом разрываю!

— Пожалуй, он прав, — сказал господь, почесывая бровь, — займитесь им, мальчики!

Богу всегда легко работать, потому что все его помощники — ангелы, да еще соскучившиеся от безделья. Они усадили льва в зубоврачебное кресло и такие клыки поставили ему, что хоть шпалы перекусывай. И голос поставили настолько устрашающий, что сам бог сказал:

— Уж больно страховидный!

— Не волнуйтесь, господи! Мы можем кое-что смягчить, — сказал самый серьезный ангел и набросил на плечи льва роскошный воротник. А самый веселый и озорной тут же на кончик хвоста прикрепил игривую кисточку.

— Мы сделали для тебя все, что могли, — сказал бог, — привет Африке!

И лев величественно и плавно шагнул из ателье, кокетливо поигрывая хвостом с новым украшением. Затем в ателье ввалился громадный самец-горилла.

— Это просто безобразие! — взревел он.

— Ты чем недоволен? — спросил господь.

— Всё и все меня толкают в люди — давай поскорей происходи…

— А что же здесь плохого? Человек и красивее тебя и умней.

— Кто тебе это сказал, господи? — вскричал горилла. — Конечно, ты этого можешь и не знать, но ведь идет эволюция, тут против Дарвина не попрешь. Я, например, все чаще и чаще начинаю задумываться. У меня даже дар провидения появился. И вот я думаю: а зачем мне становиться человеком? Пока я ничего не боюсь, а стану гомо сапиенс — и сразу начальства бойся, жены бойся. А войны, а атомные бомбы? И, главное, появятся впоследствии на земле такие особи, что люди станут их называть гориллами. А ведь только труд делает из обезьяны человека. Вот и выходит: трудись, трудись долгие тысячелетия — потом опять есть риск попасть в гориллы! Нет, нет, уж лучше я останусь таким, как есть. Поэтому и прошу тебя поставить мне разум поскромней. Чтоб я знал только своих жен и детей, и границы участка, где пасется мое стадо.

— Сделаем, мальчики?

— Плевое дело? — ответили ангелы, они подняли черепную коробку клиента, выбрали лишние мозги и несколько небрежно прихлопнули ее. С тех пор у гориллы лоб явно приплюснутый, а разум примитивный.

Но вот появился человек. В те времена он еще был покрыт шерстью и носил хвост, но уже и тогда многое о себе мнил. И с богом он заговорил дерзко:

— Мне эта штука уже ни к чему! — сказал он, махая кончиком своего хвоста под носом у бога. — Уберите к чертям это излишество!

— Как ты смеешь так разговаривать и поминать здесь, при мне, нечистую силу! Убирайся вон!

— Ах, так! Ну, я и без вас обойдусь? — Человек вырвал из рук ближайшего архангела меч и сам отсек себе хвост, причем так аккуратно, что любой человек на собственном теле может обнаружить лишь небольшой хрящик — остаток хвоста. А сам хвост подобрала нечистая сила, и с тех пор черти появляются на людях только с хвостами.

Вторая просьба человека была еще более дерзкой.

— Не желаю ходить волосатым? Снимите с меня лишнюю шерсть. Теперь уже так не носят!

— Но тебе будет холодно. Еще два ледниковых периода предстоят.

— Плевать? Лучше немного померзнуть, чем получить кличку какого-нибудь неандертальца или троглодита?

Господь колебался. Он, видимо, предвидел, как трудно будет достать теплое белье или, скажем, дубленку. И снимать волосы не торопился. А человек подошел к горну и сам себя стал осмаливать. Именно с тех пор с мужских тел растительность удалена неровно.

— Замерзнешь? — невольно вздрогнул бог.

— Не беспокойтесь? Оденусь и без вас. — И человек гордо шагнул из ателье.

— Какой нахал? — сказал подхалимским голосом серьезный ангел.

— Он может и на бога начихать, — высказал дерзкое предположение ангел-озорник.

А бог-то уже знал, что человек так и поступит. И он задумал страшную месть.

— Женщина, пойди сюда? — сказал он крохотному, нелепому, но тоже мохнатому и хвостатому существу, сжавшемуся в уголке. — Ты видела этого наглеца. Сейчас мы тебя приготовим, и ты станешь его женой. За дело, ангелы?

Ангелы — на то они и ангелы — сделали свою работу блистательно. И хвост ампутировали и осмолили ее более тщательно, чем мужчина опалил сам себя, с истинно ангельским усердием.

— Отлично? Теперь ты его догонишь и будешь ему говорить…

Но женщина прервала божий инструктаж и сама залепетала:

— Тупица? Хвастун? Зазнайка?

Ангелы возликовали:

— Да она сама все знает? Врожденный дар. Это, видно, у нее в крови?

А бог, который все провидел, сказал:

— Иди в мир, божественное создание. Всегда следуй за мужчиной. И знай: даже когда этот гордец отречется и от бога и от черта, ты станешь для него и тем и другим? И пока ты с ним рядом, он будет знать свое место. У тебя под башмаком? Счастливого пути?

УЕДЕТ ЛИ ДОКТОР ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ?

Дорогие товарищи, я надеюсь, вы меня простите, что я выступаю перед вами в костюме Добчинского! Но наш уважаемый художественный руководитель Корнелий Сократович опасается, что если я скажу речь и потом начну одеваться и гримироваться, то надолго задержится спектакль. А речь эту надо обязательно сказать и непременно вот так, при всем честном народе. Такого мнения и все актеры нашего как-никак народного театра, и я в том числе. Мы считаем своим долгом сообщить всем жителям поселка Жимерки (ну, если не всем, то лучшим из них, которые ходят на спектакли своего родного театра) пренеприятное известие. Хорошо знакомый всем вам доктор Юрий Николаевич Иванов написал заявление об уходе из нашей поликлиники и больницы. А как сообщила мне его квартирохозяйка Агафия Тимофеевна', он уже и вещи начал собирать. Уезжает. (В зале гул неодобрения.) Реакция ваша правильная — полное недоумение!

Я не собираюсь попрекать Юрия Николаевича ни нашей лаской, ни нашим хлебом-солью и тем более возрождать старый жимерский обычай. Многие пожилые люди, видимо, хорошо еще помнят, как встречались, бывало, у нас на базаре две хозяйки, ставили кошелки на рундуки, а то и прямо наземь и начинали строчить друг дружку, как из пулеметов: ах, ты такая-сякая да разэтакая. Это так и называлось: срамить на базаре. Всю родню, всех друзей и знакомых, бывало, переберут, дегтем перемажут… Вспомнишь — и кажется, тыщу лет назад это было. А видел я такое сам еще эдак они аки дым от лица огня. И сейчас взял я слово вовсе не для того, чтоб укорять вас, дорогой Юрий Николаевич-, а затем, чтоб рассказать вам на прощанье, как мы полюбили вас, как и за что так высоко оценивали (голоса: «А он здесь?» «Да вон сидит под портретом Тимирязева!» «Вместе с супругой!»)