Страница 38 из 59
— Ну… не то чтобы совсем ничего не помню, — сообщил я. — Но кое-что, действительно, подзабыл. Доктор сказал, что это временное явление. Память вернётся. Когда-нибудь. Нужно лишь подождать. А то, что не вспомню — узнаю заново. В моём возрасте подобное некритично.
— Папа рассказал, что ты даже маму свою не помнил, — сказала Зоя. — И забыл, что с тобой случилось тогда, в мае. Я подслушала, как они с мамой говорили о твоей болезни. Они считают, что ты… странный. И что тебе сложно будет снова учиться в школе.
Я махнул рукой.
— Учёба — это ерунда. Ведь есть учебники, которые можно прочесть заново. А я теперь читаю лучше, чем раньше — ещё в больнице это выяснил.
Усмехнулся.
— Но вот с другими воспоминаниями — действительно проблемы. Но не со всеми. Тебя вот я узнал сразу, как только увидел — тогда, в палате.
— Я ещё тогда поняла, что с тобой не всё в порядке, — сказала Каховская.
Поправила на плече ремешок сумочки.
— Серьёзно?
Я поёрзал на лавке, усаживаясь удобнее.
Зоино лицо пряталось в тени — вокруг головы девочки на фоне голубого неба светился золотистый ореол.
— Раньше ты не любил, когда к тебе притрагивались. Постоянно прятал руки в карманы. Смотрел на всех… как зверёныш. Учительница нам говорила, что у тебя… какая-то болезнь — я не запомнила её название. Просила, чтобы мы тебя не трогали. Говорила, что ты наш товарищ, и мы должны тебя уважать.
Передвинула сумку на живот — прижала к ней обе руки.
— Но мальчишки в школе поначалу над тобой издевались. Прикасались к тебе, будто бы случайно. Или хватали тебя за руки — ты кричал и вырывался, иногда даже плакал. А потом у тебя случился припадок — ещё в первом классе. Такой же, как сегодня. Мы все в тот раз здорово перепугались.
Зоя вздохнула.
— Сашка Садовский тогда ухватил тебя за ухо, — сказала она. — А ты не захныкал, как обычно — закатил глаза и свалился на пол. Я помню, как ты стукнулся затылком. Звук был… такой: страшный. Я испугалась, что ты разбил голову. Прибежала медсестра — тыкала тебе в лицо вонючую ватку.
Увидел, как девчонка поморщила нос.
— Сашкиных родителей после того случая вызывали к директору школы, — сказала Каховская. — Мальчишки шептались, что Садовского из-за тебя переведут в спецшколу, и что его поставили на учёт в детскую комнату милиции. Сашка на тебя тогда сильно разозлился. Помнишь?
Я покачал головой.
— Нет. Вот это я забыл. Совсем.
Ветер подул с Зоиной стороны — вновь принёс мне запах духов, смешав его с уличной пылью.
Я чихнул, почесал нос.
Спросил:
— И что, он до сих пор злится на меня? Или мы с ним потом помирились?
Зоя расправила плечи. Движение вышло плавным, кокетливым. Я отметил, что в фигуре Каховской уже появились намёки на женственные формы (на примере Елизаветы Павловны представлял, как будет выглядеть Зоя лет через пять). Девчонка явно опережала в физическом развитии Мишу Иванова. Пусть и походила пока не на бабочку — на личинку. Но в своём отражении я подростка пока вообще не замечал: выглядел на свой нынешний возраст — десятилетним ребёнком. И понимал, что на девчонок мне заглядываться рановато (если только просто любоваться — как открытками или картинами художников).
— Ты, правда, ничего не помнишь? — спросила Зоя. — Садовский умер. Ещё тогда, в первом классе, на зимних каникулах. Он провалился под лёд. На нашей речке. Его достали. Он не утонул. Говорят: у него ещё билось сердце. Но нам потом рассказали, что Садовский сильно замёрз — до больницы Сашку не довезли.
Каховская замолчала — смотрела на меня, будто наблюдала за моей реакцией на её слова.
А я представил, что ощутил в тот раз Миша Иванов. Ведь наверняка во время приступа он побывал под речным льдом. Тонул, барахтался в ледяной воде. Парень прочувствовал весь набор эмоций, что испытал его замёрзший насмерть одноклассник. Я бы такому аттракциону тоже не порадовался. И тоже прятал бы в карманы руки — подальше от будущих покойников. А мне уже не десять лет. Психика у меня давно не детская: в девяностые повидал много… разного. Однако тому Садовскому непременно залепил бы кулаком в глаз — и за то, что свалился под лёд, и за его дурацкую манеру хватать одноклассников за уши.
