Тройная игра

Так что если быть честным до конца и называть вещи своими именами, в решении его, Гранта, проблем генерал Гуськов должен быть более чем горячо заинтересован...

7

У всей этой сегодняшней заварухи, когда для Игоря Кирилловича враз сошлось столько проблем, была своя предыстория.

Дело в том, что вовсе не всегда Игорь Кириллович был воровским авторитетом, а тем более респектабельным бизнесменом. Когда-то, и не так уж давно, но в совсем теперь ушедшей жизни, был он армейским офицером, спецназовцем, успевшим захватить конец афганской эпопеи и даже чуток хватануть чеченской – пытался в самом начале в составе спецназовской группы остановить победное шествие генерала Дудаева. Они кое-чего тогда даже добились, но на полпути были отозваны из Чечено-Ингушской республики и вместо наград, в соответствии с приказом Верховного Главнокомандующего, были вышвырнуты из армии – за разжигание, видите ли, национальной розни и дестабилизацию обстановки на Северном Кавказе... Враз он остался без службы, без денег, без перспектив. Хорошо хоть было где жить: тогдашняя его жена пока терпела его, все еще видя в нем того героя, за которого выходила когда-то замуж. Выходила в надежде на блестящее будущее, а тут жизнь враз стала бесцветной и бесперспективной. Он и теперь был герой, только герой не очень здоровый, с расшатанной психикой и – совершенно ничего не понимающий в том, что происходит вокруг. А вокруг все рушилось и трещало и нагло перла та самая новая жизнь, которая никак не желала поддаваться его пониманию, а главное – не видел он себе никакого применения в том мире, в котором белое становилось черным, черное – белым, а любимый страной и армией красный цвет стал считаться чуть ли не национальным проклятием. Спасла его тогда знаменитая армейская взаимовыручка. Он уже готов был после очередной серьезной размолвки с женой наложить на себя руки, как вдруг совершенно случайно встретил на улице боевого, еще по Афгану, дружка, настоящего гебешника. «Слушай, ты ж, помнится, языки знаешь? – внял его беде дружок, когда они, выпив в парке Горького пива, рассказали друг другу, кто чем живет. Друг был благополучен, окопался при управлении снабжения тыла. – А хочешь во Внешторг?» Игорь Кириллович не очень хорошо знал, что такое Внешторг, смутно представляя себе каких-то элегантных мужиков, которые ездят по заграницам, курят импортные сигареты и пьют виски – этакие дипломаты от торговли. Он чуток подумал – и с ходу согласился, чувствуя, как жизнь моментально начинает окрашиваться в прежние, радужные тона.

Эта радужность не померкла и потом, хотя заниматься ему во Внешторге пришлось тем, чем он сроду и заниматься-то не думал. В недальнем зарубежье, во все еще братских соцстранах, закупал он кой-какое не самое важное оборудование для Госснабов – союзного и республиканского. Через него тогда шла всякая мелочовка, которой уважающие себя внешторговские волки и заниматься-то не хотели, – кабель, электропровод, насосы для перекачки воды и канализационные – все больше товар для жилкомхозов. Прелесть занятия вскоре обозначилась в том, что цены на закупку всей этой жилкомхозовской лабуды все еще были в переводных рублях, приравненных Госбанком к девяностокопеечному советскому доллару, реальная же цена доллара к этому времени во много раз превысила пресловутый девяностокопеечный рубеж и с каждым днем все увеличивалась. Оборудования этого – оплаченного, авансированного, полученного по бартеру – за год образовалось на госснабовских складах великое множество, и числилось оно, даже пройдя таможенные формальности, за ним, Игорем Кирилловичем Разумовским (вернее, за его отделом, но все же, если персонально, фактически знал, где и что и в каких количествах, один он). Поначалу Игорь Кириллович занимался всем этим с легким отвращением, иногда утешая себя тем, что чем-то это похоже на работу в разведке: резидент получает огромные деньги, тайно тратит их по своему усмотрению, отчитывается как бог на душу положит (а то и вовсе не отчитывается) – да если ты нечист на руку или – так благороднее – по-американски оборотист, ты, можно сказать, сидишь на золотой жиле! Но сам он, увы, был брезглив и болезненно чистоплотен. Ему не раз тогда предлагали взяться за левую реализацию дефицитного товара с его складов (а что тогда не было дефицитным!), но он упорно отказывался, даже бывали случаи – выгонял из своего кабинета особо назойливых посредников, которые просто его не понимали. Жене он, естественно, старался о таком не говорить, но она вроде и без того поутихла тогда, не пилила больше за никчемность и безденежье. Еще бы – он был пристроен, и хорошо пристроен, многие о таком и мечтать не могли: частые загранкомандировки, возможность самому приодеться, привезти кое-что в дом. Нормальное «совковое» счастье. Именно тогда к нему и пристала кличка Грант. Еще не растерявший своей спортивной стати, он был очень хорош в своих немногочисленных, но очень модных заграничных шмотках, которые успевал раз за разом прикупать: строго элегантные, необыкновенно шедшие ему джемпера, модные плащи, спортивного кроя курточки, галстуки. У него был превосходный вкус. а уж ботинки, перчатки – они были настоящей его слабостью, эти вещи у него всегда теперь были очень дорогие и очень фирменные. «Шузы и все, что из кожи, – только английское», – любил говорить он, и, видимо, эта-то его слабость и превратила бывшего капитана спецназа сначала в капитана Гранта, а потом и просто в Гранта...

