Страница 16 из 52
Разговаривая со мной, Ланской спросил меня: «Ну, что ваш граф Виктор Никитич? Все судит да рядит, — а мы все-таки будем ездить по-своему». При этом Ланской, раскрыв два пальца правой руки и образовав из них рогульку, положил ее на один палец левой руки, а потом, поднимая и опуская ее несколько раз, делал движения наподобие конного ездока. «Вот так, вот так, — твердил, улыбаясь, добродушный министр, — мы ездим на вашей юстиции».
Анекдот сам по себе пустой, но характеризующий, что такое в прежнее время была юстиция и как на нее смотрела высшая администрация.
С своей стороны, III отделение, при шефе жандармов графе А. Х. Бенкендорфе, графе А. Ф. Орлове и других, состоя под ближайшим управлением генерала Леонтия Васильевича Дубельта, преследовало, по своим понятиям, кажущееся зло и, стремясь к добру, отправляло во многих случаях, ничем не стесняясь, функции судебных мест.
Так, оно определяло вины лиц по делам не политического свойства, брало имущество их под свою охрану, принимало по отношению к кредиторам на себя обязанности администрации и входило нередко в рассмотрение вопросов о том, кто и как нажил себе состояние и какой кому и в каком виде он сделал ущерб.
…В особенности III отделение в прежнее время зорко следило за действиями бывших тогда поверенных или адвокатов. Редкий из них не побывал в III отделении для объяснений с генералом Леонтием Васильевичем Дубельтом. Имя его у всех людей, не служивших и занимавшихся вольным делом, было на языке.
Малейшая жалоба со стороны клиента на недобросовестность адвоката или поверенного, была ли она ложная или справедливая, — все это было излюбленным предметом генерала Дубельта. Некоторые из них подвергались высылке из города, а другие, под страхом подобных наказаний, искали себе покровительства, записываясь для виду и счета на службу.
Впрочем, вообще звание адвоката, как защитника по делам, в прежнее время не пользовалось общественным уважением. Оно не было чтимо и правительством. Это последнее как-то считало, что все граждане силой закона и установленным порядком достаточно ограждены.
В подтверждение сего расскажу весьма знаменательный случай.
В г. Москве в царствование императора Николая Павловича был генерал-губернатором светлейший князь Дмитрий Владимирович Голицын.
Князь этот зачастую приезжал в Петербург, где жила его мать, княгиня Наталия Петровна Голицына (moustache), сестры: графиня София Владимировна Строганова, владелица дома у Полицейского моста, и Екатерина Владимировна Апраксина.
Вот в один из таких его приездов к сестре Софии Владимировне, в доме и семействе которой я жил, я слышал от него следующий рассказ.
«Вскоре после моего назначения в Москву, — говорил князь, — ко мне принесли массу протоколов местной уголовной палаты для утверждения.
В этих протоколах определялась торговая казнь — через палачей на площадях. Таковые протоколы, по существовавшим правилам, не прежде приводились в исполнение, как по утверждении оных генерал-губернатором.
Выслушав объяснения докладчика об этих протоколах, — продолжал князь, — я спросил его: с какой стати мне, лицу, облеченному только высшей административной, а не судебной властью, без всякого убеждения о том, правильны ли решения палаты или нет, приходится утверждать эти кровавые протоколы?
Само собой разумеется, докладчик указывал на законы, но я — сказал князь, — остался при своем и протоколов не подписал.
Обстоятельство это дошло до сведения государя, и вот при одном моем представлении ему он меня спросил: что это значит?
Я объяснил, что ввиду отсутствия защиты о вине подсудимого при моих обязанностях, по званию генерал-губернатора, мне невозможно обсудить правильность решения палаты, а потому просил устранить меня от подписи и утверждения тех протоколов.
— У тебя есть прокуроры и стряпчие, — возразил государь, — чтобы судить о правильности решения.
— Нет, государь, — позволил я себе сказать, — прокуроры и стряпчие не защитники, а преследователи, — тут нужны адвокаты.
Государь при слове «адвокаты» видимо нахмурился и сказал: «Да ты, я вижу, долго жил во Франции, и, кажется, еще во время революции, а потому неудивительно, что ты усвоил себе местные порядки. А кто, — продолжал государь говорить громко, — кто погубил Францию, как не адвокаты, вспомни хорошенько! Кто были Мирабо, Марат, Робеспьер и другие?! Нет, князь, — заключил государь, — пока я буду царствовать — России не нужны адвокаты, без них проживем. Делай то, что от тебя требует закон, более я ничего не желаю».