Я сказал:
— Нет. Не могу вспомнить.
Развёл руками.
— Тебя узнал. И даже помню, как влюбился в тебя в первом классе — целый месяц страдал. А тех парней, что приходили вместе с тобой, не знаю. Вроде и лица у них знакомые, но их имён в своей памяти так и не нашёл. И даже не представляю, с кем из одноклассников дружил.
— Ни с кем ты не дружил, — сказала Зоя. — И редко с нами разговаривал. Всегда был сам по себе. Не желал вливаться в коллектив. Я и говорю: ты изменился. За руку меня схватил в больнице — сам! А уж сколько мне сегодня наговорил! За три года учёбы я не слышала от тебя столько слов!
Она прищурилась.
— А это правда, что в первом классе ты в меня влюбился? Точно, в меня? А почему не в Светку Зотову?
— В Зотову? — переспросил я. — Кто это?
Каховская улыбнулась.
— Что, и её не помнишь? — спросила она. — Здорово!
Мне показалось, что не щеках девчонки вспыхнул румянец.
— Я хотела сказать… что это очень грустно, — произнесла Зоя. — Зотова у нас… некоторым мальчишкам она нравится. А ещё Светка отличница. В отличие от меня: я по математике схлопотала четвёрку — годовую. Мама говорит, что я «пошла» в папу: он в школе тоже с математикой не дружил.
Каховская наклонила голову — в точности, как наблюдавшие за нами голуби.
— Мне вот только интересно, — сказала она. — Как ты собрался учиться с такой-то дырявой памятью?
Я чувствовал странность происходящего: всерьёз обсуждал свои проблемы с десятилетней девочкой.
— Я тебе уже говорил: на пятёрки. А память у меня нормальная. Тебя помню. Читать умею. Таблицу умножения ещё в больнице выучил. Друзей не забыл — потому что их у меня, как ты сказала, не было. Со Светкой Зотовой познакомлюсь заново.
Сделал вывод:
— Пионерский отряд четвёртого «А» класса будет мной гордиться.
Зоя фыркнула.
— Нашёл с кем знакомиться, — сказала она. — С Зотовой! У нас и другие девочки в классе есть — и посимпатичнее, чем она. У Светки, между прочим, уши большие! Как бы она их под волосами ни прятала — всё равно заметно. А ещё она громче всех смеялась, когда мальчишки тебя дразнили!
Я дёрнул плечом.
— Похоже, все одноклассники надо мной смеялись. Кроме тебя. Потому я только тебя, Каховская, и помню.
Зоя опустил глаза.
— Нет, — сказала она. — Не поэтому — точно. Потому что я… тоже смеялась.
Взглянула мне в лицо.
— Но я больше не буду! — заявила Каховская. — Я пообещала маме, что стану присматривать за тобой в школе. Мы с ней из-за тебя поругались… поначалу. Но теперь я вижу, что ты никакой не сумасшедший. Странный, конечно. Но это потому, что ничего не помнишь. А Светке я над тобой издеваться не позволю — можешь не переживать.
Девчонка сжала кулаки.
Я сдержал улыбку.
— Ты меня успокоила, Зоя. Спасибо.
— Не за что.
Каховская переступила с ноги на ногу.
— Вставай уже, Иванов, — сказала она. — Хватит рассиживаться. Пока нас кто-нибудь… Время идёт, а я маму не предупредила, что ушла. Так-то! Я вообще-то с тобой не гулять пошла. А просто за книгой. Понял? Так что давай, поднимайся. Тут идти-то осталось… Ведь твой дом вот этот?
Она указала на Надин дом.
— Дойдёшь, Иванов, не развалишься, — добавила Зоя.
И вдруг, словно о чём-то вспомнила, вздохнула.
— Можешь опереться о моё плечо, Михаил, если не можешь идти сам, — сказала Каховская (торжественно, будто толкала речь на школьном собрании). — Я сильная. Я пионер и твой товарищ — помогу тебе.
До двери Надиной квартиры мы дошли молча.
Я шагал самостоятельно: поберёг хрупкие девичьи плечи.
А Зоя на своей помощи не настаивала.