Черные Шипы (ЛП)

Осторожно спойлеры. Очень.

Кроме того, у меня не все хорошо, спасибо, что не спросила. Я как бы достиг дна в своей жизни впервые за долгое время.

Я нахожусь на том этапе, когда я ненавижу все и всех, и хучу быть единственным человеком на земле только потому, что было бы лучше, если все остальные умрут вместо меня.

Да, это деструктивное мышление, но я всегда был таким. В целом циничный и абсолютно гребаный пессимист.

Это уравновешивает фальшивый пессимизм, который ты используешь как фасад, чтобы скрыть свой естественный оптимизм.

Но я настоящий пессимист, который не думает дважды, прежде чем выкинуть чертовски хорошее настроение.

Я думаю, мне следует называть это тем, чем оно является: у меня экзистенциальный кризис. Он так силён, что я даже не знаю, кто я или что я такое.

Может, я никто.

А может, я просто мудак.

В любом случае, смысл моего существования раздроблен, и я не могу удержать его в целости.

Ты, должно быть, смеешься за мой счет. Продолжай. Ты имеешь на это полное право после всего, что я сказал.

Но это означает, что ты должна перестать, блядь, изображать из себя призрака и действительно написать ответ.

Не верь даже на секунду, что это конец. У меня может быть кризис, но я все равно останусь тем Акирой, которого ты любишь ненавидеть.

Напиши в ответ.

Даже одного слова было бы достаточно.

Твоя вторая половинка, о существовании которой ты до сих пор и не подозревала,

Акира

Глава 13

СЕБАСТЬЯН

Когда я просыпаюсь в следующий раз, на меня обрушиваются все подряд.

Врачи. Мои бабушка и дедушка.

Полиция.

Они единственные, с кем я хочу поговорить. Я и глазом не моргнул, когда лечащий врач сказал мне, что инфекция в моем плече распространилась и я, возможно, больше не смогу играть в футбол.

Хотя футбол помог мне выжить на протяжении многих лет, он не заставлял меня чувствовать себя живым.

Это не причина, по которой я все еще не могу дышать, черт возьми.

Так что нет, мне сейчас наплевать на футбол.

Мои бабушка и дедушка стоят по обе стороны от меня, пока я разговариваю с детективом, ведущим мое дело. Его зовут Уайатт, и у него густые светлые усы, закрывающие большую часть его рта.

Он и еще один офицер стоят у моей кровати, пока я рассказываю, как в меня стреляли в лесу, а затем забрали с Наоми. Я рассказываю им о камере и об этом ублюдке Рене.

Я говорю им, что Наоми подозревает, что это как-то связано с ее отцом, но когда он спрашивает меня, как его зовут, я теряюсь.

Она никогда не упоминала об этом. Я подозреваю, что она даже не знает об этом.

— Вам нужно найти ее, — настаиваю я. — Она пролежала там три гребаных дня с тех пор, как я ушел, а до этого мы выживали на воде только три дня.

Она могла оказаться в ловушке. Или еще хуже.

Может быть, галлюцинация, которая у меня была перед тем, как я потерял сознание, была правдой, и она безвозвратно разрушена.

Но даже если это так, я буду рядом с ней до конца.

Даже если она оттолкнет меня.

Даже если она будет обзывать меня.

Даже если она, черт возьми, ненавидит меня.

— Вот в чем проблема, — детектив переглядывается со своим коллегой, затем снова смотрит на меня. — Мисс Наоми Честер никогда не объявлялась пропавшей без вести.

— Что?

Он листает свой блокнот. — Ее мать, мисс Рико Честер, никогда не заявляла о ее исчезновении.

Это невозможно, учитывая, как она заботится о своей дочери. — Она могла искать ее сама, или, может быть, она была в контакте с отцом Наоми.

— Это не так, мистер Уивер. Госпожа Рико подтвердила полиции, что собирается отправиться в путешествие со своей дочерью. Они уехали вчера.

— Они не могли этого сделать. Наоми была со мной все это гребаное время.

— Однако они это сделали. На следующий день после того, как вас отвезли в отделение неотложной помощи.

Я смотрю то на него, то на бабушку, как будто это как-то поможет мне понять смысл его слов. Губы миссис Уивер неодобрительно скривились, вероятно, потому, что я настаивал на разговоре с полицией и продолжал расспрашивать о безопасности Наоми.

Ей все еще не нравится, что я связан с ней, но к черту ее мнение.

К черту всех, кто думает, что я не могу быть с Наоми.

