Круг

— Добрый день, присаживайтесь, сейчас самовар поставлю, — засуетился хозяин.

— Ты сельский писарь? — спросил Эликов.

— Так точно, ваше благородие! — словно солдат, отрапортовал писарь.

Эликов улыбнулся, положил на лавку свою сумку и черную палку, сел за стол.

— Ну, что ж, давайте чайку попьем.

Хозяин налил воды в небольшой серебряный самовар, дал парнишке углей и лучину, чтобы разжечь его, а сам подсел к гостю.

— Позвольте узнать, издалека ли будете?

Эликов вынул из кармана бумагу с царским гербом и протянул писарю. Тот взял ее, предварительно обтерев руки о поддевку, прочел.

— A-а, понимаю, — сказал он, возвращая бумагу. — Сегодня же за дело приметесь или как?

— Сегодня же. У тебя есть сведения, сколько у вас в деревне населения, кто чем занимается, какая у кого вера и прочее?

— Нет, таких сведений не имеется. Я подготовлю…

— Ладно, пока не нужно. Скажи, далеко ли до мольбища?

— С версту будет.

— После чая поедем, так что распорядись запрячь.

— Ладно, ладно.

— Я слышал, что в вашей деревне сохранился дом старинной постройки. Так ли это?

— Как же, как же, есть такой дом. Через три двора отсюда. Хозяин как раз собирается ломать его на дрова — больше, говорит, — ни на что не годен.

— На дрова? Погубить такую историческую ценную вещь? Да вы что, рехнулись?

— Ваше благородие, мы народ лесной, темный…

— Оно и видно.

— Сегодня же скажу, чтоб не смел ломать. Может, старосту покликать?

— Нет, не нужно.

Едва приступили к чаепитию, как жена писаря через приоткрытую дверь позвала мужа:

— Отец, выйди-ка поскорее! — с испуганным видом шепнула она.

— Что случилось? Да ты зайди в избу-то!

— Нет, не могу. Лучше ты выйди!

Писарь вышел в сени.

— Ну, что тут у тебя?

— Отец, я как с поля шла — встретила наших баб… Этот, в черном-то, — колдун, ведьмак!

Хозяин приоткрыл рот от удивления, судорожно вздохнул и схватил жену за руку:

— С чего ты взяла?

— Бабы сказали.

Хозяин, видя, что у жены дрожат губы, и сам готов был поверить, но вовремя вспомнил, что он мужчина и притом не какой-нибудь мужик, а человек при должности. И хотя он ощутил на сердце какой-то холодок, решил не подавать виду.

— Мало ли кто чего сболтнет!

— Все в один голос говорят. Гнать его надо!

В это время из-за двери послышался голос гостя:

— Хозяин, где ты там?

Писарша вцепилась в мужа:

— Не ходи, не ходи! О боже мой!

— Хозяин!

— Ну, полно, полно, жена. Чего ты испугалась? Пусти!

Писарь вошел в избу, немного погодя снова вышел в сени. Жена по-прежнему стояла под дверью.

— Зря ты боишься, — сказал он. — Он из самой губернии приехал, при нем бумага с царским гербом. Ему нужно узнать, сколько людей у нас живет. Да еще хочет посмотреть старинные наши дома и мольбище.

— Бумага-то в самом деле при нем?

— Своими глазами видел. А вот, взгляни, это что?

— Деньги…

— Это он за чай отвалил, поняла?

— Да что ты! Ну, коли так, значит, не колдун. Пускай живет.

— Его к нам лавочник из Комы прислал, он там у него на квартире стоит.

— Видать, у него денег много, раз столько платит. Надо бы его у нас подольше задержать.

— Ха-ха-ха! — принужденно рассмеялся писарь. — Теперь ты, жена, я вижу, окончательно поверила, что он не ведьмак.

Прошло два дня. Эликов жил в Боярсоле на квартире у писаря. Писарша, с кем ни повстречается, всем рассказывает о своем постояльце. Пойдет по воду на колодец, обязательно заведет речь о приезжем.

— Нет, бабоньки, никакой он не колдун и не ведьма — объясняет писарша, — Начальник он, людей считает. Приехал из самой губернии, показывал мужу документ с царской птицей. И богатый к тому же. Я у него карточку видела, на ней — невеста его, уж такая, скажу вам, красавица!

— Да ну! — удивленно ахают бабы.

