Страница 5 из 13
– Что? – Мама вдруг покраснела. – Глупости, ничего я не разговаривала… ну, может быть, два слова… не слушайте ее, она сама не знает, что говорит…
– Ну да, ну да… я не слушаю…
– Ну все, котенок, пойдем! – Мама взяла меня за руку и повела из этой комнаты, из этого дома.
Под конец я обернулась и увидела картину, которая навсегда отпечаталась в моей памяти: старый дом с башенкой и на пороге – большой мужчина с бородой…
Мама вела меня домой, очень сильно сжимая руку. Наконец я не выдержала и сказала:
– Мамочка, мне больно!
– Глупости… – ответила она, но немного ослабила хватку. – А зачем ты убежала?
– Я не убежала! Я пошла за кисой…
– Слышала уже! А этот дядя… он не сделал тебе… не сделал ничего плохого?
– Нет, он только показал мне золотую карусель.
– Да? Ну ладно… только обещай мне, что больше никогда не будешь сюда ходить!
Я пообещала – но не сдержала свое слово. Слишком притягательным был этот дом.
– Эльза! – крикнул мастер Фридрих, оторвавшись от работы. – Эльза, где ты там пропадаешь? Эльза, я, кажется, тебя зову!
Дверь скрипнула, и старая служанка возникла на пороге мастерской, вытирая руки передником.
– Ну и чего вам надобно, господин? – прокаркала она своим скрипучим голосом.
– Мне надобна тишина! – раздраженно ответил хозяин. – Я тысячу раз повторял, что мне нужна тишина во время работы, особенно такой важной и спешной, как сейчас! Ты знаешь, что я делаю музыкальную шкатулку для господина советника Люциуса… не какую-нибудь обычную шкатулку, а чрезвычайно тонкую, со многими хитрыми устройствами, а для такой тонкой работы потребна исключительная тишина, потому как это заказ не какого-нибудь булочника или колбасника, а для господина советника…
– Да хоть для самого архиепископа! – перебила его служанка. – Можно подумать, что это я подняла шум!
– А кто же еще? Весь шум в этом доме всегда происходит от тебя! То ты гремишь кастрюлями, то стучишь вальком для стирки, то кричишь на младших служанок…
– Можно подумать, что обед приготовится сам, а ваши сорочки сами себя постирают! Но сегодняшний шум происходит не от меня. В город приехал какой-то торговец с Востока, и это его караван производит столько шума!
– Какой еще торговец? – переспросил мастер Фридрих, с трудом скрывая любопытство.
– А я знаю? – Эльза пожала толстыми плечами.
– Ты всегда все знаешь. Служанки все узнают одна от другой.
– Я знаю только, что он прибыл из каких-то далеких стран, из владений турецкого султана, что он несметно богат и собирается открыть торговлю у нас в Нюрнберге. Да вот, вы сами можете увидеть караван с его товарами, он как раз проходит под нашими окнами, и именно он производит шум, который вас обеспокоил.
– Вот еще, – проговорил мастер Фридрих, пренебрежительно поджав губы, – у меня слишком много дел, чтобы разглядывать какой-то варварский караван! У меня в работе музыкальная шкатулка для самого господина советника…
– Слышали уже! – отмахнулась Эльза, поправляя фартук. – Не хотите – не глядите, а я пойду на кухню, у меня суп закипает!
Едва дверь закрылась за служанкой, мастер Фридрих бросился к окну и отдернул занавеску.
По улице мимо его дома действительно тянулся удивительный, невиданный караван.
Там шли ослы и мулы в нарядных ярких попонах, нагруженные тюками и мешками, следом за ними медленно, неторопливо переступали длинными нескладными ногами огромные невиданные звери с горбатыми спинами и влажными мечтательными глазами.
Эти сказочные существа несли столько грузов, столько тюков и кованых сундуков, сколько не унести и трем лошадям, и их упряжь тоже была украшена кистями и помпонами из красной шерсти, серебряными колокольцами и цепочками, издававшими при каждом шаге нежный печальный звон.
