Маска

До этого момента я была почти уверена, что он преуспел в расставании со мной. Но это оказалось не так…

В рёбрах так остро резануло, будто меня хлыстнули оголённым проводом.

Я откашлялась и убедилась, что мы отставали по движениям, портя картинку видеографу.

Мне было так жаль! Бесполезного «прости» никогда не будет достаточно, чтобы всё вернулось вспять. Мы оба это ощутили, мимолётно переглянувшись. Муратов виновато поморщился под своей бархатной маской.

— Я не должен был… — что с его застывшей мимикой?

У него обморожение? Как в сказке Андерсена.

Лекса вдруг остановил продолжительный взгляд прямо на моих глазах, и в нём мимолётно проявилось хроническое, самоуничижительное страдание. Он беззвучно выдохнул, и прокуренное дыхание угодило прямо мне в лицо.

Я попыталась задержать воздух в лёгких, чтобы не вспоминать тот вкус, сопровождающий каждый наш поцелуй.

И поцелуй той девушки с фотографии, выкрадывающей дым из его рта. Мои глаза тут же заволокло пеленой.

Лёша взволновался при виде слёз, поторопился отвернуться. Но в последний момент не смог увести взгляд с моих губ, словно у него не было выбора. И, не моргая, нервно сглотнул.

Мой лоб будто ошпарило кипятком.

Я надеялась! Надеялась, что он не так легко выкинул меня из своей жизни, как демонстрировала новостная лента. И эта жалкая надежда удовлетворилась, сохранив слегка целым то, что когда-то могло ещё называться органом для перекачки крови.

Моё тело заковало ноющей болью. Муратов закусил губу, как всегда делал прежде, и я, задыхаясь в беспрепятственно подступающих слезах, продолжила.

— Я понимаю, что тебе… Тоже было больно. Мне жаль… Но ведь и мне… Нелегко. До сих пор. Ты даже не дал объяснить.

Кажется, я заикалась.

И плакала. Он снова видел мои слёзы… В груди нещадно жгло, а глаза щипало. Но холодный, сдержанный Лекса на удивление не реагировал и взмахом ресниц.

— Я выкинул телефон, — лишь уныло просипел он.

Вот как?

Сколько же терпения ты растерял, общаясь с этим провокатором? Куда подевалась долбанное самообладание в тот момент?

Я отчаянно всхлипнула, не понимая, что это за эмоция застыла в его бледных, как зимнее утро, глазах.

— Ну ладно уж я! Хоть бы с мамой связался, — бросила я упрёк.

Глупая! Он наверняка с ней связался позже! Это от тебя он решил избавиться!

— Я собирался сменить имя, — мертвенно тихо произнёс Лекса и уронил отрешённый взгляд в пол.

Что-то всё-таки не менялось с годами. Например, его способность шокировать одной лишь фразой. Мои брови вздёрнулись и в изумлении раскрылся рот. В уголки губ затекли солёные слёзы.

Наматывая круги за разговором, я совсем не считала повторы. Но судя по усилившийся к финалу музыке, это был последний.

Я оказалась просто втоптана в натёртый паркет.

— Ты… Оставил свою девушку, маму, всю свою семью, что заново обрёл! Универ, рок-группу, где играл любимую музыку! И уехал, чтобы сменить имя? — слишком громко… Я привлекла внимание чужих, но уже не могла уняться. — Решил стать другим человеком, забыть свои корни? Вычеркнуть всех нас из своей жизни? — прикрикнула я.

У Муратова раскраснелось лицо, а меня всю затрясло.

Я любила этого парня! Спала с ним, совсем не зная, что у него на уме! Он грезил славой! Может, деньгами?! Ему нужны были фанатки? Доступный секс, алкоголь? Наркотики? Под чем он там находился, когда скакал по сцене?! И он планировал заниматься этим всю свою жизнь?

Боже, зачем я связалась с ним?! Это совсем не было похоже на тихое семейное счастье, как у Иришки! А ведь я мечтала также… Я же уже не школьница!

— Сначала… Это была моя обязанность. И головная боль. А потом, — Лёша резко прижал меня к себе, не позволяя вырваться, и мы просто встали посреди зала, пока все закружились в вальсе. — А потом… Притвориться кем-то другим стало хорошим способом. Справиться с тем, что он мне рассказал…

Муратов закончил короткую исповедь мне на ухо, и его грудная клетка застыла, вплотную вжимаясь к моей груди. Он задержал дыхание.

