Лесная свадьба

Мы стали отыскивать осу. Оказалась, уползла она совсем недалеко: большие красные муравьи облепили ее.

Они, по-видимому, и добили злодейку.

— Всему, что мы видели, удивляться не стоит, — продолжал размышлять Юрий. — В природе всегда кто-то кого-то побеждает… Но ясно, с врагом надо драться вот так же — не на жизнь, а на смерть…

— Ты прав, Юрик, — подтвердил я.

Вернувшись к месту привала, мы взглянули на знакомый цветок. Там теперь сидели уже две пчелы и спокойно собирали нектар.

Покидая поляну, мы оглянулись, еще раз посмотрели на цветок. Он, украшая осенний пейзаж, чуть-чуть покачивал желтой головкой. И почему-то он теперь показался нам еще красивее, еще стройнее.

Цветок жил!

УЖ И ЛЯГУШКА

Перевод Л. Ятманова

Охотничья тропа меня привела к лесному озеру. Медленно растаял в воздухе густой, седой туман, и тотчас сквозь лесную чащу на землю легли солнечные лучи.

Уже конец лета, но солнце светит горячо и жарко. Лес в блекло-желтоватом одеянии.

Сижу на берегу, глядя на тихую воду.

Вот из-под корня прибрежной ольхи лениво сползла в воду лягушка и поплыла. Достигнув ближайшей кувшинки, вскарабкалась на широкий лист. Теперь она сидит напротив меня. Из-под зеленого жилетика виднеется на грудке беловато-серая рубашка. На круглом зеленом листке вряд ли заметит лягушку какой-нибудь хищник.

А вот к озеру подполз уж и растянулся на откосе. Его тело, похожее на темное длинное веретено, не отличается от почерневших старых прутьев, которых полным-полно на берегу.

Уж погрелся на солнышке, медленно спустился к воде, чуть приподнял голову, уставился на квакунью. А потом скользнул в воду.

Лягушка тоже, видно, заметила своего врага. Она бесшумно нырнула и вскоре забралась на другой лист кувшинки, неподалеку от того, на котором только что безмятежно грела свое холодное тело. А уж, готовый схватить свою жертву, всплыл как раз перед той, первой кувшинкой. Но там уже никого не было. Он осмотрелся и заметил лягушку на другом листе…

И началась своеобразная игра в прятки-догонялки. Наконец лягушка перехитрила своего преследователя, она совсем исчезла, наверное, уплыла к тенистому берегу. Ужу ничего не оставалось делать, как вернуться на солнечный берег. Он выполз, растянулся на теплой земле и замер. И вдруг, откуда ни возьмись, сверху камнем на него упал ястреб. Схватил острыми когтями извивающегося ужа и взмыл в воздух.

Так устроено в природе: охотник сам становится добычей.

ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР

Перевод А. Мосунова

Даже самый неудачливый рыболов, как мой приятель Антон Семенович, может отличить окуня от сорожки. Окунь — рыба темно-коричневатая, полосатая… со светлым брюшком и красными поплавками, с желтоватыми ободками глаз. Сорожка же, как серебряная монета, белая, а ободки глаз красные.

Рыбаки хорошо знают и другое: окунь сорожке — не друг. Он, окунь, только и выжидает, чтобы проглотить ее, сорожку. Если окунь крутого нрава, то сорожка — очень уж смиренная. Она и питается-то мелкой водяной растительностью и ее семенами.

Вплоть до последних лет люди не знали, что рыбы способны произносить звуки, и поэтому в народе о каком-либо молчуне говорят, что он нем как рыба. Но сейчас наука доподлинно доказала, что и рыбы произносят звуки. В этом мне и самому пришлось убедиться.

Сижу я на берегу живописного озера Шелангуш, что расположено в марийских лугах, в километре от могучей русской реки Волги. Сижу себе да поглядываю на зеркальную гладь. Передо мной — небольшой куст ивняка. Как-то нечаянно я обратил внимание на тень, падающую от кустика на воду, и вижу: лениво подплывает ко мне сорожка. У кустика она остановилась и, медленно шевеля плавниками, уставила глаза на голубое небо.

Не успел я заметить, как сзади сорожки оказался окунь. «Ну теперь бедной сорожке и конец», — подумал я. Но… ничего подобного: окунь, будто не замечая сорожку, как бы вопрошает:

— Каково же ваше здоровье, Сорожка-сестричка?

