Его Величество император

— Господа, я ненадолго вас покину. Дядя, герцог, я надеюсь, вы займете гостей! — И стремительно вышел из комнаты. Наконец-то у него появилась возможность спокойно, наедине, прочесть письмо Анни.

В кабинете небольших покоев, в которых он временно расположился, все еще не решаясь занять отцовские, он уселся за стол, несмотря на нетерпение, аккуратно вскрыл конверт без подписи, и, слегка волнуясь, впился взглядом в написанные таким знакомым почерком строки:

— Эль, любимый!

Я не знаю, как выразить на бездушной бумаге, все те чувства, что сейчас буквально рвуться из моей души. Как подобрать слова, что бы выразмть их все. Всю мою любовь, все сочувствие твоему горю, всю радость, от сознания того, что ты жив, что ты думаешь обо мне, и даже в такие страшные минуты сумел отправить весточку. Спасибо тебе за нее! Не знаю, что было бы со мной, после того, как я увидела то страшное видео, не будь твоего сообщения. Эль, единственный мой, самый дорогой мой человек во вселенной, береги себя. Я понимаю, ты сейчас мешаешь слишком многим. Поэтому умоляю, будь осторожнее, я знаю, ты не умеешь прятаться за чужие спины, но ради нас, ради нашего будущего, смиряй иногда свою гордость, не рискуй, спрячься, затаись на время, что бы потом ударить врагов больнее. И знай, хоть чисто формально я сейчас далеко, сердце мое все равно рядом с тобой, пытается утешить, успокоить, выразить всю мою любовь. Не знаю, удалось ли хоть в сотой доле донести до тебя все, что я сейчас чувствую. Не буду перечитывать. Я уже изорвала кучу бумаги, каждый раз написанное казалось сухим и каким-то официальным. Как бы я хотела не писать глупые письма, а прикоснуться к тебе, обнять, высказать все глаза в глаза. Но я хорошо усвоила урок — моя безопасность, это сейчас, в первую очередь, твоя безопасность, поэтому, хоть и не смирилась с разлукой, но убедила себя, что это жестокая необходимость сейчас. Все, заканчиваю, иначе пойду писать все по второму кругу. Поэтому — люблю, соболезную, жду встречи, и буду ждать столько, сколько необходимо. Целую. Целую бумагу, на которой пишу эти строки. Любимый, единственный, бесценный мой, береги себя. Мы вместе, несмотря на расстояния, а вместе, я уверенна, мы все преодолеем, все преграды, и, наконец, сможем соединиться уже навсегда! В горе и радости, пока смерть не разлучит нас!

Твоя, навеки твоя, жена Аннабель.

Эльриан перечитал, раз, другой, потом, поняв, что уже почти выучил послание наизусть, аккуратно приподнял бумагу и прижался губами к месту, где было слово «целую». Вновь положил лист на стол, положил руки на его край, оперся о них подбородком, смотря в упор на выведенные дорогой рукой буквы. Впервые за последние дни на его губах появилась не ироничная ухмылка, не злобная усмешка, а добрая, счастливая улыбка. Так он просидел довольно долго, потеряв счет времени, пока его плеча не коснулась легкая, женская рука.

— Прости, что нарушила твое уединение, крестник, — тихим голосом произнесла маркиза Торас, — но там, в гостиной, все сходят с ума от твоего долгого отсутствия. Я оказалась самой смелой. Остальные просто испугались входить к тебе. Нагнал ты на них страху.

— Долго? — удивился Эльриан.

— Еще бы, уже больше двух часов!

— Надо же, не заметил!

Пожилая женщина не отпуская его плеча нашарила свободной рукой стул, подтянула его к себе, уселась рядом.

— Любишь ты ее, Ри. Сильно любишь! Хочу спросить, извини, а она тебя?

— Любит, Вильгемина, тоже сильно.

— А отчего же не приехала вместе с кузенами, Грассы ведь ей кузены, я правильно поняла? Родители не пустили?