Теперь я узнала в нём юного, запутавшегося мальчишку. Лекса оказался таким незрелым ревнивцем… Это не льстило мне после стольких моральных пыток, только убивало. Наверное, я переоценила его мудрость тогда. Он был умён и, похоже, всего лишь говорил то, что я хотела услышать… Правда, я почувствовала, что Лекса всё ещё оставался беззлобным.

Он не желал мне зла, как и я ему.

В рёбрах у парня колотилось сердце так, что мне самой стало больно его слышать. Я не сдержалась и позволила себе прикрыть горячие глаза, чуть прижавшись щекой к его лицу. Наконец, Муратов был так близко спустя множество выплаканных ночей, что меня просто затрясло от восторга.

Пускай, уже давно принадлежавший тысячам фанаток, а не мне одной. Обезображенный Лёниным мировоззрением. Растерявший все свои принципы. Стоял в этом дурацком зале и нёс чепуху, пытаясь заткнуть дыры в наших сердцах извинениями.

Мне было до боли приятно его увидеть.

— Лекса, ты добрый парень, я знаю! — из-под моей маски полились слёзы, стекая по его лицу и шее до самого воротника. — Ты молоденький ещё, но это не приговор. Я верю, что у тебя всё будет хорошо! Всё… Будет хорошо.

Я оторвалась от его лица, кусая свои губы в кровь, и потянулась к чёрной маске. Ленты легко поддались мне, и узел развязался.

Передо мной стоял повзрослевший и печальный парень без маски.

У такого возмужавшего Лексы намокли веки. И я, глядя на раздавшегося мускулами парня, выдающего себя за безразличного самозванца, вдруг увидела, что он всё тот же находчивый парнишка с гитарой наперевес, когда-то угостивший меня пирожком, плакал, прощаясь со мной спустя год неопределённой разлуки.

Лёша никогда бы не повёл себя так без причины. По крайне мере, напоследок я в этом убедилась.

— Тебе просто нужна ровесница, — наконец, подвела я итог и размазала по шее слёзы.

Хотя бы расстанемся мы по-хорошему. Я из последних сил удерживала в солнечном сплетении неприличные всхлипы.

Музыка в зале стихла в этот момент, и гости, те, что стояли поодаль, стали друг другу кланяться. А те, что окружали нас, недоумённо смотрели на то, как я беззвучно реву в объятиях бывшего студента.

Лекса, всё ещё придерживающий меня за талию, тут же ошалело замотал головой. У его ушей запрыгали кудряшки.

— Нет! Мне никто не нужен, кроме тебя!

Он вскрикнул так громко, что о нашем романе моментально узнали все. И даже те, кто старался нас не замечать. Если у окружающих и были сомнения прежде, то теперь зал принялся перешёптываться. Преподаватели и старшекурсники наверняка признали Лёшу, но меня это волновало меньше всего.

Муратов действительно пришёл меня вернуть? Это так… Наивно.

Тяжело задышавший Муратов рьяно схватил меня двумя руками за лицо, не позволяя вырваться. Я вздрогнула, но не смогла отодвинуться и на миллиметр.

Ему стоило рассчитывать силу.

— Ты больше не любишь меня?

Да как он мог такое спрашивать?

— Дорогие гости! — донеслось из колонок.

Этот приостановившийся праздник нужно было как-то спасать. Мы с Муратовым всё портили, не дав гостям нормально станцевать и одного номера.

— Следующим танцем объявляется поло… нез.

Ведущий потерял дар речи вместе с охнувшими гостями, когда Лекса урвал с моих губ поцелуй.

Он так некультурно и отчаянно сорвался, застонав мне в рот, что я обхватила его за запястья, пытаясь не то оттолкнуть, не то удержать. Маска выпала из моих рук нам под ноги. Я всхлипнула в мужские огрубевшие губы и сдалась под напором непоследовательных ласк.

Лекса целовал меня так остервенело, словно пытался воскресить мою любовь к нему.

Наверное, и правда был очень молод, если не понимал.

Я до сих пор его любила.

Муратов быстро опомнился, когда успел опозорить нас перед всем ВУЗом. Распахнул свои посиневшие напуганные глаза и осторожно выпустил моё вспыхнувшее лицо из своих рук. Я чуть склонила голову, с трудом дыша и до сих пор не до конца веря, что это произошло. У меня онемели губы и сердце.