Но не всех убеждали слова писарши. Одна баба с сомнением ей возразила:

— Если он приехал людей считать, чего на наше мольбище ходит?

— Может быть, хочет сглазить наши священные березы? — подхватила другая.

— Не болтай! Как можно сглазить священные березы? Вот человека или скотину — это другое дело, — сказала писарша.

— Целыми днями в старом доме сидит. Коли не колдун, чего ему в пустом доме делать?

— Это уж так…

Тут и писарша засомневалась:

— Кто его знает, может, и в самом деле нечистый… Господи, и зачем только этого ведьмака к нам принесло?

— Так тебе и надо! — крикнула одна молодайка.

— Верно, поделом вам, — подхватила другая. — Писарь ни одной буквы не напишет бесплатно: прошение надо писать — подавай ему па рубашку, придешь новорожденного записать — без масла и мела не суйся. За все подать собирает.

— Ну и что? — вскинулась писарша. — Что же вам все бесплатно делать что ли? Да довелись вам самим, станете задарма работать?

Она подхватила ведра, коромысла и пошла прочь. Молодайка крикнула ей вслед:

— A-а, убегаешь! Из-за вашей жадности вся деревня будет страдать. Вот увидите, этот черный чем-нибудь да навредит!

Женщины зашумели. Когда писарша, набрав воды, пошла обратно серединой улицы, женщины молча расступились перед ней: Но стоило ей удалиться, как снова скучились и загалдели.

На третий день к вечеру по Боярсоле распространился слух: приезжий человек в черном заперся в погребе у писаря, никого не пускает, на стук не отвечает, а в щель из погреба пробирается красный свет, да слышно, как что-то гудит.

Сначала во дворе писарского дома вокруг погреба собрались дети, потом женщины, немного погодя подошли и мужики.

— Послушайте!

— Да ничего не слыхать.

— Давеча что-то гудело. Я как раз мимо шла, своими ушами слышала.

— А где же сам писарь?

— Кто его знает, ушел куда-то, и жены дома нет, вон и дверь на замке.

Одноглазая женщина заговорила, размахивая руками:

— Иду я вчера поздно вечером домой, подхожу к дому писаря, смотрю — в доме темным-темно, а в окне что-то вроде бы мелькает. Луна прямо в окошко светит. Я пригляделась: стоит у окна мохнатый, с двумя рогами и машет на меня копытом. Я бежать! Навстречу мне сосед попался, так я со страху его даже не узнала. Он спрашивает: «Куда бежишь?» Ну, я ему все и рассказала. А он мне: «Не бойся, оглянись, нет там ничего, это тебе просто померещилось». Я повернулась, посмотрела — и вдруг в доме писаря как пыхнет пламенем и сразу потухнет. Тут уж я от страху совсем сомлела. Сосед и сам перепугался и увел меня ко мне домой.

— И я видела этот чертов огонь, — сказала другая женщина.

Никто из собравшихся понятия не имел ни о фотографии, ни о вспышках магния.

— В священной роще жертвенное кострище переворошил, и ничего ему не сделалось. И как только руки у него не отсохли?

— Слушайте, слушайте! В погребе разговаривают. Сам с собой что ли он разговаривает?

— Небось, черти там собрались.

— Мой брат позавчера видел его в священной роще. Говорит, все был на глазах и вдруг пропал.

— Ясное дело, шайтан принял образ человека.

— Ой, смотрите, выходит! Прячьтесь! — женщина, стоявшая впереди других, попятилась и закричала что есть мочи — Черт выходит! Пустите меня! Пусти-и-те-е!

И в самом деле, крышка погреба слегка приоткрылась, но в это время рослый мужик, подняв заранее принесенный большой камень, с грохотом бросил его на крышку. Она захлопнулась.

Люди, откачнувшиеся было от погреба, теперь снова стали напирать вперед. Даже женщина, только что пятившаяся от страха так, что даже упала, проворно вскочила на ноги и снова протиснулась вперед.

Все напряженно молчали. Вдруг вдалеке послышался гром, подул резкий ветер, и все увидели, что на Боярсолу плывет большая черная туча.

— Посторонись! — крикнул кто-то. — Пропустите!

— Кто там пришел?

— Карт, карт пришел, — пронеслось по толпе.

Толпа молча расступилась. Старик-карт с седой бородой до пояса, одетый в белый шовыр, подошел к погребу.