Бархатный дьявол

Ее глаза расширяются. — Ты… ты собираешься отпустить меня? — с недоверием повторяет она.

— Это то, что я сказал.

— А Максим?

— Он еще не нейтрализован.

Она хмурится. — Это код для убийства?

— Это не убийство, когда смерть оправдана.

— Звучит как оправдание для меня.

Мои мышцы напрягаются. Иногда я забываю, насколько она хороша в этом. В том, чтобы держать себя в руках, в том, чтобы дать отпор. Давая мне гребаный вызов.

— В любом случае, ты так и не ответил на мой вопрос: почему ты меня отпускаешь, если Максим все еще представляет угрозу? — она спрашивает.

— Потому что мне не нужно, чтобы ты от него избавилась, — говорю я. Она вздрагивает от жесткости в моем тоне. — Ты будешь разоблачена, как только я тебя освобожу. Но ясно, это то, чего ты хочешь.

Мерцание пробегает по ее лицу. — Я… я просто хочу пойти… домой.

— И ты сможешь, — говорю я ей. — Но имей в виду: если ты планируешь вернуться домой, ты подвергаешь свою семью воздействию сил Максима.

— И твое тоже?

— Однажды я пообещал тебе, что у тебя нет причин бояться меня. Я имел в виду это.

Она медленно кивает, словно изо всех сил пытается осознать все происходящее. Я сохраняю на лице холодную маску безразличия, но внутри моя грудь полыхает пламенем.

Ты должен быть терпелив с ней, сказала Мама. Позволь ей самой сказать тебе правду.

Блять, это сложно. Женщина проникает мне под кожу, как никто другой. Я и так приближаюсь к точке кипения.

— Мне… мне нужно вернуться домой, Исаак, — говорит Ками. — Даже если это ненадолго.

— Для твоей сестры и твоих племянников? — Я спрашиваю.

— Да.

— И, конечно же, племянница, которую ты так любишь.

Ее костяшки белеют, когда она стирает их вместе. — Да, моя племянница тоже.

Мне приходится изо всех сил удерживать маску на месте.

— Когда я могу уйти? — спрашивает она тихим голосом. Зелень в ней, кажется, тускнеет и тускнеет, как краска на холсте.

— Сейчас, если хочешь, — говорю я ей, небрежно пожимая плечами. — Ты можешь упаковать столько сумок, сколько тебе нужно.

Я поднимаюсь на ноги. Она смотрит на меня, все еще пытаясь пережить эту перемену в сердце.

— Исаак… — Если это должно произойти, это должно произойти сейчас. Если есть хоть какая-то надежда спасти то, что, черт возьми, существует или когда-то существовало между ней и мной.

Так что я жду. Я дышу и жду, когда она скажет мне правду.

Но это не так.

Вместо этого она встает и встречает мой взгляд. Я не скучаю по бриллиантовым слезам, скопившимся в уголках ее глаз.

— Сейчас я начну собираться, — тихо говорит она.

Я стою там, не двигаясь и кипя от хорошо скрытого гнева.

В тот момент, когда к ней вернется свобода, побежит ли она прямо к Максиму?

Пойдут ли они, возьмут свое маленькое гребаное дитя любви и нападут на меня в полную силу?

Если они это сделают, ей придется смотреть, как этот ублюдок умирает. Я не против.

— Ты делаешь это.

Ками уже собирается отвернуться, когда ее тело меняет курс и вместо этого поворачивается ко мне. Она подходит ближе, и ее глаза поднимаются с моей груди на мое лицо.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но ничего не выходит. Она качает головой, и слеза скатывается по ее щеке. Кажется, она потрясена предательством, застенчиво стирая его.

— Слезы? Я спрашиваю.

— Слезы, — повторяет она.

— Почему?

— Потому что… — Ее голос дрожит. — Потому что я не могу поверить, что ты меня отпускаешь.

Ее руки начали дрожать.

— Спасибо, Исаак.

Я коротко киваю. Как только я думаю, что она собирается отвернуться, она делает шаг ближе и приподнимается на цыпочки. Ее губы касаются моих, и я пробую ее на вкус.

