Тройная игра

Игорь Кириллович был растерян. Звучало все очень убедительно. И потом, одно дело «стучать» на конкретных людей, и совсем другое – пакостить продажным ментам. Да почему, собственно, и нет? Цена-то вон какая – его судьба, его жизнь!

– А еще подумать разрешите? – спросил наконец он.

– Разрешаю, если совсем недолго. До десяти завтрашнего дня уложитесь?

– Уложусь, – буркнул Разумовский, уже думая о том, должен ли он сегодня делиться новостями с Иваном Ивановичем. А какой, вообще говоря, в этом смысл, если, может, даже тот «клоп», который все пишет, как раз находится на нем самом? И вообще, жить-то дальше не Ивану Ивановичу, а ему, Игорю Разумовскому. Будет держаться за принцип, как тот советует, и выйдет через десять лет из лагеря больным стариком, легочником, импотентом. Надо это ему?

На следующий день он дал следователю согласие.

Но попал он не на волю, как сулил ему лефортовский следователь, попал он в Бутырку, поначалу в камеру на четырнадцать человек, в которую было напихано двадцать восемь (в других, говорили ему, еще хуже, в три смены шконками пользуются)... Вот уж где можно было без проблем и туберкулез, и вшей, и чесотку, а то и какой-нибудь спид подхватить... Здешний следователь был не так тонок, как лефортовский, разговаривал грубо, то и дело покрикивал, то и дело обещал в случае чего оставить здесь, в СИЗО, еще годика на два – на три – видимо, тот, лефортовский, и здешний еще не успели договориться между собой. Но довольно быстро все стало на свои места. Его выпустили, обязав, поскольку он освобожден условно и, судя по всему, приговорен будет к условному сроку тоже, являться регулярно в городское управление МВД к некоему майору Гуськову. Вот так они и познакомились.

Этот Гуськов тогда только недавно перебрался в столицу, еще осваивался. Так вот, сразу взяв быка за рога, Гуськов первым делом сообщил ему, едва ли не слово в слово повторив то, о чем он сам думал тогда на нарах – как будто прочел его мысли:

поскольку он, Разумовский, человек теперь свой, то и будет он использован как мелкий милицейский чин для особых поручений;

теперь в его обязанности будет входить установление связей с уголовным элементом и сообщение куратору о ставших известными преступных намерениях.

При слове «куратор» Гуськов показал подбородком на самого себя: прижал к собственной шее так, что его большое красное лицо с нависшим над переносьем лбом, под которым прятались маленькие умные глазки, приобрело слегка хрячье выражение, оказалось в обрамлении мощных жировых складок. «Для этого, – сообщил также Гуськов, зачем-то трогая брылья пальцами, – мы вас произведем в воры в законе. Надеюсь, не возражаете?»

Игорь Кириллович хотел было возразить, но «куратор» не дал ему собраться с мыслями.

– Ну и правильно, что не возражаешь, – кивнул он. – Куда ты, на хрен, теперь денешься-то!

И тут наконец к Игорю Кирилловичу вернулся дар речи. Вор в законе – это ведь очень серьезно. На титул вора в законе «назначает», «коронует» сходка уголовных авторитетов. Есть для этого дела общие, испокон века установленные правила. Для того чтобы стать вором в законе, нужен немалый уголовный опыт – надо иметь несколько ходок на зону, иметь воровскую квалификацию и вообще надо быть человеком, по-своему в уголовном мире известным. Кроме того, вор в законе не имеет права обзаводиться семьей, домом и вообще собственностью, не имеет права работать ни при каких обстоятельствах. Вор в законе, законник – это что-то вроде черного монашества от уголовного мира. Наконец-то Игорь Кириллович сумел высказать свои удивления и сомнения неунывающему майору.

– А! – отмахнулся тот. – Кого это теперь колышет? Теперь корону просто покупают – и все. Вон лаврушники московские – у него и жена, и любовница, и дети от обеих, и своя фирма, и при этом, заметь, ни одной ходки, вообще параши никогда не нюхал, а он – в законе! Так что главное, чтобы ты дал согласие. Но имей в виду: согласие дашь – обратного хода тебе уже не будет. – И весело заржал: – У нас всегда так: вход бесплатный, а вот выход... Так что готовься. Дурачок, чего ты менжуешься? Тебе же завидовать будут. Ты – законник. Все тебе подчиняются, кого надо убрать – только свистни, к тому же общак у тебя, а ты его полный хозяин. А? Я бы и сам бы, да меня не возьмут – не любят урки нашего брата мента. А ты типа валютный жулик...