Та мгновенно повернулась и, увидев так близко от себя Окуня, задрожала: «Не вырваться <мне, все равно проглотит!» Но, осилив страх, она чует: Окунь ничуть не настроен агрессивно. Тогда Сорожка, осмелев, прошептала:

— Не жалуюсь, живу потихоньку. Вот любуюсь янтарным небом и думаю: нельзя ли хоть на короткое время подняться туда, авось, и там есть вода.

— Хм, потихонечку, говоришь? — передразнил ее Окунь, а сам и не смотрит на Сорожку, словно никакого зла не желает ей причинить. — Неужели ты не боишься так близко подплывать к берегу?

— Кого же мне бояться? — робко спросила Сорожка…

Так, встретившись, дружелюбно начали беседовать Окунь и Сорожка, а я словно прирос к месту. Сижу как пень, не шевелясь, и слушаю.

— Будь осторожна, — поучает Окунь, — заявится какой-нибудь Антон Семеныч, ну, рыболов с удочкой, и выволокет тебя за губу.

— Какой такой рыболов? — удивилась Сорожка.

— Где ты жила-была? Аль ни разу не попадалась на удочку?

— Не-ет, такого счастья мне еще испытать не довелось.

— Сча-астья, — протянул Окунь. — Слушай, расскажу тебе об удочке, если ты о ней не знаешь… Сидит на берегу рыбак. В руках у него такая длинная палка, на ихнем языке она называется удилищем. К концу его привязана прочная, почти незаметная нитка, а на конце ее — стальной крючок. На него рыбак насаживает самого жирного червя и, ловко взмахнув палкой, опускает крючок на дно. Тебе кажется, что сам бог послал такой вкусный кусочек, и ты с жадностью набрасываешься на червя. А рыбак ка-ак дернет палку, так прямо и угодишь на-тот свет. Там тебя возьмут, выпотрошат и на раскаленной сковороде изжарят.

— А тебе откуда все это известно? — недоверчиво спросила Сорожка.

— Жизнь заставила узнать, — вздохнул Окунь. — Однажды ранним утром, когда все рыбы еще спали, я поплыл в поисках пищи, чтобы хоть малость утолить голод, — откровенничал Окунь. — Гляжу, прямо на дне озера шевелится длинный червь… «Вот где, думаю, добыча!» Сначала я откусил одну половину его. Понравилось, показалось вкусно. Принялся за вторую половину… И в это время кто-то с силой стал тянуть меня наверх, а в губе — боль нестерпимая. Я и так, и этак сопротивляюсь, а поодаль кто-то во всю глотку орет: «Антон Семеныч, сачком его, сачком хватай!» Ведь до самого берега дотащил, дьявол. Но тут губа у меня лопнула, и я сорвался с крючка. Если не веришь, — посмотри, — проговорил Окунь и, помахивая хвостом, подставил Сорожке продранную губу.

— Да-а! — посочувствовала Сорожка.

— Вот так, сестричка моя. Если будешь частенько подплывать к берегу, и тебе не миновать крючка. Впрочем, эти удильщики не так уж опасны для нашего брата. Они могут поймать лишь таких глупых, как ты. Больше всего сетей бояться надо, — продолжал Окунь.

— А что такое сеть? — еще больше удивилась. Сорожка.

— Ты что это, в воде живешь или где? — вспылил Окунь. — А Сорожка, стыдясь своей неосведомленности, стала смотреть на дно озера.

— Рыбаки всякую всячину изобрели для истребления нашего брата, — изливал дальше свою обиду Окунь. — Сеть — более опасная снасть. Она связана из нитей. А длина — через все озеро! Рыбак закидывает ее в воду, сам-же, встав на лодку, ботает длинным шестом, на конце которого приделана воронка. Ты с испугу туда-сюда мечешься. А рыбак, словно сумасшедший, не дает тебе опомниться. Со страху ты готов и в чертову яму спрятаться. Вот тогда-то непременно и попадешь в сеть. Я собственными глазами ее видел, но тогда я еще был мал. Вместе с крупными рыбами и я плыл от преследователя. Гляжу, что за чудо: многие рыбы уже запутались в сетях, барахтаются. И кого только там нет: и Язи, и злые Щуки, и ленивые Караси, и ваше племя — Сорожки. Только негодяи Ерши не попались. Остальных мне не жаль, а вот дядя мой славный был, зря пропал. А я сам, малышка, отыскал побольше дырку, трык-брык — и проскочил.