Мотель Отчаяния

— Как вам Мотель Отчаяния? — я поспешил заполнить щель в нашем диалоге монтажной пеной невинного вопроса.

— Неплохо, — Маскова выпустила облачко дыма. Перламутровый цвет калейдоскопа сменился на рубиновый и стал переливаться в сумраке помещения. — Уж получше некоторых других мест, в которых мне довелось побывать. Здесь есть приличный бар, вежливая публика и прекрасная музыка.

Она многозначительно посмотрела мне в глаза.

— Вы сами откуда? — спросил я. — Из Айдахо?

— Да, Дамиан, — она снисходительно улыбнулась. — Можете считать, что я из Айдахо. Что угодно, лишь бы вам было легче.

Внезапно она дотронулась свободной рукой до моего плеча и сказала:

— А ведь я так и не представилась. Какая досада... Такого дотошного человечка явно ведь волнует полный комплект невинных сведений, помимо знания о том, откуда я взялась.

— Ошибаетесь, я спокойно бы жил и дальше. Но, к сожалению, говорящая голова в телевизоре уже сдала вас с потрохами.

Маскова покачала головой.

— Стефан не мог рассказать вам ничего сверх той ерунды, что я написала в его журнальчике. Допустим, вы знаете, как меня называть. И что с того, м? Это лишь фасад.

— Подумать только, — нарочито мечтательно протянул я, — как много всего ещё скрывается внутри.

— А если внутри ничего нет? Вы об этом подумали? Как переживёте такое разочарование? Не расстроитесь узнать, что разговариваете с пустышкой?

— Сомневаюсь, что вы настолько пусты, как вам того хотелось бы. Работа научила меня выуживать что-то интересное из каждого человека. Препарировать его зачастую короткую жизнь, чтобы найти как можно больше сочных подробностей, цепляться за маленькие вещи. Но что ещё важнее — она научила смиренно принимать разочарование, если внутри действительно ничего не было. Всё равно что потрошить рыбу, сидя на берегу моря — сидишь, слушаешь радио, орудуешь тупеньким ножичком, вспарываешь одно склизкое брюшко за другим, разглядываешь кровавые внутренности, моешь руки в рядом стоящем ведре, после чего хватаешься за новую чешую.

— Мне такие метафоры не нравятся. Теперь я ощущаю себя скользкой и вонючей селёдкой, спасибо, Дамиан. Фу. Но раз уж вы начали эту морепродуктовую игру слов, то... Я просто знаю, что писатели — крайне ранимые натуры. Вечно охотятся на белых китов в собственных океанах фантазий. А если не справятся с гарпуном, так сразу в петлю лезут... Хотя мы с вами уже здесь, так что терять нечего, делиться нечем, дивиться нечему.

Она поджала губы и докурила сигарету. Мрачни по-прежнему был погружён в карты. Где-то на фоне шуршала пластинка.

— Вы должны будете прогнать меня, когда я в следующий раз захочу с вами поговорить, — сказала Маскова, стряхивая пепел с лацканов платья.

— Неужели захотите?

— Захочу, — сказала она серьёзно. — Вы ведь обещали мне что-нибудь почитать. Никогда не откажусь от хорошей истории. Даже если её автор безнадёжно отчаялся. Или отчаянно безнадёжен, как угодно.

— Я ничего ещё не обещал...

— Так пообещайте теперь, пока есть такая возможность. А то потом будете локти кусать.

— Клятву кровью принимаете?

— Нет, не надо этого. Просто пригласите меня, этого будет достаточно. Ну, если вытерпите моё общество.

Мне хотелось ей как-нибудь остроумно ответить, но я смог лишь коротко кивнуть и пообещать, что всегда буду рад её компании, после чего тактично ретировался.