В конце концов, устав ни за что париться в страшной вонючей камере, Разумовский счел возможным согласиться. И тут же пожалел об этом: Гуськов, скотина, с ходу начал демонстрировать свое презрение к нему, стукачу. Игорь Кириллович взбрыкнул было оскорбленно, но заднего хода для него, как майор и обещал, уже не было. Так до сих пор он и числился по ведомству стукачом, осведомителем, хотя – с давних уже пор – был успешным бизнесменом, по-настоящему уважаемым в уголовном мире вором в законе. Суровым, но справедливым, заставляющим себя уважать даже в ментовке... Да и стукачом он как бы не являлся – был, что называется, информатором, нештатным сотрудником начальника ГУБОПа по вопросам жизни уголовного мира. Поначалу он еще волновался, как бы кто из братвы не пронюхал про его сотрудничество с ментовкой – за это можно было без долгих разговоров получить в бок перо, на чем кончились бы и бизнес, и карьера «советника». Но время шло, никто ничего не узнавал, тем более что люди в милицейском аппарате часто менялись, так что о его двойной жизни знали очень немногие. К слову сказать, люди менялись, не менялся только его куратор, который, не без содействия Игоря Кирилловича, успешно поднимался вверх по служебной лестнице. А может, сказывалась тут давняя дружба с человеком, ставшим сравнительно недавно милицейским министром... Заботами нынешнего руководителя ГУБОПа Игорь Кириллович, Грант, стал даже смотрящим над половиной столицы, своим человеком и в уголовном мире, от которого он, впрочем, держался на известном расстоянии, и не чужим – в милиции, от которой он тоже старался дистанцироваться. И никто из непосвященных ни о чем не догадывался. По крайней мере так было до недавнего времени, пока в Москве не появился и не начал набирать силу среди солнцевской братвы авторитет из молодых по кличке Кент...

8

Если бы на следующий день, перед обедом, выбежавшая за пирожками Леночка заглянула в салон видавшего виды «жигуленка», стоявшего на Басманной совсем неподалеку от их офиса, она бы сразу признала в водителе этой машины вчерашнего телефонного мастера. Тот сидел в расслабленной позе человека, отдыхающего после утомительной дороги, делал вид, что дремлет; на самом же деле он зорко следил за улицей, машинально, по профессиональной привычке замечая все наиболее существенное – мало ли, может как раз пригодится потом для чего-нибудь вспомнить, что вот эта Грантова секретарша выскочила на улицу ровно в 13.15 и перебежала через дорогу в кондитерскую. Он нисколько не боялся, что она его опознает. Во-первых, он заметил ее раньше, так что если надо – успел бы отвернуться или как-то иначе спрятать от нее лицо. А во-вторых, она, свистушка, даже и не подумала посмотреть в его сторону – что ей какой-то задрипанный «жигуленок». Вот если бы «вольво» или «мерседес»...

Так что Мастерила, такая была у этого человека кличка, по-прежнему как сидел, расслабленно откинувшись назад, так и остался сидеть в своей желтой «трешке», в которой он с упорством настоящего охотника дожидался клиента. При том что глаза Мастерилы не знали покоя, голова его была совершенно пуста. Он даже не дал себе труда хоть на секунду задуматься, как будет пасти свою жертву. Чего думать раньше времени? Когда Разумовский поедет, тогда он и будет думать, как не отстать от «клиента» в московских пробках, как, упаси бог, не потерять его ну и, само собой, не попасться ему лишний раз на глаза.

Конечно, можно было бы сразу, заранее поехать на Житную – теперь, когда работал поставленный им вчера «жучок», он точно знал, что «клиент» едет именно туда, знал и к какому конкретно часу. Вообще-то Мастерила был киллер, и если бы у него было всегдашнее задание – шлепнуть заказанное лицо, он бы так и сделал. Но в том-то и гадость, что задание у него было сегодня необычное – Мастерила должен был пока всего лишь сфотографировать Гранта, как тот входит в ментовское гнездо, как выходит; если с кем здоровается за ручку – тоже; за это ему даже была обещана отдельная плата. Заказчику нужен был компромат, но компромат очень своеобразный: свидетельство братания Гранта с ментами. «Фотоохота, блин!» – презрительно подумал Мастерила и даже приоткрыл со своей стороны стекло, чтобы возмущенно сплюнуть. Как бы то ни было, он стоял сейчас не на Житной, а на Басманной, чтобы проследить клиента от самого начала – а ну как Грант по дороге завернет еще куда-нибудь, с кем-нибудь встретится. За такую дополнительную информацию заказчик тоже обещал отдельную плату. Так сказать, премиальные.