Страница 4 из 10
"Папа, - говорит, - не сердись. Я скоро выйду. Вы мне "Технику молодежи"
выпишите, папа!.."
А у самого глаза, словно блюдца с талой водой весенней.
Ладно. Отпустили его через год. Сейчас ему пятнадцать с половиной. Приехали мы с женой за ним - из колонии брать. Вышел он из ворот, кинулся к нам и, как щенок малый, об руки трется. А потом мать обнял и шепчет ей:
"Ты уж прости меня, мамочка!"
Так, понимаете ли, "мамочка" и сказал. Как дите крохотное совсем! Да! У парня душа, конечно, чистая, грязи не прилипло, сразу видать. Ладно. Пошли мы с ним в город. Спрашиваю его:
"В кино хочешь?"
"Мороженого, - говорит, - хочу, папа".
Купил я ему полушубок, шапку, да сюда прямиком и махнули, даже домой не заглянув. Анна, умница, слезы на вокзале не проронила. Я ее при Пашке-то даже поцеловать не решился на прощание, чтобы парню сердце не терзать. А он добрый.
Ушел в вагон, нас двоих оставил.
"Не тужи, Анка, - сказал я жене. - Обживемся, ты к нам приедешь".
А она улыбнулась так грустно-грустно и спрашивает:
"Технику - молодежи" перевесть вам в тайгу?"
"Не надо, - ответил я, - там техники хватит. Она там покрепче, чем в журнале, должна быть. Построже."
Да... Ну вот мы и приехали.
Флеров замолчал. Дрова в печке стреляли в железную заслонку, просясь к людям.
Прораб сидел, низко опустив голову, сцепив сильные пальцы.
- Где сын?
- В палатке, я же сказал.
Прораб поднялся.
- Пошли!
Снег навалился на людей и стал заигрывать с ними, словно котенок с бумажками: то слева, то справа ударит пушистой своей лапой. Низкая луна освещала десять домов, не покрытых крышами. Возле каждого дома была палатка. Внизу, на берегу Томи, стояли еще десять домов, сложенных пока что наполовину.
В крайней палатке было холодно. Пашка, сын Флерова, сидел около печки и ворошил кочергой синие головешки. Он был одет в такой же, как и у отца, полушубок.
Увидав прораба, Пашка поднялся и снял с головы шапку. Голова у него была крутая, круглая.
- Здравствуй! - сказал прораб и протянул ему руку.
- Здравствуйте, гражданин начальник! - ответил Пашка и покраснел.
- Я тебе не гражданин, а товарищ! - улыбнулся прораб. - Садись. Что встал?
Пашка присел на краешек стула.
- Нравится тебе у нас?
- Я не знаю.
Ребята, сбитые с ног дневной усталостью, тихонько посапывали и что-то бормотали во сне. Босьян улыбался: ему снилось счастье, большое как Севан. Прораб потормошил Леху с Киева за плечо. Леха открыл шальные глаза, зачмокал губами, отбросил одеяло и потянулся за ватником - одеваться.
- Подвинься, - тихо сказал прораб, - я нового привел.
Леха снова зачмокал губами, прыгнул под одеяло и подвинулся на самый край.
- Ложись к нему, - сказал прораб Пашке. - А вы, - он обернулся к Флерову, - у меня переночуете.
- Давай, сынок, спи, - кашлянул Флеров и, нахмурившись, спрятал глаза под бровями.
Пашка сбросил тулуп, обернулся к отцу и вдруг по-детски, всем лицом улыбнулся ему. Флеров снова кашлянул и пошел следом за прорабом.
Пурга металась веселая, как форель. В воздухе пахло весной, хотя еще только начинался декабрь.