Ванная комната располагалась на первом этаже, прямо за барной стойкой. Небольшая кабинка, покрытая белым кафелем, в которой едва-едва хватало места, чтобы раздеться. Я постарался снять с себя пропитавшуюся потом одежду как можно скорее, попутно не глядя в зеркала. Прикрыв глаза, я на ощупь залез под струю прохладной воды, постоял так какая-то время, глядя в широкие трещины на плитке и на сеточки паутины, колыхающиеся под потолком. Плесени так и не обнаружил. Вода, стекая по голове, била в нос запахом хлорки. Спустя десять минут я прекратил эту пытку, отжал рукой мокрые волосы и, по-прежнему стараясь не смотреть в уже слегка запотевшие зеркала, аккуратно вылез и оделся.

Навигация в Мотеле Отчаяния была напрочь сломана и шла на первый взгляд вразрез всякой логике. Попадая сюда впервые, можно лишь упасть на колени, забиться в самый дальний угол, схватиться за голову в надежде остановить головокружение и молиться в слезах, чтобы земля под вами не исчезла, а пространство вокруг осталось неизменно. Примерно так по крайней мере выглядела моя попытка отыскать свой номер во времена первого посещения Мотеля. Сейчас же, поднявшись по лестнице на второй этаж, я окинул взглядом длинный коридор с множеством дверей, каждая из которых далеко не обязательно вела именно в комнату, и, обречённо вздохнул, зашагал куда-нибудь. Мой мозг подчинился воле Мотеля и принял правила игры, отказавшись пытаться осмыслить здешнюю геометрию, которая строилась на принципах сразу нескольких, как потом разъяснил мне Вуйкович, разделов топологии.

Какой-нибудь заядлый математик наверняка бы потерял дар речи и желание спать, пытаясь изучить здешние хитросплетения коридоров. Дело в том, что ввиду особенностей физики пространства Мотеля комнаты, этажи и коридоры представляли из себя адскую смесь, топографическую головоломку, прочный узел, хитросплетение страшнее лондонского метрополитена, в котором бесполезно ориентироваться привычными методами. Пространство внутри Мотеля бесконечно закольцовывалось само в себя, как бы незаметно заключая гостя в тюрьму из самоповторных и самоподобных комнат, паттернов и шаблонов, из-за чего ты всегда двигался, но при этом оставался на месте. Твоё окружение по своей сути (или по своим свойствам, если мы будем ссылаться на философию Хайдеггера) оставалось неизменным: бетонные стены, деревянный плинтус, множество однотипных дверей и канделябров с электрическими лампочками, кроваво-красный ковёр, выстилающий коридоры, несколько картин в позолоченных рамах. Но по своей геометрии окружение менялось каждый раз, стоило тебе завернуть за угол или пересечь порог условной комнаты. Словно чья-то невидимая рука поворачивала грани Мотеля, незаметно запутывая твой разум, водя кругами или заводя в тупик.

Да, Мотель Отчаяния — это один большой лабиринт, построенный с опорой на концепцию бесконечно расширяющихся или взаимозаменяющихся пространств. Он растёт и меняется каждый раз, когда гость делает шаг. Он двигается, он живёт своей жизнью, он пленит тебя иллюзиями и отбирает свободу ориентироваться, чтобы окончательно запутать и уничтожить. Это не статичный лабиринт — он способен если не развиваться (поскольку Вуйкович сомневался в наличии у Мотеля какого-то подобия интеллекта, разума или эволюционного процесса), то уж точно неосознанно копировать свои составные элементы, постоянно расширяясь и трансформируясь настолько незаметно для человеческого глаза, что основной когнитивный удар приходится по мозгу и вестибулярному аппарату.

Если уж совсем играть в зануду-писателя, то топология — это такой раздел науки, в котором изучаются качественные свойства геометрических объектов, которым плевать на привычную нам зависимость от расстояний, величин углов, площадей и объёмов. Ленту Мёбиуса когда-нибудь видели? Ну так вот, эта лента относится лишь к одному из разделов топологии — к маломерной, которая изучает всякие узлы, косы, поверхности, трёхмерные и даже четырёхмерные многообразии. А Мотель Отчаяния строился на принципах вообще всех разделов топологии, невероятным образом комбинируя их в рамках непрерывного процесса гомеоморфизма.