Круг

Когда свечи догорели, в колоду постелили старый войлок, в изголовье положили старые тряпки, все это покрыли мягким холстом. Только тогда положили в колоду покойника.

— Пусть твой дом будет теплым, — сказал Кугубай Орванче, и все повторили эти слова.

— Пусть будет у тебя семь тысяч копеек денег! — Кугубай Орванче достал десятикопеечную монету и положил ее в карман поддевки покойника.

С левого бока положили полотенце, с правого — палку, чтобы на том свете отпугивать собак и змей, за пазуху сунули три блинчика.

— Где у тебя холст, Салвика? — спросила одна из женщин.

Принесли длинный кусок холста, им накрыли покойника.

— Пусть будут у тебя шелковые качели! — сказала женщина и положила вдоль холста три нитки — красную, черную и зеленую.

Другая женщина оторвала от длинного холста кусок, накрыла им лицо покойника, говоря:

— Вот тебе покрывало для лица.

Сверху покойника накрыли старым чапаном.

Когда понесли из избы, Салвика, взявшись за край колоды, произнесла:

— Не уноси с собой счастье!

Остальные вышли молча.

Хотя на дворе лето, колоду, по обычаю, поставили на сани.

— Где Алика? Приведите ее сюда!

Алика, напуганная и наплакавшаяся оттого, что плачет мать, подошла к толпе провожающих.

Кугубай Орванче сказал девочке:

— Перешагни три раза через домовину отца и при атом скажи: «Отец, не делай меня бедной, сделай счастливой!».

— Зачем? — испуганно спросила девочка и посмотрела на мать.

— Доченька, слушайся старших! Переступи. Не заставляй ждать.

Люди впряглись в сани. Салвика поймала большого петуха, подала его Кугубаю Орванче.

Старик отрубил петуху голову и, держа ее за гребешок, подошел к саням; кровь петуха капала на лоб покойника. Кугубай Орванче в это время приговаривал:

— Кровь твою выкупил! Кровь твою выкупил!

В это время обезглавленный петух, подпрыгивая, кинулся во двор и там упал замертво.

«Побежал во двор, не на улицу, это, говорят, к тому, что в доме еще быть покойнику, — подумал Кугубай Орванче. — Жалко Салвику…» Об этом же подумали, наверное, все остальные и с жалостью поглядели на Салвику и потянули сани.

Кугубай Орванче петуха с головой в-ыбросил на улицу и зашагал за санями.

День был солнечный, кругом щебетали птицы, белки безбоязненно смотрели с верхних веток сосен своими круглыми глазками.

Два марийца закончили рыть могилу и отдыхали. Завидев приближавшиеся сани, они побежали навстречу и помогли тянуть.

Могила была выкопана с юга на север. Дерн снят сверху квадратами и сложен в сторонке.

Кугубай Орванче пересчитал куски дерна, подумал:

«Все сделано по обряду, дернин не шесть, не восемь, а семь, как и положено… Эх, обряды, обряды! К чему они покойнику?»

Колоду на двух веревках сняли с саней, переставили на землю. Кугубай Орванче трижды приподнимал покрывало с лица покойника, приговаривая:

— Погляди в последний раз на белый свет! Погляди в последний раз на белый свет! Погляди в последний раз на белый свет!

Салвика бросила на дно могилы медную пуговку, сказала:

— Мать-земля, не жалей землю!

Стали опускать колоду. Трижды прикасались ею ко дну могилы и шептали:

— Не бойся! Не бойся! Не бойся!

Потом колоду закрыли крышкой, на нее положили лубяные носилки, на которых выносили покойника, и, взяв лопаты, завалили могилу, насыпали холмик. Свежая земля блестела на солнце.

Кугубай Орванче, нарвав травы, сделал веник, обмахнул этим веником могильный холм, приговаривая при этом:

— Пусть твой дом будет чистым, место теплым, а сам будь безгрешным.

То же самое проделали и остальные.

Один из марийцев, копавших могилу, принес длинный шест, на его конец привязал разорванное пополам полотенце, посадил вырезанную из дерева кукушку. Шест воткнул в землю, рядом с могилой.

Вскоре на кладбище никого не осталось. Лишь белая кукушка причитала над могилой, да в стороне лежали перевернутые сани. А вокруг — солнце, вокруг — лес, вокруг птицы поют — жизнь не останавливается ни на мгновенье…

После похорон Кугубай Орванче еще больше сгорбился.

