Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 75 из 111

Глава 29. Снова и снова

Выходные проделали то же, что и всегда – бесстыдно промчались.

За это время матери Эвана сделали операцию и перевели в другую палату без ограничения времени посещения, так что он, можно сказать, временно поселился там. Мама чувствовала, что с сыном что-то не так, что его что-то очень сильно терзает, но как бы она ни старалась – он был кремнем, без конца заверяя, что всё хорошо, что ей показалось. Вот только она точно знала – не показалось.

Беллстрид столь же быстро заполонили ученики, сколь быстро они умудрились его недавно покинуть. И вновь стало шумно. В столовой, в кампусе и в наиболее оживленных коридорах снова было не протолкнуться.

После рождественских поблажек преподаватели как с цепи сорвались и начали по максимуму загружать учеников. Эван еще никогда не видел столько народу в библиотеках, и еще никогда ему не приходилось ждать своей очереди на определенные книги. А столь популярный ранее каток в большом парке по вечерам был теперь удручающе опустевшим.

Уже через неделю интенсивной учебы посвежевшие после праздников студенты приняли свой обычный вид – изнуренный и вечно сонный. Несмотря на то, что Эван перестал искать подработки, он едва справлялся с учебой. Первый триместр первого курса и правда оказался цветочками. К тому же переживания всё еще теснились в груди, а боль саднила в сердце.

В довесок, Тэхён почти перестал проводить время с друзьями, не отходя от своей пассии. А когда он всё же вспоминал о друзьях, то все его разговоры были связаны с Эйприл и его было не остановить.

Сам Эван отчаянно пытался найти способ заговорить с Эйприл, попросить у нее прощения в те редкие моменты, когда она оставалась одна, но девушка не оставляла ему шансов. В первый раз он заметил ее на скамейке в большом парке – она что-то печатала в смартфоне. Тогда он подошел к ней и не придумал ничего лучше, чем просто сказать «привет». Конечно, звучало нелепо.

– Не смей приближаться ко мне, Грейсен.

Ее тон был спокойным, но резкость слов свидетельствовала о глубокой ненависти. С этими словами, она встала и быстро пошла в сторону своей контрады. Эван не решился догонять.

Вторая попытка произошла вне Беллстрида, а в одном из близлежащих книжных магазинов. Эван случайно увидел идущую туда Эйприл и последовал за ней. Он надеялся, что в тихом магазинчике со спокойной атмосферой, она не станет устраивать сцены и позволит ему сказать хоть что-то.

– Эйприл, я…

Резко обернувшись, она даже не стала ничего говорить. Ее лицо было бледным, а взгляд диким, надломленным. От нее исходила такая ненависть, что он даже сделал два шага назад.

Захлопнув книгу, Эйприл вернула ее на полку и помчалась прочь. Эван снова решил отпустить ее. Вечером, когда он попытался ей написать, то обнаружил, что та занесла его в черный список.

«Ну что же ты делаешь, Эйприл? Ты моя открытая рана! Один лишь разговор исцелил бы меня».

В третий раз всё случилось куда трагичнее.

Он специально выследил девушку и пошел за ней до женского туалета, сознавая весь абсурд ситуации. Просто всё остальное время вокруг нее крутились то подруги, то Тэхён, и это начинало сводить с ума.

До перемены оставалось еще двадцать минут. Туалет был пуст, и Эван вошел туда следом за девушкой.

– Мы можем поговорить? – Сказал он, когда та обернулась и рассвирепела на глазах.

Бросившись на Эвана, она закричала:





– Хватит меня преследовать! Хватит на меня смотреть! И хватит со мной заговаривать! – Ее всю колотило. В покрасневших глазах горела ярость, и вместе с тем в них блестели слезы. Ей хотелось расцарапать ему лицо. – Думаешь, если мы вместе вынужденно посещаем психолога, это что-то изменит, и мы подружимся? Так вот учти: такого не будет! Я никогда не забуду, что ты сделал! Отстань от меня! Просто ОТСТАНЬ уже наконец!

Так он и сделал.

Он не приближался к ней до тех пор, пока Шарлотта Фостер не пригласила их на очередной сеанс в своем кабинете. Как обычно конфисковав у них мобильники, мадам Фостер выдала им тетрадь.

– Теперь вы будете общаться текстом. – Твердо сказала она. Ее тон был жестким и бескомпромиссным. – В этой тетради.

– В ней много листов. – Заметил Эван. – Вы нас явно переоценили.

– Отныне никаких звуков. – Прервала Шарлотта. – Тетрадь!

Сдавшись, Эван написал в дурацкой тетрадке: «поговорим?», на что Эйприл даже не взглянула, когда он положил тетрадь перед ней на стол.

Фостер заперла их в кабинете на два часа, но и сама никуда не вышла. За это время в тетради не появилось ни одной новой фразы. Они просидели эти два часа, закрыв глаза, глядя в сторону или в пол. Куда угодно, лишь бы не друг на друга.

На следующем сеансе всё повторилось. Послание Эвана осталось непрочитанным и тетрадь по-прежнему оставалась пустой. И на следующем. И на следующем. Затея как-то их примирить казалась всё более безнадежной, хотя, если подумать – куда больше-то? Всё и так шло хуже некуда.

А потом на уроке творческого письма профессор Верзяк объявил тему – повторение. Для Эвана весь треклятый январь был одним сплошным повторением, поэтому он легко нашел нужные слова, после чего он впервые вызвался сам зачитать свой текст. Раз уж это был единственный шанс заставить Эйприл слушать.

«Мы сидим напротив друг друга. Снова и снова. Снова и снова… И если бы хоть один из нас был тому рад. Но нет, всё как раз наоборот. Ненависть висит в воздухе и режет нас обоих. Ненависть, о которой ты так упорно не хочешь говорить, предпочитая жить с этим.

Неужели ты не устала? Никогда не поверю в это.

Осмелься хоть раз признать очевидное: устали мы оба.

Мы ОБА… Это даже звучит нелепо.

Ты никогда мне не улыбнешься, но и я уже не хочу улыбаться тебе. Мы оба существуем только в контексте ненависти. Мы оба видимся только в контексте ненависти. Ты хочешь прекратить это, я знаю. Я чувствую это в твоем взгляде – он отравляет меня.

Воздух становится горьким. Он свинцом давит мне на плечи и вязкой ртутью заливает мои легкие. Ненависть – цианид, что жжет мой язык. Поэтому я не скажу тебе ничего из того, что считается чем-то вежливым или добрым. Да ты и сама этого от меня не ждешь.

Я вижу тебя насквозь.