Страница 31 из 37
От таких фантазий у меня яйца поджимаются, и я едва успеваю выйти из нее.
Будь у меня реакция чуть хуже, я бы точно в эту ночь стал папашей.
– Есть хочу, – первое, что говорит Вера, когда к ней возвращается способность дышать, – как насчет жареной картошки с грибами?
Умопомрачительная женщина.
Целую ее в плечо:
– Помочь?
Верка трется о меня носом и, словно довольная кошка, мурлыкает:
– Было бы здорово.
Перед тем, как отправиться на кухню, мы заруливаем в ванную комнату. Вместе забираемся в душевую кабину, чтобы смыть следы страсти. Снова трахаемся. Потом все-таки моемся, обмениваясь быстрыми взглядами и хихикая, как подростки.
Потом готовим. Я на подхвате – все чищу и мою, а Верка колдует у плиты.
– Это самая вкусная картошка, которую я когда-либо пробовал, – шепелявлю набитым ртом и втягиваю воздух, чтобы охладить горячую пищу.
Верка довольно улыбается. И глядя на ее улыбку, я думаю о том, что этого момента не догадывался о том, что можно быть таким счастливым.
И это только начало!
Но прежде, чем строить радужные планы на будущее, надо разобраться с настоящим, а оно у нас таково, что мои родители уверены, что Вера – невеста Матвея, и что у них на носу свадьба, белое платье и букетик, который надо прицельно швырнуть в толпу, доведя какого-нибудь бедолагу до энуреза.
Нам всем нужен серьезный разговор, причем срочно, не откладывая ни на день. Я все еще злюсь на брата, и не буду поддерживать его тупые игры. И удар на себя полностью принимать не собираюсь. Пусть тоже участвует при разговоре, и сам как хочет, так и выкручивается. Это у него спектакль был, а у нас с Верой все по-настоящему.
– Завтра едем к родителям, – ставлю ее перед фактом вечером, когда уже забираемся в постель, чтобы просто поспать, а не сношаться в очередной раз, как обезумевшие кролики.
– Может не надо? – она выглядит взволнованной.
– Надо, Вера, надо. Я и Матвею написал. Так что он тоже завтра придет. Пусть сам объясняется перед родителями, какого хрена это было.
Вера тяжко вздыхает, а потом кивает:
– Как скажешь, – устраивается у меня на груди и отрубается буквально через пару минут.
Я держусь немногим дольше. Глажу ее по волосам и улыбаюсь, как дурак, а потом тоже проваливаюсь в сон.
– Ты не хочешь съездить домой перед тем, как…
– Нет.
– А может тебе надо…
– Не надо!
– Крапивин, скажи честно, ты собрался ко мне переехать?
– Кто-то против? – грозно надвигаюсь на растерянную Веру.
– Нет. То есть да.
– Так нет или да? – зажимаю ее возле стены, ладонями опираясь по обе стороны от лица.
– Тебе не кажется, что ты слишком торопишься?
– Кого-то что-то не устраивает?
Она упирается ладонями мне в грудь:
– Меня не устраивает то, что мы еще не решили проблему с твоей семьей! Лично я не представляю с каким лицом буду стоять перед твоими родителями и сообщать о том, что с одним братом вроде как пошутила, а вот со вторым все серьезно. Твоя маменька выкинет меня в окно после таких разговоров.
– У меня замечательная маменька.
– Кто ж спорит. Замечательная. И ей точно не понравится, что я сначала с первым зажигала, а потом со вторым.
– С этого момента поподробнее. Как ты там с первым зажигала? – ревниво притискиваю ее у стеночки, уже практически готовый к тому, чтобы отложить поездку к предкам на пару часов.
Меня эта пигалица с ума сводит, я постоянно смотрю на нее, постоянно хочу прикасаться. И вообще постоянно хочу. Скоро хрен под корень сотру, а остановиться не могу. К счастью, темпераменты у нас близкие, и Верка сама, как мартовская кошка, постоянно ластится ко мне и течет.
Походу, нам обоим надо брать больничный по причине «катастрофическая нехватка обнимашек в организме» и торчать дома до тех пор, пока не перестанет плющить от мимолетного взгляда или прикосновения. Только это затянуться может надолго. Судя по тому, как грохочет мое сердце и в такт ему тарабанит Веркино – этот огонь не утихнет еще очень долго. Много-много-много лет.
– Ну мы с ним обнимались…
– Как?