Она целует меня с пылом, которого я не ожидал.

Я тот, кто прерывает поцелуй.

— Что ты делаешь? Я хриплю.

— Прощание, — говорит она.

Ничто меня, блядь, не удивляет.

Ничего.

И все же, какой смысл продолжать манипуляцию, если она уже получила то, что хочет?

Ее свобода была вручена ей на блюдечке. У нее нет причин притворяться. Продолжение шарады.

Но она настаивает. Ее рука обхватывает мое лицо, заставляя меня смотреть на нее. Она пытается найти какие-то эмоции в моих глазах. Хотя меня слишком хорошо для этого тренировали. Она найдет только то, что мой отец научил меня раскрывать: абсолютно ничего.

— Ты не можешь забыть о своей тренировке на одну минуту? — шепчет она. — Я пытаюсь сказать тебе кое-что важное.

Я напрягаюсь. Это все? Это момент, когда она признается?

Я выгибаю бровь. — Что это такое?

— Что я буду скучать по тебе.

Слова кажутся лаской и уколом одновременно. Она, должно быть, заметила, что я вздрогнул, потому что сказала: — В это так трудно поверить?

Я не говорю ни слова. Выражение ее лица искажается, и я вижу разочарование, запечатленное на ее лице. Она изо всех сил старается держать свои эмоции под контролем. Мы оба чертовски хорошо знаем, что она проиграет эту битву.

— Исаак, посмотри на меня.

— Я смотрю на тебя.

— Нет, я имею в виду, посмотри на меня по-настоящему.

Поморщившись, я встречаюсь с ней взглядом. — Ты этого хочешь, Камила?

Она качает головой. — Неужели я так мало для тебя значу?

Ее губы снова сплетаются с моими. Я чертовски сильно хочу поддаться искушению. Чтобы ответить взаимностью, сделать то, что я всегда делал, когда она смотрит на меня так: опустошать ее, пока жар нашей страсти не поглотит нас обоих.

Но я сопротивляюсь. Со всем мной.

Ну, почти все я. Но когда бедро Ками касается моего твердого члена, она это замечает.

— Видишь? — говорит она, ее рука касается выпуклости на моих штанах. — Твое тело выдает тебя.

— Твое тело тоже тебя выдало, — рычу я. — Я был слишком слеп, чтобы это увидеть.

Она хмурится. — Что ты имеешь в виду? — Она отпускает меня и отступает назад, когда воздух наполняется напряжением, жаром тайны между нами.

Мы подошли к этому — последний момент.

Тот, где все, что было безвозвратно сломано, наконец разлетается вдребезги.

— Тебе есть что мне сказать? — угрожающе спрашиваю я. — Есть что-нибудь важное, о чем ты забыла упомянуть?

Она хмурится. — Н… нет Что еще мне нужно тебе сказать?

Желание на ее лице быстро сменяется страхом. Ее тело напрягается, а глаза бегают по комнате, как будто она пытается притянуть свои секреты ближе к себе.

Она начинает подозревать, что за эту перемену взглядов придется платить.

Она чертовски права в этом.

— В ту ночь, когда я пригласил тебя на ужин на Темзу, — размышляю я. — Я до сих пор помню, как смотрел, как ты одеваешься. То, как ты сползла с одежды… как твоя кожа, казалось, светилась…

Похоже, она едва дышит. — Исаак…?

— Я восхищался твоим телом. Это было красиво. Каждый маленький кусочек. Даже маленькие отметины, которые так ненавидят женщины, все это тебе шло. Даже эти маленькие растяжки были для меня прекрасны.

Она пытается скрыть свою панику, но она здесь, на ее лице. У нее не было моего опыта в сокрытии своих чувств.

— Я не думал об этом тогда. Но это было прямо передо мной. Твое тело выдало тебя, Камила.

Она качает головой. — Нет. Нет нет.

Я приближаюсь к ней. — Ну, маленькая kiska ... Расскажи мне о своей дочери.