— Дедушка, что у тебя болит? — спросил как-то его внук Сергей.

— Ничего у меня не болит. Разве я похож на больного?

— Похож, потому и спрашиваю.

— Чем приставать к дедушке, шел бы играть к Апсатару. Завтра, если будет вёдро, мы с тобой пойдем смотреть силки.

— Правда?

— Ты же знаешь, что твой дед никогда не обманывает. Завтра пойдем, а сейчас беги к своему Апсатару.

Сергей накинул на себя старый отцовский зипун, обул сапожки из белой кожи, побежал к соседям.

Апсатар сидел за столом и что-то рисовал.

Подошла старшая сестра, сказала:

— Убирай-ка бумаги, карандаши — весь свой мусор, мы тут сейчас будем пирожки стряпать.

Апсатар обиделся:

— Мусор! Сама ты мусор!

— Ах ты, сопляк, еще огрызаешься!

— Убери руку! Укушу!

— A-а, укусишь? Вот тебе, вот! — сестра выволокла его из-за стола и несколько раз шлепнула.

— Э-э, дурачок, попало! — засмеялся старший брат и. отложив недоплетенный лапоть, начал крутить цигарку.

Мальчик собрал бумагу и карандаши и ушел за печку, позвав туда же и Сергея. Оказывается, Апсатар выкинул отсюда все тряпки, поставил чурбан вместо стола. Приятелям за печкой было уютно, как в шалаше. Они принялись рассматривать картинки в книжке.

Между тем сестра сняла со стола скатерть, на стол, еще накануне выскобленный до блеска, насыпала муки, выложила тесто и крикнула младшей сестре:

— Только и знаешь песни петь, надоела!

— Зря, сестра, ругаешься. Разве я плохо пою? Вчера, когда мы эту песню пели на посиделках у Амины, не только старых, даже молодых проняло до слез.

— Ох ты! — засмеялся брат. — Ты думала, они почему плакали? От вашей песни? Вовсе нет. В избе дымно было, у всех слезы и побежали. А вы, девки, обманывать мастера!

— Мастера, говоришь? Видно, братец, какая-нибудь девушка обвела тебя вокруг пальца.

Из-за печки высунулся маленький Апсатар:

— Вокруг какого пальца?

Теперь засмеялись все.

Обе девушки принялись стряпать пирожки с творогом.

Младшая, певунья, быстро слепила три пирожка и вдруг сказала старшей сестре, которая только принималась за второй пирожок:

— Ой, посмотри, что это у тебя к подолу прилипло!

— Где? — оглянулась та.

Младшая весело рассмеялась, щуря свои блестящие глаза, сказала:

— Эх, девка! Оторвалась от стряпни, не слепив трех пирожков! Забыла примету: теперь твои пирожки в печке раскроются.

— Ну, погоди, я тебя в другой раз тоже подловлю!

Сергей долго сидел у Апсатара, рассматривал его книжки, слушал, как разговаривали и смеялись девушки. Похвастался приятелю, что завтра с дедом пойдет смотреть силки.

Любит Сергей ходить с дедом в тайгу. Далеко вглубь они не забираются, отец не велит, ходят лишь по самому краю леса, но Сергей все равно чувствует себя заправским охотником, который уходит в тайгу.

На другое утро Кугубай Орванче с внуком отправился в тайгу. Они осмотрели силок, сделанный из расщепленного сука. Чтобы проверить его, Сергей забрался на дерево, но в силок никто не попался.

Они бродили долго, потом Кугубай Орванче сказал:

— Пойдем посмотрим комдыш за гумном. Не сгнил ли он с прошлого года…

Комдыш — ловушка для птиц — делается так: вбивают колышки по кругу так, что получается как бы большое лукошко, над ним прилаживают крышку, которая захлопывается от малейшего прикосновения. В комдыш втыкают овсяные метелки. На овес прилетают тетерева, и крышка захлопывает их внутри комдыша.

Когда Кугубай Орванче с внуком пришли домой, Эман уже вернулся с пахоты.

— Гость у нас, — сказал Эман.

— Кто?

— Идите в дом, увидите. Дорогой гость.

Сергей кинулся в дом.

Вначале старик не узнал гостя, но, приглядевшись, заулыбался.

— Эбат! Ты ли это? Как же ты изменился… Вот, значит, свиделись, а я уж думал, помру, не повидавшись с тобой. Ну, здравствуй, браток Эбат! — Кугубай Орванче протянул Эбату обе руки.