Страница 1 из 50
Пролог
Богдан стоял на открытой части застеклённого моста Богдана Хмельницкого, облокотившись на парапет и уставившись на то, как ползёт тёмная вода в Москве-реке. Носить редкое имя не так просто, как может показаться со стороны, а если человек его носит ещё и не в честь любимого родственника или какого-нибудь героя, а просто так, неизвестно по какой причине, то имя становится ещё ощутимее, как ноша. С таким именем далеко не убежишь и особо не спрячешься. Имя многое определяет в судьбе, поэтому лучше всё-таки постараться его полюбить. Богдан был совершенно уверен в том, что не обязан своим именем выдающемуся гетману Войска Запорожского, полководцу Богдану Хмельницкому, в честь которого был назван московский мост. Но ему всё равно нравилось, что есть такой мост. Он часто сюда приходил — постоять над водой. А вот фамилию свою он любил, — Петухов. В народных верованиях славян петух являлся вещей птицей и наделялся способностью противостоять нечистой силе. Богдан это всегда помнил.
Он взглянул на небо, на котором уплывали остатки серых туч, висевших над столицей последние две недели, и так и замер с задранной головой.
— Молодой человек, извините, пожалуйста!
Рядом стояли две девушки на высоких каблуках, с довольно яркой косметикой, в мини платьях и с маленькими сумочками. Богдан медленно повернул голову в их сторону.
— Сфотографируйте нас, пожалуйста, в полный рост. Чтобы не как селфи, — сказала та, у которой были длинные светлые волосы, вытянутые до состояния целлофановой бахромы.
— Тебя Света зовут? — посмотрел ей в глаза Богдан.
— Да — робко согласилась девушка.
Чего только не было в её глазах! Разговаривать с таким красавцем в центре Москвы перекрывало все непосильные расходы на дорогу в столицу. Его облик, начиная с синих, как светящаяся лампа в ЛОР кабинете глаз, элегантного пиджака цвета хаки и заканчивая коричневыми ботинками на толстой подошве, приводил её в опьяняющее смятение. Принц. Рыцарь. Телеведущий.
— Свет, ты чё? — слегка подтолкнула её сзади подруга. Она перевела более приземлённый взгляд, чем Света, на молча смотревшего на них Богдана.
— Ты отлично справляешься с гончарным кругом, Нина! — улыбаясь, кинул ей Богдан.
Девушки переглянулись оторопевшими глазами. Если Нина только начала их широко открывать, то Света давно их уже держала широко открытыми.
Нине Богдан тоже нравился. Он не мог не нравиться. Это был парень другого круга, с совершенно другой жизненной орбиты, которого даже в самом центре Москвы редко можно встретить, ну, то есть, можно, но один раз, как сейчас. От него исходила мощь, уверенность, высшая математика. А морда была просто убивающей наповал. Кадык этот Откуда он знал про гончарный круг, который стоял в подвале бабкиного дома? Как его делить, и на кого он глаз положил — судьбоносный вопрос. У Светки ноги длиннее.
— Свет, сдались тебе эти фотки! Пошли отсюда! Маньяк какой-то! — Нина потянула подругу за руку. Это было непросто, но Света всё-таки сдвинулась с места, — пошли, слышь! В этой Москве одни придурки. Заведёт в какой-нибудь лофт с белыми диванами, где тебя с овчарками не найдут.
— Какими овчарками? Ты о чём? — пролепетала еле слышно Света.
Богдан уже уходил. На паркинге у моста стояла его машина, куда он и направлялся. К восьми надо успеть в клинику. Про девчонок в платьях он сразу же забыл. В кафе на улице «1905 года» его ждала Виктория. Ехать было всего ничего — выехать на Ростовскую набережную и по прямой до второго правого поворота.
Виктория выбрала самый дальний столик, из-за которого было видно всё кафе сразу. Перед ней стоял прозрачный чайник с зелёным чаем, белая чашечка с блюдцем и рядом какое-то шоколадное пирожное, до которого она ещё не дотрагивалась. Одного взгляда в её сторону было достаточно, чтобы определить её социальное положение — достаток, который не вызывает ни малейшего сомнения и которым уже не кичатся, а просто давно в нём живут. Как точно живут в плане чувств и планов на будущее, это, правда, другой вопрос. На пальце блестел крупный бриллиант, бежевый летний костюм из грубого шёлка удачно оттенял её светлые волосы, уложенные лёгкими волнами, на стуле рядом лежала сумочка молочного цвета с золотой фурнитурой из кожи экзотической рептилии. Виктория сидела, подставив под голову открытую ладонь левой руки. Глаза были грустные, а выражение лица задумчивое. На вид ей можно было дать лет сорок, собственно, ей и было сорок два года. Она тут же увидела Богдана, едва зашедшего в кафе, и широко улыбнулась, махнув рукой.
