Страница 16 из 59
Но сразу в подъезд не вошёл — вновь присел отдохнуть на лавку.
Потому что подъём по ступенькам на второй этаж казался мне сейчас едва ли не восхождением на Эверест.
Дом семнадцать по улице Первомайской находился в трёх кварталах от той пятиэтажки, где я жил до конца сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года (вместе с отцом). И в двух минутах неспешной ходьбы от семнадцатой школы (которую мне, похоже, придётся посещать). Надя поставила на окрашенные в зелёный цвет доски рядом со мной сумки, платком смахнула со своего лба пот — терпеливо дожидалась, пока я отдышусь. А я с любопытством осматривал двор — совсем небольшой, с множеством ухоженных и огороженных деревянными заборчиками клумб, небольшой площадкой (где, судя по самодельным воротам, детвора вечером гоняла футбольный мяч).
— Мишенька, я на ужин картошку потушила, — сказала Надежда Сергеевна (с намёком на то, что мне пора всё же штурмовать лестничные пролёты).
— Картошка — это замечательно, — сказал я.
Вздохнул и направился к чуть покосившейся двери подъезда.
В квартиру я ввалился обессиленный и взмокший от пота — на штурм лестничных пролётов потратил не больше четверти часа (сил на подъем хватало, но резво скакать по ступенькам не позволила одышка). Радовался, что Миша Иванов не проживал на четвёртом или пятом этаже — туда бы я взбирался до темноты. Вдохнул тяжёлый застоявшийся воздух, пропахший Надиными духами и тушёной картошкой. Посторонился — позволил Надежде Сергеевне прикрыть хлипкую дверь. Прислонился в прихожей плечом к стене; дождался, пока успокоится дыхание и чуть угомонится трепыхавшееся в груди сердце. Огляделся.
Уже в прихожей сообразил, что квартира Ивановых походила на отцовскую (тридцать два квадратных метра!). Две крохотные комнаты (девять и двенадцать метров), раздельный санузел и миниатюрная кухня (четыре метра!). От входа в квартиру до дверного проема меньшей из комнатушек — два шага (моих нынешних). В маленькой комнате я из прихожей увидел аккуратно застеленную кровать, письменный стол, массивный платяной шкаф и шоколадного цвета штору около входа на незастеклённый балкон с металлическими перилами. В этой комнате мне и предстояло обитать — судя по расставленным на полке над столом игрушечным самолётам.
— Ну, вот мы и дома, — сказала Надя Иванова.
Она сбросила обувь, поставила передо мной тапочки (судя по расцветке, свои запасные — мои «с самолётиками» лежали в одной из сумок с прочими «больничными» вещами). Рванула к балкону, приоткрыла его дверь — впустила в квартиру свежий воздух и шум проезжей части. Грозно взревевший справа от двери холодильник заставил меня вздрогнуть. Наш с папой холодильник раньше тоже стоял в прихожей (но по другую сторону от входа): на кухне для него места не нашлось. Причем, холодильник у нас был точно такой же — двухкамерный «Минск-7». Я прикоснулся к рычащему агрегату рукой, будто проверил, не померещился ли он мне.
Надя истолковала мои действия по-своему.
— Сейчас будем кушать, — сказала она.
Я ответил ей, что не очень голоден; и что не сяду за стол, пока не смою с себя больничную грязь. Перешагнул через широкий деревянный порог, вошёл в меньшую из комнат. Увидел прятавшийся за платяным шкафом книжный стеллаж — пробежался взглядом по корешкам книг. Отметил подборку из серии «Жизнь замечательных людей», несколько книг Булычёва, трёхтомник Александра Беляева от тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года (у папы был такой же), знакомые переплёты старых изданий Леонтия Раковского («Генералиссимус Суворов», «Кутузов» и «Адмирал Ушаков») и Александра Грина, стопку журналов «Вокруг света» и «Техника — молодёжи».
— Неплохо, — пробормотал я. — Для нынешних-то времён…
Заметил стоявшую на полу между шкафами гитару — видавшую виды, с оклеенным потрескавшимися цветными картинками тёмным корпусом. Тут же взглянул на свои руки. Но не нашёл на пальцах мозолей от работы с металлическими нитями (или же те бесследно исчезли за время болезни). Взглядом проверил наличие полного комплекта струн; предположил, что гитара — часть наследства, доставшегося Мише Иванову от сбежавшего в Магадан папаши, как и видневшийся под кроватью деревянный чемодан из-под инструментов (я понадеялся, что он не пустой). Я ткнул чемодан ногой — улыбнулся, услышав внутри него грохот (точно не от пластмассовых игрушек).