— Вы, должно быть, выбрали не того человека, детектив, — выдавливаю я сквозь зубы, отчего моя рана натягивается.

— Нет. На самом деле мы поговорили с мисс Наоми Честер перед тем, как она и ее мать уехали в аэропорт. Она сказала, что не видела тебя с того дня, как ты исчез.

Аэропорт.

Наоми солгала полиции, а затем уехала из страны?

Что, черт возьми, это должно означать?

— Этого не может быть, — бормочу я больше для себя, чем для кого-либо другого.

— Но это так, — говорит бабушка своим надменным тоном. — Я лично навестила эту швею, как только ты исчез, и она сказала, что ты давно не появлялся у нее дома.

— Но ты видела Наоми? — спрашиваю я.

— Нет, но мне и не нужно было этого делать. Она была в своей комнате.

— Нет, она не была. Она была со мной, — говорю я детективам.

— Доктор сказал, что ваши факты могут быть туманными из-за перенесенной вами инфекции.

— Я ничего не выдумываю. Она была там и, черт возьми, заботилась обо мне.

Детектив Уайатт кивает с притворным пониманием, и мне хочется протянуть руку и придушить его. Я хочу, чтобы он отправился туда и поискал ее, нашел и они сказали мне, где я могу поговорить с ней.

Но это бесполезно.

Судя по тому, как все смотрят на меня, они определенно думают, что у меня галлюцинации.

Детектив говорит дедушке, что будет держать нас в курсе их находок, но я уже знаю, что их не будет.

Эти парни были профессионалами и обманули полицию, заставив ее думать, что Наоми даже не была похищена.

Единственный след, который они оставили, — это я и мои воспоминания, которые автоматически стали ошибочными из-за моей лихорадки.

Все было рассчитано.

Но они меня не знают. Или мою Наоми.

Что бы они ни делали, нихрена они не смогут нас разлучить.

Мой дедушка уходит вместе с полицией. Как только они уходят, бабушка пристально смотрит на меня. — Хватит выставлять нас дураками. Достаточно того, что ты влип в неприятности, не начинай сейчас вести себя как идиот.

— Она была там, — говорю я прямо.

— Мне все равно. Единственное, что сейчас имеет значение, это то, что она ушла и перестала пудрить тебе мозги. Это не тот Себастьян, которого я вырастила.

— Себастьян, которого ты вырастила, — всего лишь образ, бабушка. Он никогда не был настоящим.

— Даже лучше. Это единственный Себастьян, которого следует показывать на публике. Дочь швеи не твоего уровня, понимаешь?

Я ничего не говорю, потому что если скажу, то буду кричать как сумасшедший.

Желая избавиться от нее, я притворяюсь сонным. Вскоре после этого она уходит, потому что бабушка не из тех, кто остается рядом и заботится о пациенте. Она платит людям за это.

Теперь, когда она позаботилась о том, чтобы ее драгоценный наследник не умер, она просто будет жить дальше, как ни в чем не бывало.

Подавив стон боли, я тянусь к телефону на краю стола. Нейт принес его раньше, прежде чем отправиться заниматься одним из своих дел.

Я включаю Wi-Fi, и одновременно накапливается тысяча пингов. Сообщения от Оуэна, Ашера и даже Рейны. Другие друзья. Другие люди.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь очистить все уведомления, я кое-что замечаю.

Кое-кого.

Сообщение от Наоми, и ему исполнился день.

Выпрямляясь, я игнорирую боль и нажимаю на него быстрее, чем когда-либо в своей жизни.

Наоми: Я в порядке. Я выжила. Едва ли. Но я кое-что там потеряла, Себастьян. Я потеряла часть себя, которую, думаю, никогда больше не найду. Я просто делаю все возможное, чтобы быть рядом с мамой. Она решила провести свои последние дни в Японии, и я последовала за ней. Это место привязалось ко мне, и я не думаю, что захочу уезжать, даже после того, как мамы не станет. Не пытайся найти меня, потому что как только ты это сделаешь, я снова сбегу. Я больше не могу смотреть на твое лицо, не вспоминая, что со мной случилось. Я продолжаю задаваться вопросом, стоило ли спасать тебя такой ценой, или может, это тебе следовало быть тем, кто пожертвовал бы собой. Я никогда не узнаю ответов на эти вопросы, но я точно знаю, что все, что я чувствовала к тебе, исчезло в тот момент, когда я приняла удар за тебя. Я никогда больше не смогу быть с тобой, не испытывая боли, и поэтому я прекращаю все, что у нас было. Живи хорошо.