Чем кончилась участь протоколов московской уголовной палаты — не знаем, но слова и рассказ светлейшего князя Дмитрия Владимировича Голицына у меня сохранились свежо в памяти.
Из воспоминаний Н. М. Колмакова.
Русская старина, 1886, декабрь.
Телесные наказания
(Из старых дел Ряжского уездного полицейского управления)
8 ноября 1849 года за № 15847 начальник Рязанской губернии гражданский губернатор Кожин писал ряжскому городничему официальную бумагу следующего содержания: «Вследствие отношения Департамента полиции исполнительной предписываю Вашему высокоблагородию донести мне немедленно, каким образом производится (в Рязанской губернии) наказание преступников плетьми, вдоль или поперек спины, и по одной ли этой части тела или по другим». Ответ городничего от 18 ноября за № 737: «Его превосходительству господину Рязанскому гражданскому губернатору и кавалеру. Во исполнение предписания Вашего превосходительства от 8 ноября за № 15847 донести честь имею, что наказание преступников плетьми производилось вдоль спины и по обеим нижним частям тела, ныне же наказание плетьми через полицейских служителей отменено и те плети представлены в Рязанское губернское правление». В тех же делах имелись копии указов Рязанского губернского правления Ряжскому земскому суду, помеченные февралем и декабрем 1857 года. На этот раз они касались как орудий наказаний, так и способа их применения. Первый указ гласил следующее: «Губернское правление, слушая циркулярное предписание господина министра внутренних дел от 11 февраля сего года за № 18, в коем изъяснено: при циркулярах Министерства внутренних дел от 18 июня и 30 сентября 1846 г. разосланы к начальникам губерний и областей штемпеля для клеймения каторжных и особый состав для натирания наложенных знаков клейм, а также наставление об употреблении оных[1].
Между тем в одной губернии на некоторых преступниках клейма оказались неявственными, что произошло, по отзыву местной врачебной управы, от небрежного намазывания краской мест клеймения; губернское правление признало виновными в невнимательном отношении за должным клеймением членов местного земского суда, уездного стряпчего и уездного врача, присутствовавших при наказании. Посему возник вопрос: следует ли возобновлять на каторжных неявственные клейма, подобно тому как разрешено их возобновлять на бродягах, подвергая ответственности виновных в упущениях по этому предмету. При рассмотрении означенного вопроса правительствующий Сенат, приняв на вид, что наложение клейм на каторжных не составляет меры предупреждения от побегов, но по силе 1-го приложения к 19-й ст. уложения изданного 15 августа 1845 г., относится к числу наказаний телесных, которым подвергаются не все сосланные в каторжную работу преступники, а лишь подлежащие телесному наказанию мужчины, не нашел основания к повторению этого наказания над теми преступниками, которые уже его понесли. С тем вместе правительствующий Сенат поручил Его Высокопревосходительству подтвердить кому следует о точном исполнении предписанных от Министерства внутренних дел правил о постановлении знаков клейм; под опасением в противном случае строгой ответственности по законам. Вследствие сего министр внутренних дел просит начальника здешней губернии строжайше подтвердить всем чиновникам, обязанным присутствовать при наказании преступников, о непременном наблюдении с их стороны за точным исполнением упомянутых правил о наложении на каторжных клейм, виновного же в упущениях подвергать строгой ответственности по законам. Приказали: о содержании настоящего предписания г. министра внутренних дел, дав знать всем здешней губернии градским и земским полицией и уездным стряпчим, строжайше подтвердить указами иметь наблюдение за явственным наложением на каторжных клейм при наказании их под опасением строгой ответственности по законам, а Рязанской врачебной управе предписано вменить всем подведомственным ей городовым и уездным врачам о правильном наложении на каторжных клейм».
1
В XVII в. клейма налагались каленым железом, а со времени Петра I — особыми штемпелями, на которых были наложены стальные иглы, образовывавшие буквы, иглы эти вонзались в тело и производили ранки, которые до 1846 г. для неизгладимости затирались порохом, а с этого времени — особо изобретенным средством (смесь индиго и туши), клеймение отменено указом 17 апреля 1863 г. (Биншток. Материалы для ист. отмены телесных наказаний в России. — «Юридические вести; 1892 г., № 7).