Страница 3 из 87
Я неоднократно излагал цесаревичу все то, что помнил по прошлой жизни. Мы с ним много думали, как можно изменить ситуацию. И одной из мер, гарантирующих, что в будущем Россию не заставят остаться при своих, стал секретный договор с Австро-Венгрией. Его заключили дипломаты, отправившиеся в Вену после визита цесаревича Николая. Я тогда еще только собирался ехать в Ташкент.
По данному секретному договору Австро-Венгрия не станет вмешиваться в войну, и более того, в случае осложнений поддержит Россию. Взамен она получит Боснию и Герцеговину, а к нам отойдет Болгария, которая, как и Финляндия, обретет статус Великого Княжества.
Естественно, австрийцы до последнего не хотели подписывать договор. Слишком уж жирный кусок, по их мнению, захотели отхватить себе русские. Да, они мечтали о Боснии и Герцеговине, но при этом не хотели ничем не делиться с Россией. Благодаря Николаю, его настойчивости, полному доверию со стороны императора и неплохой работе дипломатов, предварительное соглашение все же подписали.
Да и с Германией удалось договориться. Бисмарк всеми силами пытался спровоцировать новую войну с Францией, так как итогами той, что закончилась в 1871 г. никто во Втором рейхе доволен не был. Но в таком деле немцам требовались влиятельные союзники. Россия обещала поддержать претензии Германии в обмен на Болгарию.
Теперь у нас появилась страховка. Понятное дело, подобное выглядело гладким лишь на бумаге, жизнь же могла преподнести кучу неприятных сюрпризов.
Николай испытывал двойственные чувства. Ему нравилось, что у России есть союзники, но совсем не вдохновляло, что Болгария просто поменяет хозяина. Он считал такое поведение «мелким и торгашеским, совсем не рыцарским». Но мой довод о том, что вначале стоит требовать как можно больше, чтобы затем во время торгов иметь возможность чем-то пожертвовать, принял.
О данных секретных соглашениях знало всего несколько человек. Как в их числе очутился и я, стало для меня загадкой. Точнее, знаком, что будущий император мне полностью доверяет. Но я пока не мог раскрыть данные сведения даже перед Скобелевым. Да и общие ответы на заданный вопрос его бы не удовлетворили. Поэтому я зашел с другой стороны.
— Считаю, что война — продолжение внешней политики военным путем. В настоящий момент мы не можем не воевать. Турцию мы победим, но главная наша задача — не дать себя обмануть и запутать, не отдать плоды победы в чужие руки.
— Толково, Миша, очень толково! — одобрил Скобелев. — Мысль, что война есть продолжение политики мне понравилась. Будь спокоен, я ее запомню и опубликую в газетах, пусть наши замшелые генералы тоже начнут соображать. А что цесаревич Николай?
Естественно, о нашей дружбе с Романовым в армии знали. Слухи разошлись широко, добавив мне недоброжелателей, откровенных врагов и различных льстецов, надеющихся урвать свою порцию наград.
— Не поверишь, но он мне не докладывает.
Генерал шумно расхохотался. Мы разговаривали больше часа, допили коньяк, после чего Скобелев отправился к командующему прояснять свою судьбу — когда и куда его назначат. Я же вернулся к насущным заботам.
16 марта первый эскадрон начал грузиться в вагоны. Предусматривалась поэтапная передислокация полка, каждый день по два эскадрона. Это стало очередным вызовом, офицеры ругались на штабных крыс и поддерживали мою злость по поводу совершенно ненужного «крюка» до Одессы. Но вышло так, как вышло, а нам оставалось лишь выполнять приказ.
Теперь организационные вопросы приходилось решать заново. Гусары Смерти насчитывали восемьсот пятьдесят сабель и свыше двух тысяч лошадей. Для перевозки всех нас требовалось минимум четырнадцать паровозов, два вагона для офицеров и полкового штаба, 28 для нижних чинов и 250 для лошадей. Эти вагоны успели прозвать «теплушками», они вмешали 40 человек или 8 коней.
Мы с Костенко и Седовым столкнулись с рядом сложностей, но их было бы куда больше, не являйся Шефом нашего полка сам цесаревич. А так мы шли по отдельному приказу и с нами считались.
Я проводил Некрасова и уехавшего с ним Костенко, отправил следом еще два эскадрона, а сам отправился с четвертым. Седову надлежало проследить за последними двумя.
Дорога до Унген заняла много времени. Поезда двигались медленно, один за другим, перевозя огромное количество людей, лошадей и оружия. Гремели сцепки, тут и там слышались звуки губных гармошек, вился дым трубок.
Естественно, на подобный грузопоток железная дорога не рассчитывалась. Иногда поезд плелся с черепашьей скоростью, но иной раз мог разогнаться и до сорока верст в час, что считалось прекрасным результатом.
Из запоминающихся станций следовало упомянуть Раздельную, Бендеры и Кишинев, где мы простояли три дня. Я мог бы безвылазно находиться в офицерском вагоне, пить или играть в карты, как делали отдельные полковники, но вместо этого по несколько раз обходил поезд, на станциях ругался с комендантами и едва ли не силой выбивал котловое довольствие там, где это было положено.
Пользуясь моментом, в Кишиневе офицеры сходили в ресторацию, варьете, прогулялись по парку и осмотрели магазины. Тем более, весна нам благоприятствовала. Частые дожди несли свежесть. Снег неделю как сошел, ночью еще подмораживало, но днем температура поднималась до десяти градусов.
В целом, город оказался грязным и типично провинциальным. До 1812 года эти земли находились под турками, так что культурное или экономическое развитие здесь практически отсутствовало. После очередной выигранной войны Молдавия отошла к России, образовав Бессарабскую губернию. Существовала забавная легенда, что столицей Кишинев стал в обход Бендеры благодаря крупной взятке, которую сделали армянские купцы.
Став столицей губернии, Кишинев начал расти. Не то чтобы быстро, но он хотя бы вышел из вековой стагнации. В городе построили ряд зданий, а Кафедральный собор, памятник Пушкину и трехэтажный вокзал могли бы украсить ту же Москву или Петербург.
Молдаване, румыны, евреи, армяне, цыгане, греки, русские и болгары еще не насмотрелись на солдат и потому прибытие каждого поезда сопровождалось огромными толпами, пересудами и свистом детворы. Дамы любили прогуливаться так, чтобы их видели офицеры. Цены на еду и развлечения взлетели в два раза, а на проституток — в три.