Страница 16 из 20
Учредители кооперативов, кредитуемые ими же созданными банками, начали скупать товары и сырье у госпредприятий по низким госценам. Затем они перепродавали эти товары населению по гораздо более высоким рыночным ценам или, еще выгодней, экспортировали их за границу по мировым ценам, получая до пятисот и более процентов прибыли. При этом налог на прибыль кооперативов не превышал 10–13 процентов. Коммерческие банкиры из кооперативного сектора придумали еще одну чрезвычайно выгодную схему: они получали от родственных госпредприятий «помощь» в безналичном расчете и обналичивали ее, используя новые лазейки между двумя видами денежного обращения. Струи и ручейки обналиченных «новых» денег вскоре превратились в бурный поток, увеличивая денежную массу на руках у населения. К концу 1989 года ни Политбюро, ни Госбанк уже не могли заткнуть эти лазейки. Поток превратился в инфляционный потоп.
Откуда у Горбачева возникла идея демократизировать Советский Союз? Для западных читателей, особенно американских, демократия и свобода – нечто естественное, как воздух. Но Горбачев был генеральным секретарем КПСС, а не западным либералом. Тем не менее он решился на масштабную политическую либерализацию одновременно с радикальными экономическими реформами. Даже много лет спустя его биограф Уильям Таубман не мог скрыть своего изумления: «С чего он взял, что за несколько коротких лет сумеет победить многовековые политические, экономические и социальные привычки, укорененные в России: царский авторитаризм, переродившийся в советский тоталитаризм… минимальный опыт гражданской активности, в частности, отсутствие культуры компромисса и консенсуса, традиции демократической самоорганизации и реального верховенства закона?»[83]
Горбачев вырос в обществе, в котором образованное меньшинство всегда тайно жаждало свободы от деспотического государства. Почти два столетия интеллигенция мечтала о конституции и правах человека. Большевики и Сталин обратили эти мечтания в кровавую карикатуру, но не смогли полностью их убить или игнорировать. Советская Конституция 1936 года официально гарантировала «социалистическую демократию», «свободу» слова, совести и другие гражданские права. В 1948 году Советский Союз ратифицировал Всеобщую декларацию прав человека ООН. В августе 1975 года Брежнев подписал Хельсинкский заключительный акт, а в 1977-м его положения вошли в обновленную Конституцию СССР. Разумеется, тогда в Светском Союзе никто и не думал воспринимать это всерьез[84]. Человек с такими мыслями мог заинтересовать КГБ и быть принудительно направлен на психиатрическое лечение. Тем не менее понятия «социализм» и «демократия» продолжали восприниматься как пара, это проникло в массовое сознание и закрепилось там как некий идеал будущего. Группа молодых интеллектуалов в Москве в подпольном теоретическом журнале пришла к выводу, что именно «социалистическая демократия», а не либеральная демократия – единственный лозунг, на который откликнется большинство советского населения[85].
Затем появился Горбачев. Связанный с интеллигенцией со студенческих лет, он разделял мечты о политических свободах. Собственные представления о необходимости «демократического социализма» у Горбачева, видимо, появились после бесед с чешским другом Зденеком Млынаржем, коммунистом-реформатором, который активно участвовал в событиях «Пражской весны» 1968 года. Это было время социалистической романтики, когда физик-ядерщик Андрей Сахаров стал правозащитником и заявил на весь мир о взаимосвязи экономического прогресса, гуманизма и интеллектуальной свободы. Для Горбачева было естественно признавать то, что Андропов отвергал – советский народ должен иметь право голоса в делах страны, без «демократического социализма» люди останутся отчужденными от продуктов своего труда и станут вести себя как крепостные, экономическая модернизация будет невозможна. Записка Яковлева 1985 года не выходила у Горбачева из головы. Раиса, с ее социологическими интересами, вероятно, тоже поддерживала стремление мужа освободить советское общество. Оба питали страсть к теории и любили обсуждать вопросы философии и истории во время своих долгих прогулок и отпусков.