– Вот так, – льнет ко мне, прижимаясь всем телом. Под футболкой нет ничего, и я чувствую ее острые соски.
– И-и-и? – цежу сквозь зубы.
– И вот так тоже, – прижимается еще сильнее.
– Целовались?
– О, да, – мечтательно прикрывает глаза и ведет кончиком языка по зацелованным, смятым губам, – он правда не хотел, но я настояла, чтобы наша пара выглядела более реалистично.
– Зараза, – я срываюсь и, ухватив пальцами за подбородок, целую. Зло, несдержанно, ревниво, снова хмелея от желанного вкуса. Верка не отвечает, но чувствую, как улыбается мне в губы. Ей нравится меня провоцировать, нравится, когда напираю и бешусь, – ты хулиганка.
– Угу, – выдыхает, а взгляд пьяный и щеки пылают. Красивая до умопомрачения.
– И провокаторша.
– Ммм, – сама тянется за поцелуем, но теперь отстраняюсь я, и она тут же возмущается, – Эй!
– Не заслужила, – надменно хмыкаю и пытаюсь отстраниться.
Ага. Сейчас! Этот монстр в девичьем обличии надвигается на меня, кровожадно потирая руки:
– Не заслужила, значит? – губы расползаются в многозначительной и какой-то не очень доброй улыбке.
– Да, – пячусь. Она за мной. Медленно так, по кошачьим гибко. Как пантера.
– Ну так сейчас заслужу…только потом не жалуйся.
Не понравилось мне окончание фразы, но сбежать не успеваю.
Хулиганка внезапно бросается вперед, и с ее помощью я валюсь на диван. Она запрыгивает сверху. Ни фига не пантера! Мартышка голозадая!
– Эй! – возмущаюсь, когда дергает с меня боксеры, чуть не оторвав торчащего в боевой готовности Крапивина-младшего и прилагающийся к нему кудрявый газон.
– По эйкай мне еще тут, – усаживается сверху и начинает размеренно двигаться.
Медленно! Слишком медленно! Поднимаясь до самого верха и в несколько приемов опускаясь вниз.
Издевается что ли?!
Толкаюсь вперед.
– Не-а, – тут же замирает и грозит пальчиком, – даже не думай.
У меня вообще с думаньем беда. Кровь в голове кончилась, а с ней и мысли. Голые инстинкты остались и желание отодрать Верку так, чтобы ходить не могла.
А она продолжает надо мной глумиться, плавно покачивая округлыми идеальными бедрами.
– Андрюшенька, вы взмокли? Жарко? Хотите пить?
– Нормально все, – хриплю и таращусь на то место, где наши тела соединяются.
– Вот и хорошо, – снова подъем и мучительно медленный спуск вниз. Не до конца. Она останавливается, когда я уже выть готов от желания погрузиться в нее полностью, и снова приподнимается.
– Вер-р-ра.
– В чем дело? – голос нахальных, взгляд хмельной.
– Если ты не прекратишь…
– Так ты хочешь, чтобы я прекратила? – по кукольному хлопает глазами и пытается подняться, – запросто.
– Я тебе сейчас дам запросто, – с силой усаживаю на себя. Удерживаю за бедра, не позволяя сдвинуться и резко толкаюсь вперед, в горячую влагу.
У нее закрываются глаза. Запрокинув голову кверху, Верка позволяет врываться в нее, с каждым движение раскрываясь все больше.
– Нравится?
– Не особо, – стонет через силу.
Сейчас выпорю. Вернее, сначала выебу, а потом выпорю! А потом еще раз выебу. Или два.
– Что не так? – тяну за хвост, вынуждая прогнуться еще сильнее.
– С поцелуями было бы вкуснее, но кто-то жмотится…
– Иди сюда, – рывком укладываю к себе на грудь.
– Но…
– Заткнись, – целую.
Она мычит, содрогаясь от моих ударов, а потом сладко стонет мне в рот.
В общем к назначенному времени мы опоздали. Верка еще носится в одних трусах по квартире, пытаясь одновременно накрасить глаз, почистить зубы и натянуть колготки, а телефон уже разрывается от гневных сообщений матушки.
Потом звонок. Я тяжким вздохом отвечаю:
– Да, мам.
Дальше идет непереводимая игра слов, материн речитатив перемежаемый мои невнятным мычанием. Мысли еще не до конца вернулись в голову, поэтому оппонент из меня так себе.