Но не успел он как следует обжиться в новом «дипломатическом» качестве, как снова все рухнуло: сначала Внешторг, потом разного уровня «снабы». Доллар в стране становился свободно покупаемым и продаваемым, переводной рубль исчез, будто его и не было, а вместе с тем враз стали смешными цены, получавшиеся когда-то у Внешторга на его базе. Особенно в сравнении с долларовыми ценами, которые сразу же установили бывшие соцстраны, откуда товары были привезены. Ну а сам товар – тот многочисленный ассортимент, который Игорь Кириллович закупал в последнее время, – так и остался лежать на одному ему ведомых складах, став враз как бы совсем ничьим, чуть ли не единоличной собственностью Игоря Кирилловича. И тут бравый спецназовец снова всерьез задумался о своей собственной судьбе. Внешторг исчез, фирма, в которой он работал, дышала на ладан. Еще чуть-чуть – и он опять будет на улице, и опять окажется в том же самом положении, если не худшем, что и после армии. А тут денежки, можно сказать, сами в руки просятся, это ж надо дураком быть, чтобы от них отказываться. И он решился. А решившись, наплевав на прежние принципы, повел себя как всякий неофит: глуша совесть, развернулся бывший капитан с такой бесшабашностью, что хоть и тошно другой раз самому становилось, а назад хода ему уже не было – сам себе отрезал. Вот как развернулся. Заграничные-то цены враз стали недоступными разоренному российскому покупателю, а он их устанавливал сам – вполне приемлемые для того же покупателя.

Насосы, которых он прежде вроде как стеснялся, лежали по всей стране: в Хабаровске, на Кубани, в столице, в Воронеже – да где их только не было! Конечно, одному бы ему такое дело не провернуть, но он теперь знал многих мужиков из местных «снабов». Они по его заданию в срочном порядке оплачивали насосы по тому самому старому курсу – по девяносто копеек за доллар – и складировали уже как свои собственные, чтобы потом, по его, Гранта, команде, отпускать желающим по уже установленной им самим цене.

Желающих было хоть отбавляй – железнодорожники, у которых на каждом полустанке свои коммунальные хозяйства, директора бывших совхозов, получившие в наследство поселки-усадьбы, ну и так далее. Сделки совершались короткие, быстрые – сегодня подписали договор, перечислили оплату, назавтра товар уже вывезли. Деньги получались огромные, устраивавшие всех, кто был вовлечен в эту аферу, в эту спекуляцию, если по-старому, по-советски. По-новому же все это считалось просто выгодной сделкой. Он так вошел во вкус, что гордо сообщал жене, засыпая после бурного рабочего дня: «Вчера заработал сорок (50, 60) миллионов!» (Тогда все считали на миллионы.) И это звучало, и даже очень звучало, особенно если учесть, что миллионы капали на его счета каждый день. Он говорил это слово – «заработал», и ничто в нем уже не протестовало, хотя еще с детства он, русский парень, знал: заработанное – это то, что ты получил за свой труд, а вовсе не за то, что ты кого-то надул. Какой здесь был его труд-то? Ловкость рук, и ничего больше. Окончательно он узаконил для себя это «заработал», когда на созданную им специально для торговли насосами фирму начались «наезды». Сначала машины с его насосами остановили какие-то малоразговорчивые пацаны с пистолетами, потребовавшие «пошлину» за проезд от склада до шоссе. Потом ему начали звонить, предлагать поделиться, заплатить сорок процентов от доходов за якобы охрану и неразглашение. Потом кое-кто из его компаньонов на местах решил, что незачем делиться с каким-то столичным мироедом, если оформленный по всем правилам товар лежит на твоем собственном складе, под твоим присмотром, да и оформлен на тебя. А пусть они, эти москвичи, сперва докажут, что это их товар. А докажут – пусть попробуют взять, если все лежит на армейских или принадлежащих какому-нибудь «Водоканалу» складах, которые тоже охраняются, как армейские, как настоящий оборонный объект... Если тут и можно что доказать – то только оружием.