— Не пустить Аннабель, если она что-то задумала очень сложно. Видимо, в этот раз имел значение один наш разговор. Вспомнила, и рваться ко мне не стала. Тогда я ей пригрозил, что в случае необходимости выбора между ней и семьей, скорее всего приму решение убрать главную причину такого выбора — себя. Она потом долго допрашивала Джанни, он ей подтвердил, что я на такое способен.

— То есть, пока у нас практически состояние войны, вы соединиться не сможете?

— Нет. Ни я Анни, ни она меня, под удар не подставим.

— А война может долго продлиться. Пока не отобьёте Циол, мятежники смогут забрасывать все новые партии оружия и наемников. Договор на аренду части территории Сейлора действовать будет еще 23 года. Подвел твой прадед, соблазнился легкими деньгами, полностью отдал весь контроль за космопортом арендаторам, не оставил никакого влияния за Элланой. Это уже твоему деду аукалось, и Эвальду тоже. Эти коммерсанты не прекратят разгружать корабли Сардора. Что им наши проблемы, когда такая выгода!

— Есть у меня одна задумка, крестная. Только пока осуществить не могу. Не полностью дееспособен. А говорить в Совете Унии должен совершеннолетний, полностью признанный император.

— А до этого еще год! За этот год эти твари многое натворить успеют.

— Год сократить можно. Нужно законченное высшее образование. А для этого с Луисом Кортни договариваться придется. Вот коронуюсь, что бы весу себе прибавить и поговорю. Отказать действующему императору сложнее, чем просто курсанту, хоть и с короной в перспективе.

— Значит планы есть! А то я подозревала, что ты весь в своей скорби и ничего кругом не замечаешь. Давай, так держать! И два совета, нет, даже три!

— От тебя хоть десять.

— Так вот, первый. Занимай императорские покои. Пора. А то кое-кто уже слухи распускает, что тебе их занять нечистая совесть не позволяет. И в продолжение этого — второй совет. Найди причину и отправь подальше свою мамашу, ты же понимаешь, что сейчас самый твой ближайший враг, это она. Уже считала, что малолетний правитель, Эдгар, у нее в руках, а тут такой облом — законный наследник жив, да еще это ты. Она тебя в первую очередь, с удовольствием Сардору сдаст и не задумается. На Эллану ей плевать, утолить бы свои амбиции.

— А третий совет?

— Не ходи по дворцу с выражением на лице — не подходи, убьёт! Люди приветливость любят. Не простоватую, когда улыбаются всем подряд, а такую, такую…слегка снисходительную, что ли. Вот, я до вас снизошел. Изобрази на лице не злость на весь мир, а такую грусть, с оттенком скорби, что бы тебя утешить хотелось, а не бежать от тебя, куда глаза глядят, лишь бы подальше. Понял мою мысль, у меня как-то коряво изложить получилось?

— Спасибо, все понял. Грусть изображу, улыбаться начну после похорон. Матушку собирался сам подловить на одном деянии, что бы был предлог отправить оплакивать отца в монастырь, на Западном континенте, под надзор дяди Иствуда. Покои займу завтра с утра. Ты права, другой бы в первую очередь туда понесся, не дав постельного белья переменить! И постепенно начну государственными делами заниматься, прикрываясь регентами. Спасибо, Вильгемина!

Эльриан поднялся, подал руку своей крестной матери, и вместе с ней вышел из кабинета. В гостиной его временных покоев уже толпились все, бывшие приглашенными к обеду, лица. Весьма озабоченные лица, просветлевшие, когда его увидели.

— Господа, — улыбнулся император, — что за общий сбор? Неужели я не могу ни на минуту уединиться, что бы прочесть лично адресованное мне письмо?

От его улыбки, которую они уже потеряли надежду когда-либо увидеть, все присутствующие как будто ожили. Зашевелились, заговорили.

— На минуту? — обратился к нему Эрвин, — это два часа для тебя минута? Что мы только не передумали!

— Интересно, что? Что меня похитили агенты из другой галактики, подкупленные Сардором? Потому, что украсть человека через окно четвертого этажа дворца, стоящего на отвесной скале и выходящего к тому же на море, не привлекая внимания, могут, наверное, только они!