В августе 1987 года Горбачев посвятил теоретизированию весь свой летний отпуск в Крыму. На даче, где прежде Брежнев с приближенными играли в домино, выпивали и обменивались старыми анекдотами, Горбачев читал Ленина и открыл для себя «молодого Маркса» – его «Экономическо-философские рукописи 1844 года». С конца 1950-х годов эти тексты Маркса были подняты на щит западными марксистами, а позже будоражили умы советских философов и социологов антисталинского направления. В Крыму Горбачев переписывался с ведущими академиками страны, давал задания академическим институтам. Формальным поводом послужило предложение американского издательства написать книгу о перестройке. Вместо того чтобы поручить задачу «литературным неграм», Горбачев сам с удовольствием погрузился в процесс. Он диктовал один за другим варианты глав своему помощнику Анатолию Черняеву, который к тому времени стал его негласным спичрайтером. Книга получила название «Перестройка: Новое мышление для нашей страны и для всего мира». Чтобы ее закончить, Горбачев даже отпуск продлил на неделю. Советский лидер хотел, чтобы его «революция» получила теоретическое и международное значение, как за семь десятилетий до него это удалось сделать Ленину[86].
Генсек также углубился в книги и документы об истоках сталинизма. Одним из стимулов была подготовка к празднованию 70-летия большевистской революции в ноябре 1987 года. В июле, перед отпуском в Крыму, Горбачев раздал коллегам в Политбюро извлеченные из архивов материалы о преступлениях Сталина. Это была подборка, подготовленная еще по приказу Хрущева в 1961–1962 годах. Горбачев, в результате своей «ссылки» в ставропольской глуши, сохранил взгляды на советскую историю, характерные для партийной интеллигенции конца шестидесятых. По словам Черняева, он все еще верил, что если бы Ленин умер не в 1924-м, а хотя бы десятью годами позже, социализм в СССР пошел бы по хорошему пути (в отличие от сталинского)[87]. Теперь, в 1987 году, когда Горбачев имел доступ ко всей нужной информации, он взялся за историческую тематику с утроенной энергией. Искал ответы на волнующие его вопросы. Что обусловило приход Сталина и его преступления? Какой «сбой» в ленинском плане привел к тирании и массовым убийствам? Как избежать подобных трагедий в будущем? Это были все те же проблемы, которыми мучилась молодая советская интеллигенция поколения Горбачева двадцать-тридцать лет назад.
Книги, особенно переводы западных исследований, сыграли роль идеологического динамита и произвели громадное впечатление на Горбачева. Он делился мыслями с узким кругом коллег – ему хотелось изменить «всю систему» – от экономики до образа мыслей. «Я пойду далеко, очень далеко», – записал его слова Черняев. Самой крупной находкой Горбачева была теоретическая формула: «Больше социализма – больше демократии»[88].
Вместо того чтобы подобно Хрущеву произносить речи о преступлениях Сталина, Горбачев решил демонтировать построенную им систему управления. С этой целью в июне 1988 года он собрал специальную партийную конференцию. Предыдущая была созвана Сталиным в феврале 1941 года, чтобы обсудить приготовления к неизбежной войне. У Горбачева было не менее срочное дело. Для подготовки своего доклада он опять обратился к самым близким советникам. В их число вошли эксперт по «демократическому социализму» Яковлев, Георгий Шахназаров, Анатолий Черняев, экономисты Вадим Медведев и Степан Ситарян. Также в команде оказались два старых друга Михаила и Раисы с университетских времен – юрист Анатолий Лукьянов и философ Иван Фролов. Валерий Болдин, бывший журналист и личный помощник Горбачевых, отвечал за организационные вопросы. Рабочая группа получила десятки экспертных докладов и записок от ведущих академических институтов в Москве. Для настроенной по-реформаторски партийной интеллигенции пробил час, которого она ждала десятилетиями. Работа над политическими реформами стартовала в начале 1988-го и продолжалась весь год.
83
Taubman. Gorbachev, p. 3, 338.
84
Daniel Thomas. The Helsinki Effect: International Norms, Human Rights, and the Demise of Communism (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001); Sarah Snyder. Human Rights Activism and the End of the Cold War: A Transnational Story of the Helsinki Network (Cambridge: Cambridge University Press, 2011); Richard Davy. Helsinki Myths: Setting the Record Straight on the Final Act of the CSCE, 1975. Cold War History 9:1 (2009), pp. 1-22; Michael C. Morgan. The Final Act: The Helsinki Accords and the Transformation of the Cold War. Princeton (NJ: Princeton University Press, 2018).
85
Прибыловский В. В. рецензия для самиздатского журнала «Варианты», датированная Радио Свобода до апреля 1982 г., 2, 4, 5. Open Society Archives, 300-80-1, box 880, 3. Цитируется в докторской диссертации Наташи Уилсон.
86
Дневник А. С. Черняева, 31 августа 1987 г. Совместный исход. С. 720.
87
Черняев А. С. Феномен Горбачева в контексте лидерства. Международная жизнь. 1993. № 7. С. 52–53.
88
Там же. С. 53.