— Я купила билеты. Через два дня самолёт. Не могу ещё поверить, что увижу детей.
— Вы им сообщили о приезде? — спросил Богдан.
— Я попросила одного надёжного человека им это сказать. Осторожно. Ещё не уверена, что всё кончилось. Лечу кривым рейсом.
— Мужу сейчас не до вас.
— Богдан, как я вам благодарна! За всё, не только за это. Я не могла уехать, не повидавшись и не поблагодарив.
— Виктория, смотрите на всё, что случилось, как на большую удачу. Просто так получилось.
— Ничего себе, просто получилось, — она нервно провела рукой по волосам, — Богдан, хочу вас поставить в известность, это мало, кто знает, но мои дети не его дети.
— Вы хотите сказать, что ваш муж не является физическим отцом ваших детей? — удивился Богдан.
— Точно это я и хочу сказать. Закажите себе что-нибудь. Здесь отличные пирожные без сахара.
— Я выпил бы кофе, — он сделал жест смотревшему на него официанту, — продолжайте, Виктория.
— Так получилось, что я осталась с двумя маленькими детьми после гибели их отца в очередной пьяной драке. Язык не поворачивается сказать «настоящего отца». Знаете, есть такой тип конченых алкоголиков и раздолбаев.
Богдан кивнул.
— После этого кошмара, пошла работать маникюршей в закрытом салоне на Рублёвке. Обрезать кутикулы — не большая наука. Туда брали девушек с высшим образованием развлекать гостей. Я, смешно сказать, астрофизик. Орлов предложил мне сделку. Ему нужна была видимость семьи и прочее. Я согласилась, потому что не было сил жить.
— Сколько было детям?
— Саше три, а Маше два. Совсем маленькие. Отчаяние, Богдан. Никому не пожелаю. Но мать есть мать.
— Мать — это, говорят, сильно. Мне вот не пришлось это испытать.
— У вас не было матери? — с сожалением спросила Виктория.
— Не было. Я детдомовский.
— Но вы — особенный случай, что уж там. Надо же! Она бы вами гордилась.
— Он их усыновил? Ваших детей? — вернулся к теме разговора Богдан.
— Да, конечно. Он, правда, ими никогда не занимался. Просто их не замечал. Поселил нас в том самом огромном доме, который я хотела продать, обеспечивал довольно щедро, работать мне, естественно, запретил. Как только им исполнилось семь и восемь отправил учиться в заграничный пансион. Они теперь плохо говорят по — русски.
— А с вами он Как он к вам относился?
— Никак. Секса не было, мы жили в разных комнатах. Разве что завтракали вместе иногда. Ездили на приёмы, когда ему было нужно показаться с супругой, так сказать. У него была не только личная секретарша Марина, кстати, очень приятная женщина, с которой я мало общалась, но вряд ли она была больше, чем секретарша. Я это чувствую. У него была ещё и отдельная уборщица его кабинета, куда кроме неё никому нельзя было входить. Тайская женщина, не говорившая по-русски, или делавшая вид, что не говорит. Что уж там было в этом кабинете, что даже Марина не могла видеть, трудно сказать. Не удивлюсь, что сексом он занимался с какими-нибудь игрушками-роботами, с него станет. Через какое-то время он разрешил мне заниматься живописью и покупать картины, если мне что-то нравилось. В этом смысле он мне доверял, я ни разу не купила неинтересное. Сама стала брать уроки, стала потихоньку писать. Он тут же мне оборудовал студию в доме.
— В принципе, неплохо, — улыбнулся глазами Богдан.
— Знаете, он странно относился к деньгам. У меня было такое чувство, что он их достаёт из какой-то волшебной комнаты. Бизнесмены так себя не ведут. Он слишком спокойно смотрел на деньги. Трудно объяснить. С одной стороны, он их любил зарабатывать и берёг каждую копейку, а с другой стороны, с той, которую видела только я, он мог тратить десятки тысяч долларов на ерунду, на неоправданно дорогие услуги, вещи. Мог купить мне колье за полмиллиона долларов, которое я никогда не просила.