Один из горбатых зверей, словно почувствовав взгляд мастера Фридриха, повернулся к окну и издал громкий, протяжный рев.
Рядом с вьючными животными шли погонщики – смуглые люди в ярких тюрбанах и длинных расшитых одеяниях.
Эти погонщики были так богато одеты, что их можно было принять за купцов, и у каждого за шелковый кушак были заткнуты кривая сабля или пара кинжалов.
Как же тогда выглядит хозяин всех этих богатств!
Голова каравана приблизилась к дому покойного советника Вестфаллера и остановилась.
Ворота открылись, и караван потянулся во двор.
В это время в коридоре раздались шаги, и мастер Фридрих поспешно вернулся к рабочему столу.
Я вынырнула из волны воспоминаний и снова вгляделась в свою старую работу.
А что, пожалуй, в ней что-то есть…
Я смогла уловить и передать в своей картине что-то самое важное в этом доме.
Облезлые стены, покосившееся крыльцо, подслеповатые окошки и та самая башенка, которая дала дому его название – в этом было не жалкое ощущение нищеты и упадка, а таинственная прелесть красивого, благородного старения.
Так некоторые старики до самых последних дней сохраняют следы былого благородства.
Конечно, нарисовала я этот дом уже гораздо позже, в последнем классе школы, и был он уже совсем не тот, как когда я увидела его в первый раз. Тогда мне казалось, что дом этот шагнул на нашу улицу прямо из сказки, вот только я не могла еще сообразить, из какой конкретно, так как была очень мала. А вот потом…
Тут Маруся, которой надоело, что на нее не обращают внимания, довольно ощутимо толкнула меня в бок, так что картина едва не вывалилась из рук.
Я отложила картину в сторону.
Пожалуй, ее не стыдно будет представить на выставку… Хотя… ну какой из меня художник? Но раз Бобрик вбил себе это в голову, то легче согласиться, чем… но про это я уже говорила.
Ночью я крепко спала, что случилось впервые после того, как мы с Марусей переехали в эту квартиру.
Вот, казалось бы, здесь полный раздрай, ремонт, не хватает самых необходимых вещей вплоть до кровати, но до сегодняшнего дня впервые за много месяцев я чувствовала себя спокойно и спала как убитая.
Маруся, кстати, тоже, так что иногда мы даже не слышали звонка Васильича.
Васильич – ранняя пташка, встает в шесть утра и к семи уже бодр и полностью готов к работе. Так что, послушав пару раз его ворчливые неодобрительные монологи на тему молодых женщин, которые предпочитают валяться в кровати до девяти утра в обнимку с собакой, а потом жалуются, что никак им не устроить свою личную жизнь, я просто дала ему ключи от квартиры.
Тем более что тетя Света за него ручалась – дескать, честный, работящий и непьющий. Так оно и оказалось, кстати.
Но он обязательно звонит в дверь, прежде чем воспользоваться ключами, потому что Маруся хоть и хорошо к нему относится, утром может и нарычать.
Смешно, что я, взрослая и по некоторым меркам уже не совсем молодая женщина (крути не крути, а два месяца назад мне исполнилось сорок два года), называю кого-то тетей. Но вот привыкла так с детства, и уже поздно переучиваться.
Тетя Света жила в соседнем доме и была подругой моей мамы, а когда ее не стало, пыталась как-то помочь отцу. Он, кстати, помощи ее не принял, да и я тоже.
В общем, как-то мы с ней разошлись, а потом я вообще уехала из этого района. Так что общение наше свелось к ее звонкам в годовщину маминой смерти, тетя Света ни разу не пропустила эту дату.
Про отца она все знала лучше меня, у нас старый район, многие живут здесь всю жизнь, и родители их тоже тут жили, так что все друг друга знают. С собаками на одной площадке гуляют, детей в один садик водят, на лавочке в одном дворе сидят… В общем, много точек соприкосновения.
Так что в какой-то раз тетя Света сообщила мне, что у отца живет женщина. Ей она не понравилась, потому что не вступала ни в какие разговоры во дворе.