Надежда Сергеевна прервала мою экскурсию по комнате: достала из шкафа набор чистой одежды (красные семейные трусы в белый горох, шорты и футболку). Велела мне переодеться в чистое после принятия ванны (я уже не первую неделю мечтал поплескаться в тёплой воде). Трусы мне сразу «приглянулись» (никогда не любил одежду в горошек). Представил, как забавно из них будут торчать мои тонкие ноги — усмехнулся. Напомнил себе, что романтические свидания мне пока не светили — обойдусь и без дорогого белья. Надя расправила белую футболку, продемонстрировала мне яркую вышивку — зелёный самолёт с красными звёздами на крыльях.
— Нравится? — спросила она.
Надежда Сергеевна смотрела на меня с нескрываемой гордостью, но в то же время насторожено. Будто сочинила стихи и теперь дожидалась отзывов на них от строгого жюри. Предположил, что Надя приготовила сыну подарок. И выбор рисунка на футболке неслучаен. Я вспомнил о самолётиках, что стояли на полках над столом. Видел там и вот такой, как на футболке, похожий на советский истребитель времён Второй мировой войны — ЯК-1. Миша Иванов наверняка пришёл бы от такого рисунка в восторг (да и большинство мальчишек его возраста — тоже). Поэтому я изобразил на лице радость. Показал Наде большой палец.
— Круто.
— Что? — переспросила Надя.
— Зачётная… эээ… красивый самолёт, — сказал я. — Ни у кого такой футболки не видел.
Надежда Сергеевна улыбнулась.
— Конечно, не видел, — сказала она. — Я почти час возилась с этой вышивкой. Ради неё задержалась на работе в прошлый четверг. Помнишь, Мишутка: я тогда пришла к тебе позже обычного времени? Всё из-за этого самолёта. Вышить его было ещё полбеды. А представляешь, каких усилий мне стоило его нарисовать? Чтобы выглядел настоящим — со всеми этими винтами, кабинами и звёздами.
Я присмотрелся к рисунку внимательно. Интересовался не рисунком и не яркими шёлковыми нитями — качеством исполнения вышивки. Стежки на рисунке выглядели ровными и аккуратными, будто работал не человек — автоматика. Отметил, что изображение на футболке выглядело уж точно не хуже, чем на «магазинских» вещах. Одобрительно кивнул. В девяностых через мои руки прошло немало ширпотреба. Надина работа на голову превосходила дешёвые китайские поделки того времени. Вспомнил, что Надежда Сергеевна работала в швейном ателье. Она трудилась там больше десяти лет.
Всё же не смог не уточнить:
— Этот самолёт ты вышила сама? За час?
— Мишутка, ты же знаешь…
Надя замолчала — прижала пальцы к губам, будто сообразила, что «ляпнула» глупость.
— Конечно, сама, сынок, — сказала она. — Пришлось повозиться: вышить не проблема, а вот рисую я отвратительно. Но получилось неплохо. Как считаешь?
Я кивнул.
Провёл по шёлковым нитям пальцем, прикоснулся к пятиконечной звезде на крыле самолёта. Отметил, что вещь у Нади получилось добротная — не халтура. Снова удивился, что Иванова едва сводила концы с концами, подсчитывала оставшиеся до зарплаты копейки: мастерица её уровня должна была лопатой деньги грести. Ведь были же… есть же в советские времена у работников швейных ателье всевозможные «подработки» — не может не быть. И это — не считая работы «на дому». Ведь даже я, пока далёкий от современных реалий человек, сходу нафантазировал десятки способов извлечь из Надиных навыков финансовую выгоду.
— Выглядит превосходно, — сказал я. — А качество работы — просто высший класс. Мне очень нравится. Правда. Ты можешь и дома так вышивать?
После моей похвалы у Надежды Сергеевны зарумянились щёки. Я снова отметил, что она ещё совсем девчонка. Наде Ивановой в сентябре исполнится тридцать лет — вполне годилась мне в невестки.